САЙТ ГОДЛИТЕРАТУРЫ.РФ ФУНКЦИОНИРУЕТ ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ МИНИСТЕРСТВА ЦИФРОВОГО РАЗВИТИЯ.

Ольга Баринова «Дураки и рыба»

Публикуем работы, пришедшие на конкурс кулинарного рассказа «Есть!»

konkurs-kulinarnogo-rasskaza-33
konkurs-kulinarnogo-rasskaza-33

Фото: pixabay.com

Миша включил кофемашину и потянулся за чистой чашкой. На пестрой каменной столешнице завибрировал сотовый телефон. Миша проверил время, было ровно три часа ночи. Рейс вылетал в семь с копейками, но мама уже волновалась, что они не успеют. Как всегда. Миша громко выругался, выпил залпом кофе, посмотрел в окно на бассейн, в котором плавали надувные детские круги, полистал ленту фейсбука, и только минут через семь ответил: «Не волнуйся, уже выезжаю».

Мама жила в самом центре прибрежного испанского города, в небольшой уютной квартире с солнечной террасой, которую Миша купил лет пятнадцать назад, чтобы сберечь деньги. Дурак. Лучше бы положил в банк. Теперь эту квартиру нельзя было продать без потерь, поэтому четыре года назад мама с отцом перебрались из Москвы поближе к сыну, внукам, морю и солнцу.

Миша медленно спускался на серебристом джипе с выжженного солнцем холма. Небо над Средиземным морем начинало неуверенно светлеть. Миша любил море и всегда мечтал жить с ним рядом. В детстве он каждое лето ездил с мамой в Юрмалу. Там, в большом деревянном доме, работники Института русского языка и литературы, в котором работала Мишина мама, устраивали для детей настоящий творческий лагерь с капустниками, интеллектуальными играми и пением под гитару. В остальное время, пока дети ели чернику, собирали шишки, гоняли на велосипедах и до синих губ купались в ледяном море, старшие научные сотрудники решали вопросы развития методологии преподавания при помощи «Рижского бальзама».

Миша поставил машину на синюю разметку в зоне платной парковки и тут же увидел в конце улицы одинокую грузную фигуру с огромным чемоданом. Мама уже ждала. «Мишенька!» - громко крикнула фигура на весь спящий город и, отпустив чемодан, бодро помахала сыну. Миша чертыхнулся и поспешил навстречу.

В аэропорт они приехали за три с половиной часа до вылета. Миша посадил маму за столик неработающего кафе и пошел искать зону для курения. Курить хотелось безумно. Маме пришлось соврать, что он пойдет проверять табло, чтобы лишний раз не выслушивать про сердце, отца, сигареты и рак легких.

Мишин отец, физик-ядерщик, всю жизнь проработавший в Курчатовском институте, умер пару лет назад от тяжелой эмфиземы легких. Последние пару месяцев он провел на солнечной террасе в обнимку с кислородными баллонами, хрипя и свистя, как чугунный прабабкин чайник. Мама хотела похоронить его в Москве, но Миша кремировал его на месте и развеял прах над морем. Он не сказал маме, что это была последняя просьба отца. Почему-то отец не захотел, чтобы она знала. Мать рыдала, ругалась и обещала тут же вернуться в Россию. Но не вернулась.

Миша выкурил две последние сигареты из пачки, проверил табло и вернулся к маме. Мама грустила. Она летела на похороны Морозова, своего коллеги из отдела новейшей русской литературы, нескладного дылды-бородача, которого Миша в детстве терпеть не мог. Тот все время приносил ему какие-то дурацкие подарки, вроде пластиковых шашек или кубика Рубика. «Мама, но у меня же уже все это есть!» - возмущался Миша.

Объявили, что регистрация на рейс в Москву открыта. Миша взял чемодан и сумку, которую до этого момента мама не выпускала из рук, и замер от неожиданности. Сумка весила килограммов десять, не меньше. Она была просто неподъемная.

«Мама, что там?» - Миша грохнул сумку на серый каменный пол.

«Рыба!» - мама отвернулась в сторону.

«Какая рыба?» - Миша еле сдерживался и что есть сил старался не повышать голос.

«Ну какая какая, Мишенька, спросишь тоже. Такая. Фиш. По рецепту Поли Моисеевны, помнишь, ты в детстве очень любил?»

