Интервью: Людмила Прохорова
Фото: Сергей Куксин/РГ
6 июня на Пушкинской площади в Москве зажглись новые молодые звезды отечественной литературы. Первое место в номинации «Проза» литературной премии «Лицей» 2018 года получил Константин Куприянов из Сан-Диего (автор переехал в Южную Калифорнию из Москвы в 2015 году) за роман «Желание исчезнуть», в котором невооруженным глазом угадываются отсылки к войне на Донбассе.
Главный герой романа - ветеран Кузьма. Он отправился на войну добровольцем и четыре года провел в зоне боевых действий. На передовой его ранило, в голове застряла пуля, и ему пришлось вернуться в свой маленький приморский город. Его жена за то время, пока он воевал, умерла. Дома остались дочь-подросток и тесть, которые не очень-то обрадовались возвращению героя и приняли его приезд довольно равнодушно, в то время как ветеран мечтал о фанфарах и особых почестях. Единственным верным и счастливым существом оказался его пес Борька. Быстро заскучав от мирной жизни, Кузьма сколотил банду из таких же ветеранов, как он, и начал устанавливать в городке свои порядки. В гости к Кузьме приехал его сослуживец Стрельцов, у которого с ветераном оказались незакрытые счеты. Еще одна гостья городка - журналистка Катя, желавшая узнать от очевидцев, что же такое "война". Однако её расследование привело совсем не к тем результатам, о которых она думала…
В августе обновленная версия романа выйдет в журнале «Октябрь». Также произведения всех победителей 2018 года будут опубликованы в общем сборнике в «Редакции Елены Шубиной».
Корреспондент «Года Литературы» поговорила с Константином о романе, писательской кухне и премии.
Из чего выросло «Желание исчезнуть»? Что было вначале: мысль, название, образ?
Константин Куприянов: Я бы назвал три составляющие. Вначале было, как ни странно, имя — Кузьма. Оно засело в голове, и я почувствовал этого персонажа. Хотя Стрельцов тоже существовал в черновиках других произведений, но я не мог его правильно расписать, и нужен был второй герой, чтобы он появился. Второе — это сама мысль. В 2016 году, когда я начал писать, российско-украинский конфликт был в самой острой фазе. К этому времени уровень безумия, как лично мне показалось, достиг своего апогея, и меня поражало то, насколько индифферентно к этому относится общество с обеих сторон. Проблема, о которой должен был вопить каждый мирный человек и требовать привлечения к ней внимания, не освещалась вообще никак. Не в том плане, что про нее говорилось мало или не то, а в том, что все знали о ее существовании, но всем было всё равно. То есть это было настолько легко принято всеми, что я не мог спокойно на это смотреть. Третьим фактором, уже субъективным, было то, что в 2016 году я познакомился с некоторыми людьми из Украины, которым пришлось переехать из своей страны из-за этих событий. Я увидел их вживую, мы много общались. Это были близкие, неблизкие мне люди, но, тем не менее, я их непосредственно увидел и в очередной раз убедился, что всего этого не должно быть.
Имя Кузьма, которое пришло тебе. Что оно значит для тебя, откуда ты его взял?
Константин Куприянов: Здесь нет никакого глубокого символизма. Некоторые вещи к тебе просто откуда-то выплывают. Оно просто опустилось, а уже вокруг него наросло всё остальное. Но, безусловно, имя Кузьма выполняет и строго прикладную функцию, которую видно по тексту, — провал в некую архаику с первых страниц.
Связать современность с прошлым не так легко,
и я не хотел делать это топорно, какими-то явными стежками, а попробовал наметить это пунктиром, и имя главного героя, которое уже было у меня в голове, прекрасно легло на эту задачу.
Название «Желание исчезнуть» ты придумал сразу или потом, когда текст уже был почти готов?
Константин Куприянов: Так же, как и Кузьма, это было нечто, что появилось само собой, просто вначале было непонятно, для чего оно. Мне казалось, что это то ли название группы, то ли название песни, и действительно, у Мэрилина Мэнсона есть какая-то похожая текстовка в песне, но это точно не он… В результате, возможно, это мое авторское ноу-хау, но вполне допускаю, что это название где-то уже существует. По запросу в «Гугле», например, это довольно частая тема форумов психологической поддержки. Но, конечно, у названия есть, опять-таки, и строго техническая функция. Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну. Она — форма выразить желание человека самоуничтожиться. Как вид мы не можем отрегулировать сейчас свою популяцию, сбрасывая слабых младенцев со скалы или ограничив фертильность… но зато мы можем разжечь войну. И вот наше желание самих себя уничтожить — это и есть война.
