Фото: @moniqa/unsplash.com
Елена Жарикова, Красноярск. Как мы с Маринкой блины стряпали
Мы с Маринкой очень любим готовить – а потом с особым шиком и смаком поедать приготовленное. Это так занимательно: берешь скучные сырые и почти несъедобные куски того-сего – а в результате получаешь вкуснятину! В особо торжественных случаях мы даже устраиваем пирок! Ну, то есть маленький пир. Но об этом в другой раз – отдельно расскажу.
Прихожу я к Маринке с утра, а она одна сидит: бабушка на огород ушла, картошку полоть-окучивать. Чем бы заняться? Это, как вы понимаете, главный вопрос!
– У бабули сегодня день рожденья, вечером гости придут, – говорит Маринка. – Что бы ей такое подарить?
Бабушка у Маринки мировая! Анна Семёновна – так ее зовут. Она раньше учителем работала, биологию преподавала в нашей поселковой школе. Анна Семеновна домовита на удивление! Вот только порог переступишь – и сразу в какой-то удивительный мир окунешься! Кругом такая чистота-лепота, что и наступить страшно! Прям пахнет чистотой и вкуснотой, и сразу она тебя начинает потчевать! Молоко с душистой пенкой – ух! Печенья с корицей – ах!
– А я знаю, что подарить! Надо ее удивить! Мы ей…блинов напечем!
– Ух ты, давай! А ты умеешь? – засомневалась Маринка.
– А то! Я их переворачиваю знаешь как? – на лету!
А мы с братом недавно фильм по телеку смотрели – «Мой любимый клоун» называется. Хороший фильм. Там главный герой блины печет: р-раз! – немного дернет сковороду на себя – блин взлетает и в воздухе переворачивается! – и точно на сковородку попадает. Класс! Мы с Игорешкой тоже стали так переворачивать! И у нас не хуже получалось, чем у клоуна.
– Значит, так! Командовать парадом буду я! – я эту чудесную фразу тоже в фильме услышала, в другом, где Андрей Миронов в длинном таком шарфе и в фуражке с козырьком Остапа Бендера играет. Обычно-то Маринка командует. А по блинам я главный мастак. Маринка на подхвате.
– Тащи молоко и яйца! – Маринка нырк в холодильник! У Анны Семеновны все есть!
– Та-ак, а где у вас мука? В буфете?
У Анны Семеновны здоровский такой буфет, белый, он мне давно нравится. Откроешь его – в обморок можно упасть от одних запахов! Ваниль, корица, черемуха! Все приправы, крупы, мука – все там. Мы с Маринкой любим в буфет потихоньку залезть и ложку-другую черемуховой крученки из банки незаметно тяпнуть!
Мука на верхней полке. Маринка встала на табурет, вытянулась длинным своим телом и начала шарить на полке.
– Вот, кажется… А! Мама! Лови! – и Маринка, неловко ступив мимо табурета, рухнула на пол. Мука тоже! Маринке-то ничего, потерла ушибленный локоть и встает, а вот муке…
М-да… Бумажный пакет с мукой лопнул по шву и щедро усыпал все в радиусе двух метров.
Мы кое-как смели муку в совок и ложками переложили ее в пакет побольше. Вы думаете, мука стала серая? Ничуть не бывало! У Анны Семеновны небывалая чистота, на полу в белом костюме валяться можно!
Ага, теперь все необходимое есть! Мешаем! И я, как заправский фокусник, начинаю кудесить! Или чудесить? Неважно!
Тесто замесить для блинов – пара пустяков. Яйцо – шлеп! Соль, сода – дзинь! Молоко – плюх! Мука – у-ух! И разболтать. Тесто я всегда на глазок делаю. Так же интереснее. Всякий раз немножко по-другому получается.
Маринка помогает: плитку включила, сковородку приготовила, маслом смазала.
– Лей! – и я поварёшкой лью тесто на горячую сковородку, и наклоняю ее, чтобы растеклось равномерно. Дело мастера боится!
А блины почему-то в этот раз какие-то клейкие получались. Может, молоко подкисшее было, может соли много бросили… Ну, первый блин, ясно, комом – его пришлось ножом соскрести со сковородки – прилип, собака! – и в помойное ведро!
Зато другие начали получаться вполне себе ровненькие. Мы договорились ни одного блинка не есть – всё для бабушки! Маринка укладывает их на большую плоскую тарелку и сливочным маслом смазывает. И налюбоваться не может! Первые блинки я снимала лопаткой и просто кончиками пальцев. Подцепишь ноготком кружевной обрумяненный краешек – тонкий, хрустящий – и снимаешь.
