Текст и фото: Андрей Васянин
«Своей стряпнёй предатель Солженицын, / Впадая в клеветнический азарт, / Так служит зарубежным тёмным лицам, / Что поднят ныне ими, как штандарт».
Книга обернута в плотную крафтовую бумагу, на наклеенном на бумагу листочке цитата и название - «Архипелаг ГУЛАГ», наглухо запрещенный в СССР. Рядом - еще том с закрытой обложкой: «Крокодила» ребятам давать не надо, не потому что это сказка, а потому что это буржуазная муть» - и подпись: «Н. К. Крупская». Похоже, под бумагой - Корней Чуковский.
- «Крокодил» после статьи Крупской выжил, но в 20—30-е пережил несколько запретов и разрешений, - рассказывает куратор выставки «Запрещенные книги», открывшейся в январе в библиотеке им Некрасова, Екатерина Фадейкина, завотдела библиотечно-информационного обслуживания.
Трудной дорогой скакал и «Конек-Горбунок»: его запрещали в царской России из-за якобы сатиры на царя и церковь, в советской России - в 1922-м из-за сцены, где народ упал перед царем на колени, и в 1934-м, когда цензоры увидели в Ванькиных приключениях карьеру сына деревенского кулака. А в 2007-м активисты из Татарстана попросили проверить сказку на экстремизм из-за слова «татарин», употребленного Ершовым как ругательное.
Творческие силы «Некрасовки» продолжают серию малоформатных концептуальных книжных выставок. На небольшом стеллаже в читальном зале уже стояли подборки книг о 90-х, о феномене смерти, прошла выставка «Острова» и на полках, оформленных старинными картами, были выставлены книги об островах в океане, об островах фантазии - с предложенными читателям «Утопией» Мора и «Мы» Замятина.
Идея исследовать тему запретов на писательские фантазии пришла в головы библиотекарей после знакомства с сайтом Американской библиотечной ассоциации, составляющей рейтинги книг, доступ к которым, по мнению заокеанских библиотекарей, учителей и родителей, стоило бы ограничить - за несоответствие возрасту, жестокость, мат и т.д.
Отрабатывая тему цензуры, имеющую богатые традиции в нашей стране, в «Некрасовке» решили Россией не ограничиваться - как и временами, в которые власть имущие ставили заслоны художественному слову. Обложки некогда потерпевших от цензуры и сейчас отобранных для выставки книг скрывались по воле дизайнеров под бумагой и лентой с надписью «запрещено», а имена цензоров и тех, кто подвигал последних на их черные дела, напротив, выносились на передний план - вместе с их мнениями и вердиктами.
- Мы упорно искали прямые цитаты, стараясь избегать косвенной речи, искали подтвержденные источниками персоны и конкретные учреждения, - говорит Екатерина Фадейкина.
В. Блюм, заведующий театральной секцией реперткома МХАТ: «Пьеса представляет собой сплошную апологию белогвардейцев… то есть совершенно неприемлема» - это черным по белому написано на булгаковских «Днях Турбиных».
Министерство внутренних дел Франции - Министерству народного просвещения:
«На пренебрежение господствующих начал всякого благоустроенного общества в романе Гюго «Отверженные» должно обратить внимание цензора».
«Одна из тех вредных, глубоко безнравственных книг, авторы которых рассчитывают на скандальную славу» - это цитата из обвинительного слова на суде над Шарлем Бодлером, наклеенная на запечатанную обложку «Цветов зла».
Больше всего, конечно, на стеллаже книг русских писателей, от Радищева до Рождественского, а главным олицетворением крамолы в глазах цензоров были, похоже, Ахматова и Пастернак - их имена поминаются в цитатах чаще других. Михаил Суслов утверждал, что от «Доктора Живаго» вреда было бы гораздо меньше, чем от романа Гроссмана «Жизнь и судьба». Вот отрывок из экспертного заключения, которое Петр Павленко в 1938 году писал для НКВД -
«...язык стихов Мандельштама сложен, темен и пахнет Пастернаком».
«Значительная часть стихотворений в этом сборнике проникнута духом ахматовщины. Издание настоящего сборника Главлитом запрещено», - гласит выдержка из Приказа начальника Главлита СССР о «Стихотворениях» Рождественского Р. И.
Главной функцией библиотек всегда была просветительская. Сегодня, когда идеологические, религиозные и им подобные причины неиздания книг практически вытеснились причинами финансовыми, современникам стоит иногда напоминать былое. И как же читатели откликаются на эти напоминания? На этот вопрос отвечают фотографии, сделанные устроителями выставки сразу после ее открытия. На них томов в крафтовых обложках на полках примерно на треть больше, чем сейчас, равно как и книг, комментирующих проблему - вроде «Очерков истории русской цензуры» или книги Фрезинского «Писатели и советские вожди». Тут же стоят таблички - «Эти книги можно взять домой по читательскому билету».
И их берут - гораздо активнее, чем до выставки. Тут уже нет «Доктора» Живаго», «Перед восходом солнца» Зощенко, гроссмановской «Жизни и судьбы», «Науки любви» Овидия… Их место готовятся занять другие «забаненные» книги - в истории мировой культуры их было, увы, немало. По словам Екатерины Фадейкиной, «Цветы зла» Бодлера месяцами стояли на полке недвижимы, а за время выставки о жизни и смерти все пять ушли в народ.