Как появилась удивительно живая линия с Борькой?
Константин Куприянов: Борька возник и развивался по ходу написания. Борька — это уже очевидное влияние Америки. Ни в одном произведении до этого у меня не было никаких домашних животных. В Америке культ домашних животных, культ собак и кошек. Как и с татуировками, и с вегетарианством. Там сложнее встретить человека без домашнего животного, чем с ним. Меня всё время окружают люди, у которых есть собаки и кошки, я постоянно прихожу в дома, где есть животные, на улицах животные, в кафе животные… 27 лет я относился к ним равнодушно, а тут начал более активно с ними взаимодействовать и полностью пересмотрел свое отношение — я их искренне полюбил.
Когда я пишу, это в том числе попытка что-то творчески осмыслить.
Персонаж Борька — это был мой способ творчески осмыслить отношение человека с собакой, и я рад, что многим это показалось интересным.
Многие авторы боятся показывать свои произведения кому-либо до того, как они будут опубликованы. Будут критиковать, исправлять, советовать. Автору же может казаться, что этот текст идеальный, выстраданный, и его исправлять не надо. Тебе с «Желанием исчезнуть» фидбэк очень помог… Надо ли обсуждать свое произведение до того, как будешь в нем абсолютно уверен, надо ли слушать чьи-то советы?
Константин Куприянов: Опыт написания этого произведения отличается от всех предыдущих. Раньше я обсуждал уже готовые, дописанные вещи. Обсуждение в литературном кружке «Белкин» при Литинституте [в октябре 2017 года] было обсуждением довольно сырого и откровенно обрезанного текста. Я писал-писал-писал и в какой-то момент понял, что больше не могу. Тогда я свернулся до размеров повести и год к ней не возвращался. Когда я поехал в Москву, то подумал, что раз уж всё равно хочу прийти на свой любимый кружок, то почему бы не попросить обсуждения, тем более все предыдущие разы мне всегда были рады и я знал, что нашему преподавателю, Алексею Константиновичу Антонову, будет приятно, что я приду с обсуждением. Для меня это не было каким-то переступанием через себя, скорее наоборот — приходом в родную стезю. Но обсуждение вовсе не было каким-то «лайтовым» или ласковым. Были разные мнения: как положительные, так и отрицательные.
Главная проблема, которая у меня была, — неуверенность в праве этого текста на существование в принципе, в моем праве поднимать эту тему и писать об этом, предлагать это кому-то читать. Но когда обсуждение прошло скорее положительно, чем нет, и я получил массу советов от других людей, мне это буквально доказало, что они хотят, чтобы этот текст был. Когда ты пишешь не только для себя, но и для кого-то, кто искренне хочет этот текст, хотя ему будет ни жарко ни холодно от того, допишешь ты его или нет, это очень многое значит. Мне показалось это достаточным, чтобы еще чуть-чуть поработать и дописать до того текста, который в итоге выиграл «Лицей».
Председатель жюри «Лицея» Лев Данилкин в своей речи отметил, что все финалисты и лауреаты очень непохожи на свои произведения. Как ты оцениваешь эти слова? Тебе хочется быть похожим на это конкретное произведение или для его создания ты «вырастил» из себя совсем другое, нежели ты есть?
Константин Куприянов: Мой внешний вид все-таки не имеет значения. Большинство авторов неизвестны в лицо широкому читателю. Мы не знаем, как выглядит, например, Пелевин нынешний, после десяти-двадцати лет с того момента, как его последний раз видели на публике. Я, скорее всего, если встречу, узнаю лишь пару самых топовых авторов. То, что я не похож внешне на своих героев, — это не совсем важно. Но не проживая обычную жизнь как состояние бесконечного конфликта и войны всех против всех, я бы не смог написать эту вещь. Это то, как я ощущаю жизнь последние несколько лет — как поле боя, через которое ты идешь непонятно зачем, непонятно к чему и непонятно как, но идешь. Это борьба жизни против смерти в глобальном смысле.
Войну принято видеть как конфликт каких-то народов, стран, но на самом деле каждый рождается, чтобы завоевывать свое право жить.
То, что декорации со временем изменились, не изменило суть. И воспринимая жизнь так, я смог это отразить в произведении. Поэтому мое внутреннее состояние в период работы над текстом передано там довольно-таки откровенно, без всяких прикрас. Похож ли я на свое произведение внутренне? Да, безусловно, похож.
У твоих героев были реальные прототипы или они полностью вымышленные?
