Анатолий Коновалов, Липецкая область, д. Хмелинец
Валькино письмо на фронт
Вальке было целых два с половиной года, когда его отца отправляли на какой-то там фронт. Если он плакал в два ручья, когда ему во дворе кто-либо из сверстников фонарь под глаз вешал, то слезам матери, по его точным меркам, и в трех ручьях тесновато будет. Правда, глядя на мать, почему-то и он предательские слезы в своих глазках удержать, как не тужился – мужик все же, не мог, видно, силенки в глубинах его прозрачно-чистой души мускулами не налились.
Отец, на глазах которого влага тоже поблескивала, успокаивал мать:
– Ты, Кать, не убивайся понапрасну. Через месяц-другой мы с немцем управимся. А ты того… Рубаху вон от твоих слез хоть выжимай. Ты за сыном только хорошенько приглядывай. Сорванец ведь растет…
– Ты, Вась, береги там себя…
– Все будет нормально, мать. А ты, сынок, помогай тут маме…
– Угу… – шмыгнул носом Валька.
Мать еле отлипла от груди Василия, и он вместе с другими ельчанами ушел из дома неизвестно куда.
Прошло три года с момента проводов отца Вальки на войну.
Мальчик чуть ли не каждый день приставал к матери:
– Почему батя так долго не приходит?
– Скоро, сынок, он возвратится, только под зад фашисту хорошенько задаст…
– Точно так, как ты мне крапивой по ****?
– Еще больнее, – мать скупо улыбалась.
А как-то сын залетел вихрем домой серьезно озабоченный:
– Мам, ты напиши письмо папе.
– Какое письмо? – сразу та ничего не поняла. – Я же ему на днях отослала весточку, что мы с тобой живы и здоровы, чего ему желаем, и ждем не дождемся его, ненаглядного, домой. Правильно я написала, сынок?
– То письмо долго к нему добираться будет, а это мы с голубем отправим.
– С каким таким голубем? – спросила в растерянности мать.
– С почтовым…
– Каким еще почтовым?
– Я договорился с дядей Петей. У него этих голубей много. Он обещал одного мне одолжить.
Екатерина Николаевна во все глаза смотрела на сына.
До войны в Ельце редко в каком дворе не водили голубей. Это увлечение, как между собой рассуждали женщины, заразило их мужей хуже пьянства – болезнью неизлечимой. Теперь мужья ушли на фронт, а голуби вроде бы сами собой перевелись или куда-то улетели. А Петр Гаврилович, которого на тот самый фронт не взяли – он был без ноги после Гражданской войны, – жил в соседнем дворе. Ребятишек с ближайших от его дома домов он привечал, с гордостью показывал им своих голубей, которые по его команде растворялись в небе и превращались в еле заметные точки. На что у Вальки глаза зорче зорких были, и то он те "точки" с трудом в бездонной синеве отыскивал.
Но главное-то, у дяди Пети были кроме простых голубей и почтовые. То ли привирал инвалид, а может, и доля правды в его словах проскальзывала, но он утверждал:
– Мои умницы в любую даль весточку доставят и не поленятся ответ обратно на своих крылышках принести.
Эти слова в головке Вальки поселились и покоя ему не давали даже во сне. Задумал он из Ельца на фронт весточку доставить в одночасье. Дяде Пете прохода не давал с просьбой отправить одного из почтарей с письмом в окоп к отцу, что, мол, он, его сын Валька, давно со счета дней сбился, его ожидая.
Отказать мальцу в просьбе Петр Гаврилович не мог. Но пробовал отговорить Вальку:
– Где же твоего отца мой голубь искать-то будет?
– Ты сказал, что он где угодно его отыщет, на то он и почтовый…
– Но…
Мальчик вот-вот слезу из глаз выдавит, не унимался:
– Давай, дядь Петь, почтаря на фронт отправим. Он обязательно там папу найдет.