А потом решила класс показать.
– Маринка, отойди в сторонку! Смертельный трюк! – сковородочку потрясла – блин отстает, ага, готов к перелету! Хоп – круть! – плюх! – и блинчик, взлетев слишком высоко, угодил прямо на кружевную салфетку, которая на холодильнике. И прилип! Я же говорю – плохо пропекаются… Пришлось выбросить блин. Вместе с салфеткой.
– Давай, может, я попробую? – просит Маринка. У нее рука легкая – почему бы и нет?
Кру-уть! И второй блин прилипает к стене! Как они так ухитряются? Третий падает просто на пол – масляной стороной вниз.
– Не дрейфь! Главное – побольше масла добавить, я видела, бабушка так делала! – и Маринка уверенной рукой подлила из темной бутылки прямо в тесто.
– Давай больше не будем с переворотом, а? Просто лопаткой. А то бабушка уже скоро придет, – сказала Маринка. А вообще, теста всего на три блина осталось.
Допекли мы блины, даже очень симпатичная стопочка получилась. А аромат!
– Тебе не кажется, пахнут они как-то…как ёлка?
– Да брось, спробуем! – говорит Маринка. И сама берет верхний блин, маленький, корявый – ну, потому что последний. И глаза, как кот, жмурит от удовольствия. И вдруг разевает и рот и глаза – и выплевывает комок!
– Ты чего туда положила?! – и у самой аж слезы из глаз!
– Да я ж всё по рецепту! – и сама кусочек отщипываю. И тут же выплевываю! Тьфу! Гадость! Отрава в чистом виде!
Смотрим друг на друга и ничего понять не можем. Почему блины несъедобные?
И тут входит Анна Семёновна. И всплескивает руками. И столбенеет.
– Батюшки-светы, вы тут чего учинили? И зачем масло хвойное взяли? Я им ноги больные мажу!
Тут Маринку почему-то затошнило, она позеленела и побежала в туалет. Ну, через пару минут всё-таки выползла оттуда вся в соплях и слезах:
– Баб, мы тебе сюрприз хотели… Вот блинов испекли… С днем рожденья!
Пирок!
Анна Семеновна старалась оберегать Маринку от деревенских сумасбродных забав. Она, наверное, боялась: приедут из города маринкины родители, глянут на свое дитя – и ахнут: в косах репьи закатаны, все колени в ссадинах, фингал под глазом, след от собачьего укуса на лодыжке, и на гвоздь она вчера наступила – пятка забинтована, хромает.
Мы, конечно, не всегда приходили с боевыми ранениями, в иные дни просто паиньки были. Вот, например, если дожди заливают наш Горячий – сидим тихонько дома, вырезаем картинки из журнала «Юный натуралист», в тетради потом их наклеиваем. Или сочиняем книжки-малышки со сказками, стихами, смешными историями.
Сегодня после долгих дождей мы выбрались во двор. Маринка потягивается и говорит:
– А что, не устроить ли нам пирок?
– Давай!
Пирок – это маленький пир на открытом воздухе. Подумаешь, обед дома! Кислые щи в облупленной кастрюльке! Подгоревшая яичница с гренками! Душа просит настоящего праздника! И мы незамедлительно приступаем к его воплощению.
– Так, какие чурки возьмем? О, вот подходящая. Помоги-ка! – кряхтя от натуги, мы перекатываем огромную неповоротливую чурку, размокшую от дождей. Это будет пировальный стол. К нему подкатываем две чурочки поменьше (на них мы сядем). Но самое-то главное – что?
Мы с Маринкой значительно переглядываемся: одобрит ли нашу затею Анна Семеновна? Это от ее благосклонности зависит, будет ли на нашем пировальном столе достойное пира угощение.
– Лен, сгоняй на огород, сорви там того-сего, а я пойду бабу на варенье-печенье уговорю.
Я лечу на огород быстрее лани. Да! Вон редиска избоченилась, вылезла из грядки, вон лучок-чесночок! Я даже накопала в кудрявых огуречных зарослях три маленьких первых огурчика! И собрала в сорванный лопух с пяток краснобоких клубничин. Мировой закусон!
Прибегаю, а Маринка уже с добычей: клееночку на чурку постелила и из корзинки яства разновсякие достает!
А в сторонке, стыдливо отводя карий горячий глаз, слегка помахивая серым тугим прутом, Дик облизывается – громадный беспородный пес, тятя Стюра его подкармливает.