Константин Куприянов: Я изучал матчасть этого конфликта, поэтому да, есть определенные прототипы. Но поскольку я писал про некую альтернативную реальность, то позволил себе сделать собирательные образы. А как минимум двое персонажей унаследовали так или иначе часть моих черт характера.
Читал ли ты произведения других финалистов? Кто из них тебе понравился больше всего, если да?
Константин Куприянов: Я считаю одним из сильнейших произведением этого шорт-листа текст «Химио-терра» так называемого Андрея Верина (псевдоним Веры Трофимовой-Трофимовой из Санкт-Петербурга. — Прим. ред.). Он меня очень впечатлил. Я уверен, что он достоин книжной публикации и всеобщего внимания, и я рад, что такой текст был написан на русском языке, это очень сильное произведение. Также для меня было большой радостью, что Игорь Савельев написал свое произведение. Эта тема беспокоила и меня, и я ему честно признался после церемонии, что тот факт, что он написал «Ложь Гамлета», снимает с меня чувство ответственности, ведь об этом должен был кто-то написать. Он это сделал достаточно качественно, как мне показалось. В той или иной степени я прочитал почти всех из финалистов-прозаиков. Я читал целиком Анаит Григорян, Сергея Кубрина, Сергея Носачева, Линь Наоли… Я считаю, что шорт-лист этого года очень сильный и впечатляющий, и любой, кто интересуется современной русской прозой, должен его хотя бы рассмотреть, а лучше прочитать целиком. Все произведения этого достойны, и я сожалею, что этому уделяется настолько мало внимания. Меня это, прямо скажем, расстраивает. Я на себе испытал дефицит внимания к «рядовым» финалистам (в прошлом году Константин Куприянов уже был в финале премии «Лицей». — Прим. ред.), считаю, что это несправедливо. С другой стороны, это часть конкуренции, которая неизбежна.
Ты живешь и работаешь в Сан-Диего (штат Калифорния, США). В твоих дальнейших планах — писать по-русски или попытаться писать по-английски и выйти на американский книжный рынок?
Константин Куприянов: Я 27 лет прожил в Москве, и русский язык мне не просто родной, а мой единственный язык. Я владею английским, могу на нем свободно изъясняться, но думаю, что у меня уйдет несколько десятилетий, прежде чем смогу написать на нем что-либо вообще. Будут, наверное, писаться некие гибридные тексты, в которые станут проникать американские характеры, диалоги, реалии — это неизбежно — но непосредственно писать на английском не хочу. По крайней мере, пока точно не почувствую себя в этом «мастером спорта», а до этого очень не близко. Но тематика, в силу объективных обстоятельств, постепенно будет смещаться в то полушарие.
Ты сейчас работаешь над новым произведением или пока взял перерыв?
Константин Куприянов: Весь 2017 год я пытался что-то написать, и у меня уже есть пять или шесть черновиков, можно сказать, «нерожденных детей». В мае 2018 года я наконец-то дописал один из них и надеюсь, что смогу это произведение отредактировать, довести до приемлемого состояния и представить рано или поздно читателям.
В твоей краткой биографии, опубликованной в соцсетях «Лицея», было написано, что ты занимаешься писательством каждый день и стараешься подходить к этому как к работе. Как это удается?
Константин Куприянов: Я включаю в работу над текстом несколько этапов.
Обдумывание — это точно такой же этап, как и само написание.
Обдумывание порой занимает те же месяцы и годы, но непосредственное «техническое» создание романа, если писать по странице каждый день, занимает два-три месяца, после этого у меня появляется черновик. Редактура может занять значительно больше времени — год, а то и два… Я бесконечно перечитываю текст и вношу в него правки, пока не почувствую, что он работает. После этого я его обсуждаю с «бета-ридерами», получаю первые отзывы и так далее. Если складывать обдумывание, непосредственное написание, редактирование, обсуждение и последующее редактирование, то выходит огромное количество времени, это всё включается в упомянутый каждодневный труд. Естественно, изредка я беру от него отпуска просто по той причине, что невозможно без пересменки писать несколько текстов подряд. Но, например, между повестью «Толя Швеин и Святой» [написана в июле 2016 года, опубликована в журнале «Волга» в октябре 2017 года. — Прим. ред.] и «Желанием исчезнуть» я сделал паузу всего в две недели. Двух недель оказалось достаточно. «Ни дня без строчки» может быть звучит клишированно, но это эффективно с точки зрения тайм-менеджмента. Писать роман пять-шесть лет в наше время — это непозволительная роскошь для начинающего автора.
