Текст: Михаил Визель
Роману в стихах Александра Пушкина «Евгений Онегин» крупно не повезло дважды. Причём таким образом, который для любого другого поэтического произведения крупной формы стал бы величайшей удачей. Во-первых, он давно включен в обязательную программу средней школы. Так что нет русского человека, который не опознал бы мгновенно «Мой дядя самых честных правил…» – но при этом роман «проходят» тогда, когда проблемы русских дворян двухсотлетней давности кажутся такими же далекими от твоей собственной 14-летней жизни, как закон Ома. И во-вторых, известная опера.
Благодаря которой весь мир как бы знает сюжет и имена героев, – но не имеет ни малейшего представления о самòм тексте, бестрепетно «адаптированном» Модестом Чайковским в угоду оперным условностям того времени.
Ожидания от нового высокобюджетного фильма (современный эквивалент гранд-оперы) и сейчас двоились. С одной стороны, хорошо известно, что кинокомпания братьев Андреасян, режиссёра и продюсера, чрезвычайно успешна скорее по части коммерческих, чем художественных достижений. А с другой – ну чем еще «Евгения Онегина» можно «испортить»? Он уже ко всему привычен. Даже к тому, что Ленский и Ольга распевают на два голоса под гитару «Ой, цветет калина» в британском фильме 1999 года. А кроме того – примешивался фактор «Мастера и Маргариты». Ведь эту недавнюю премьеру тоже ждали с большой настороженностью – которая быстро сменилась ураганным успехом. С коммерческой точки зрения – уж точно.
Первое, на что со смущением обращаешь внимание в самòм фильме – возраст героев. Разумеется, все актеры в великолепной физической форме, но они взрослые сложившиеся люди. Виктору Добронравову – Онегину – на момент съемок как раз исполнилось 40, Денису Прыткову – Ленскому – 30, Лизе Моряк – Татьяне – 27 лет. Конечно, Добронравов много лет блистает в одноименной роли в Театре Вахтангова, но театр – условное пространство, не предусматривающее крупных планов, а в кино реальный возраст не скроешь. Но создатели и не собирались его скрывать. «Жизнь и возрастные критерии сильно изменились, и прежние 25 лет — это сегодняшние 40, – объяснял Сарик Андреасян «Кинопоиску» еще прошлой осенью. – Я не готов идти за историей любви, в которой героям по 13–18 лет».
Что ж, смысл в этом есть. В 1820-е годы считалось вполне естественным в 25 лет мужчине быть старшим офицером, а женщине в 18 лет – матерью. Никто не понял бы «ищущего себя» 30-летнего юношу или девушку.
И если отвязаться от буквы романа, в котором про Онегина уже после дуэли прямо сказано: «Дожив без цели, без трудов До двадцати шести годов», то надо признать, что духу его типажи вполне соответствуют: волевой и умный, но пресыщенный и разочарованный аристократ с безупречными манерами; недалекий восторженный юноша – кстати, без каких бы то ни было «кудрей черных до плеч» (но спешим успокоить: без мужских кудрей зрители не останутся); и, главное, умная независимая девушка, на которой шляпка начала XIX века выглядит нелепо, а реверанс она делает как цирковая медведица. И это не недоработка, это концепция, она же ведь и должна в своей провинциальной семье казаться «девочкой чужой», а в Москве ее находят «что-то странной», зато благодаря высокой адаптивности она быстро осваивается с ролью великосветской жены (правда, ее почему-то называют не «княгиней», а «княжной», хотя «княжна» – это, очевидно, дочь, а не жена князя). И веришь, что она читает не только Ричардсона, но и Данте – хотя в тексте Пушкина о Данте нет ни полслова.
Присмотревшись к героям, начинаешь обращать внимание на интересные «фишечки», придуманные сценаристом Алексеем Гравицким – не поправляющим, а расширяющим Пушкина. Так, хрестоматийной контрастной (черные фраки – белый снег) сцене зимней дуэли у мельницы предпослана летняя сцена, в которой Зарецкий и Онегин упражняются в стрельбе по бутылкам, и Евгений демонстрирует меткость, достойную Сильвио из «Выстрела». Зачем? Не только в качестве пасхалочки для тех, кто способен опознать отсылку, но и для психологического объяснения, – почему Зарецкий глотает оскорбление, нанесенное ему Онегиным, когда тот представляет в качестве секунданта – «коллеги» Зарецкого, собственного наемного камердинера Грильо. Согласно дуэльному кодексу, Зарецкий мог отменить дуэль с Ленским и вызвать Онегина сам. Но не делает этого, потому что знает: Онегин – отличный стрелок. Это тонко – но много ли зрителей это поймут?
Кстати, Грильо – звезда первого призыва «Фоменок» Карэн Бадалов – отличный выбор. Понимаешь, что он-то и есть настоящий многолетний друг Онегина – но тот не в состоянии это понять. Чего не скажешь о няне Татьяны – Светлане Немоляевой. Если на интеллигентную ухоженную московскую даму элегантного возраста водрузить чепец и дать выучить «простонародные» фразы – она от этого не превращается в добрую деревенскую старушку.
Но больше всего радует в сценарии и, соответственно, в фильме – что герои не говорят стихами. В подлинных локациях и исторически достоверных костюмах это было бы так же дико, как если бы они пели тенорами и баритонами (чего, cудя по первым реакциям, похоже, всё-таки подсознательно ждет наиболее консервативная часть зрителей). Общеизвестные энергичные реплики переписаны такой же энергичной прозой – и это звучит совершенно естественно. Но стихи остались в монологах «рассказчика» (Владимир Вдовиченков), – который периодически появляется в кадре наравне с остальными героями, буквально сидя в карете бок о бок с Онегиным. Но не пытается, хоть и облеплен бакенбардами по моде того времени, изображать самого Пушкина – к большому облегчению пушкинистов, которые десятилетиями строчат диссертации о сложных взаимоотношениях автора и рассказчика в «Онегине».
Впрочем, сами герои тоже порой говорят стихами – в ударных местах. Так сказать, выдают панчлайны, как рэперы, завершая раунд. Такие, как ключевые строки письма Татьяны Онегину и ее же финальный монолог. И звучат эти панчлайны, надо признать, очень, очень хорошо. Лиза Моряк с такой мукой произнесла заезженное «но я другому отдана, я буду век ему верна», что в премьерном зале раздались крики “brava!” и аплодисменты.
Если уж говорить о премьерном антураже – перед началом показа Сарик Андреасян «на опережение» пошутил про то, что армянину дали снимать кино по главному русскому роману, воздал хвалу невероятной красоте русских пейзажей (действительно занимающих достойное место в фильме) и уже вполне серьезно, с законной гордостью, заявил, что фильм рекомендован к просмотру Министерством просвещения.
Что ж, как и в случае с «Мастером и Маргаритой», нельзя, конечно, говорить, что «Онегин» – это экранизация, дающая школьникам исчерпывающее представление о литературном шедевре. В частности, представление о пушкинской самоиронии и тех самых лирических отступлениях, которые и делают «Евгения Онегина» уникальным. Многое сознательно изменено, многое переосмыслено, многое просто выпало по хронометражу и перевыражено визуальным языком.
Для меня лично ключевым оказался кадр, на котором крупно и подробно нам показывают могилу Ленского. На ней выведены «правильные» даты жизни – 1803–1821, но само имя почему-то дано в современной орфографии – «Владимир Ленский», а не «Владиміръ Ленскій». Проработанность деталей сталкивается с нарочитой модернизацией – но в целом это выглядит убедительно. Чего ж вам боле?