Маринка ставит в пиалке черемуховую крученку, в другой абрикосовый джем, сыплет горсть кедровых орехов… На большом блюде благоухают рыжие, как солнце, горячие, как сон, пирожки с зеленым луком, пышными барышнями улыбаются запашистые ватрушки с творогом…
Мы уже истекаем слюной, нам не терпится начать пированье, но Анна Семеновна решила оглушить нас сегодня небывалой шедростью: в глубокой тарелке несет здоровенную жареную курицу!
Дик садится и застывает, уставившись уже в упор на эту вакханалию вкуса. Мимо нашей пировальной чурки как бы случайно проходит тети стюрина чушка, потряхивая ушами, переваливая грязные бока. Иди, иди, матушка!
Наконец, мы усаживаемся, взирая на это великолепие, не веря очам своим и обонянию.
– Нет, – решительно говорит Маринка. – Мы недостойны вкушать такое роскошное изобилие вдвоем! Надо позвать бедных и голодных!
Слов нет – справедливо!
– А где мы их возьмем? – осторожно спрашиваю я.
И в этот момент на крыльцо выползает сосед Оська: глаза-щелочки, майка-алкоголичка, штаны еле поддергивает – с похмелья. Щерится на божий свет, но и за голову держится – худо ему.
– Может, его пригласим? Он такой худой, наверно, дома укусить нечего. А?
– Да, годится! Доброе утро, дядя Ося!
Сосед застывает на пару секунд, не понимая, откуда на него с утра столько добра сыплется. Потом видит нас, широко лыбится и нетвердой походкой направляется к нашей чурке.
– Угощайтесь! – Маринка широким жестом властелина приглашает Оську разделить с нами тук земли. Он, сонно покачиваясь, смотрит на нас расфокусированным взглядом и говорит хриплым шепотом:
– А выпить нету?
– Нету, – грустно отвечает Маринка.
– Жаль, – и с глубоким сожалением отламывает полкурицы. Жирный сок течет по его грязным худым пальцам. Он уходит, грызя на ходу куриную ногу – видимо, к другим щедрым людям, которые нальют.
– Душераздирающее зрелище! – говорит Маринка. Это она из мультика про ослика Иа вспомнила.
– Еще поищем бедных и голодных? – спрашиваю. Сами мы еще ни пирожка съесть не посмели.
И как раз из соседнего дома выбегает Полька Опаликова – белобрысенькая, кудлатая, колготки киселем висят (ей лет шесть), с утра еще неумытая. Семейство у них многодетное, шебутное, полуодетое – но очень веселое.
Маринку тотчас осеняет:
– Поля, поди-ка сюда! Митька с Венькой еще спят?
– Не-а, они по воду пошли, мамка велела…
А сама глаз с нашей пировальной чурки не сводит. Не хуже Дика.
– Зови братьев, Иришку тож, у нас пир! У меня день рожденья! Угощаю!
– У тебя разве не в апреле? – сомневаюсь я.
Но Маринку уже распирает от щедрости и широты души.
Опаликов – так их все зовут во дворе – долго звать не приходится! Не успели мы с Маринкой глазом моргнуть – а вокруг нас зачавкало, захрустело на зубах, за ушами запищало наше угощение. Вмиг обглоданные куриные кости полетели в сторону ошеломленного Дика, ватрушки моментально исчезли в ненасытных утробах опаликов, испарился луковый запах вместе с пирожками, слопали оглоеды даже от редиски хвостики, и только невесть откуда слетевшимся голубям достались творожные крошки. Мы с Маринкой, потрясенные голодным налетом опаликов, успели только схрумкать зеленые огурчики, как от нашего пировального стола осталась клееночка, а сытые опалики катились уже к себе, размазывая по щекам остатки абрикосового джема.
– Да, – сказала Маринка в задумчивости. – Не очень-то на пир было похоже! Похватали, проглотили, убежали! Разве так надо? Это же ПИР! Понимаешь, я вижу так: движения – величавы, речи – затейливы, тосты, песни…
Я аж заслушалась. Умеет Маринка речь толкнуть!
– Зато бедных-голодных накормили! А?
К Маринке подошел Дик, сытая умильная морда, и облизал ей руки. А потом, наглец, стал слизывать с клеенки оставшиеся после пиршества крошки.
– Да ладно, Мариш, в другой раз сделаем точно так, как ты говоришь: с тостами, с песнями… Пошли, что ли, посуду помоем?
ПАРТНЕРЫ КОНКУРСА