Почесал голубятник затылок, прокрутил в голове ситуацию с просьбой Вальки с разных сторон. Если бы из того самого отцовского окопа голубя в небеса выпустить, то он точно в Елец, к дому путь проложил. А так – затея пустая. Решил пойти на хитрость.
– Ладно, Валька, пошлем мы сизаря к твоему отцу. Пиши письмо.
Сам мальчик ни читать, ни тем более писать, еще не научился. Она и мать-то не шибко грамотной была, как сама над собой подшучивала – закончила два класса школы и один коридор. Но как-никак, а кое-что нацарапать могла. Потому и попросил ее сын, чтобы она отцу от его имени письмо написала, умоляла бойца, чтобы тот чуть ли не завтра домой возвратился, а то скука Вальку скоро со всеми потрохами слопает.
Мать просьбу сына исполнила.
Валька пулей примчался к голубятнику. Тот аккуратно свернул трубочкой письмо, перевязал его ниточкой, но прикреплять к лапке голубя не спешил.
– Знаешь, сынок, – с волнением говорил Петр Гаврилович, – голубь – птица божья. И на твою просьбу ему божье благословение требуется, а то он в пути заплутается.
– А где это благословение взять? – чуть ли не с испугом спросил мальчик.
– Мы с тобой направимся сейчас к нашему Вознесенскому собору, оттуда и выпустим голубя с твоим посланием отцу. Согласен?
– Угу… – Валька был согласен на что угодно, лишь бы письмо в одночасье к отцу прилетело.
Оказалось, что Петр Гаврилович был человеком верующим. Обмануть Вальку – значит, грех на душу взять. Он и решил покаяться перед Господом Богом, что идет на обман мальчика сознательно, только бы его веру в получении отцом письма не загасить. Знал он, опытный голубятник, что птица дальше Ельца никуда не полетит. Повисев, как обычно, какое-то время в заоблачной дали, возвратится к своим подругам – в родную клетку. Потому, прежде чем выпустить голубя, зашел в собор, помолился, свечку иконе Елецкой Божьей Матери поставил. Заставил перекреститься и Вальку, хотя тот не понимал, зачем это надо делать.
Только после этого он прикрепил письмо к лапке голубя и сказал:
– Ты сам, сынок, должен выпустить голубя.
Валька взял осторожно до боязни из рук дяди Пети почтаря.
Голубь был красавец: сизая грудь колесом; голову держит гордо, что тебе сказочный царь-государь; глаза, как спелая смородина, – черные, немигающие, видно, зрение у него острее опасной бритвы; а крылья-то какие – над головой Валькиной если тот их расправит, то лучи солнца до его веснушек не скоро доберутся.
– Подбрось теперь нашу голубушку вверх, – напутствовал голубятник мальчика.
Валька тут же исполнил указание Петра Гавриловича.
– Ну, лети к Валькиному отцу, милый…
Мальчик торопливо спросил:
– Он ныне ответ принесет, дядь Петь?
Пожилой мужчина улыбку на лице скрывать не собирался.
– Уж больно ты прыткий, как я погляжу. Ему еще надо твоего отца разыскать, а там как Бог даст…
И голубь начал набирать высоту на Валькиных глазах. Он медленно поднимался над пятью куполами собора. Потом минул и кружева перистых облаков – легких, воздушных, словно их елецкие кружевницы специально для этого случая сплели.
– Дядь Петь, голубь поднимается в небо, а к папе почему-то не летит.
Схитрил инвалид:
– Так ему же осмотреться надо – в каких таких краях-далях твоего отца заприметить.
– А… – Валька с удовлетворением воспринял объяснения Петра Гавриловича.
Отец, когда вернулся с фронта, Вальке рассказал, что с голубем никакой почты не получал, хотя вроде бы видел и не раз, как птицы, видимо, напуганные взрывами снарядов и жужжанием пуль, пролетали над окопом.
Я родился через год после победного возвращения отца с фронта. Историю с почтовым голубем узнал из рассказа брата Валентина. Он, когда немного подрос, сам голубей начал разводить, пробовал завести почтовых, только дрессировщик из него оказался никудышный.