Поля Моисеевна была маминой теткой из Минска. И она готовила самую вкусную рыбу на свете. К ее приезду Мишин отец покупал на Центральном рынке двух больших глазастых карпов. Ужасно дорогих, но крупных и свежих. Тетка чистила их так умело, будто она была не библиотекарем, а поваром в ресторане «Прага». Миша всегда завороженно наблюдал, как ловко Поля Моисеевна управляется с зеркальными кольчужными боками.

Она закатывала длинные рукава блузки, брала самый широкий и острый нож и одним махом отрезала у очищенных карпов головы, плавники и хвосты, потом аккуратно вынимала глаза и жабры. Нарезала тушки на небольшие куски и аккуратно отделяла мясо от кожи и костей. Кожу откладывала на тарелку рядом. Миша с отвращением и интересом трогал пальцем мягкую тонкую шкурку и демонстративно фыркал. Мама доставала с антресолей ручную мясорубку, и тетка ловко прокручивала на ней обжаренную до золота луковицу, хлебный мякиш, вымоченный в молоке, и обезглавленных карпов. Добавляла два яйца, солила, перчила, в ход шел даже сахар. Вливала немного теплой воды и долго вымешивала пахучий рыбный фарш в большой эмалированной миске. Потом на дно большой кастрюли Поля Моисеевна выкладывала слой из рыбьих плавников, хвостов и костей. Миша в это время нарезал вкривь и вкось самым маленьким ножичком кольцами свеклу, морковку и лук. Целых пять луковиц! Слезы катились по Мишиным щекам, но он мужественно держался. И строгал, строгал и строгал ненавистный лук. Потом ему доверяли выложить в кастрюлю слой из овощей, пока тетка аккуратно заворачивала фарш в рыбью кожу. Поверх Мишиных овощей Поля Моисеевна укладывала свои рулетики, и так они и чередовали, Миша с его кривыми свеклой, морковкой и луком, и Поля Моисеевна с ее аккуратными рыбными рулетиками. И вот, когда последний слой овощей был выложен, тетка добавляла лавровый лист, перец и гвоздику, заливала все водой и ставила ароматную кастрюлю на три часа на плиту. До готовности. Миша не очень понимал, что значит, «доготовности», но точно знал, что самое вкусное, соус из-под карпа, можно будет вечером вымазать со дна кастрюли горбушкой белого хлеба.

Миша сдал мамин чемодан и повел ее к рамкам безопасности, представляя, как округлятся глаза полицейских, когда они в своих сканерах увидят огромные лотки с кусками рыбы и овощами. Но все прошло хорошо, полицейским ни рыба, ни мама оказались совершенно неинтересны. Договорились, что она наберет Мише из салона самолета перед взлетом. И потом уже из Москвы.

Миша побрел к парковке, задержался у автомата по продаже сигарет и купил себе новую пачку. Подумал, что почти четыре часа в самолете, а потом еще неизвестно сколько в Москве, эта мамина рыба может и не выдержать. Как не выдержал его отец. И Морозов. Тот, конечно, очень любил мамину рыбу. Миша вдруг вспомнил, как году в восемьдесят седьмом, они были летом в Юрмале без отца, который писал докторскую. И вот в день, когда должен был приехать дылда-Морозов с двумя черноволосыми дочерьми-близнецами, мама задумала готовить карпов. Миша отчаянно не хотел помогать, но пришлось. Мама попросила Мишу нарезать лук, потому что ей никак нельзя было плакать из-за туши. И Миша, рыдая, чистил и резал, чистил и резал, без конца. Морозов съел почти всю рыбу и так хвалил, что Мише вдруг почему-то стало очень жалко отца. Он даже и не понял тогда, почему. Зато теперь, в сорок пять лет, вспомнив этих карпов, этот Рижский рынок, раскрасневшиеся щеки матери, ресницы-паучки, все в комках от «Ленинградской» туши, вдруг все понял. «Какой же я был дурак... и я, и отец тоже был тот еще дурак».

Мама долетела без приключений, хотя кормили в полете невкусно и дышать в самолете было нечем. На кладбище не успела, успела только на поминки в какой-то полуподвальный ресторан. Карпы понравились всем, кроме Леночки, жены покойного Морозова, которая всю жизнь проработала в том же Институте русского языка машинисткой. Миша даже не удивился. Наверняка Леночка знала о романе мамы с ее дылдой-Морозовым.

На следующий день после поминок мама, Леночка и еще пятеро гостей оказались в инфекционной клинической больнице на Волоколамке. Карпы не пережили перелета. Мама звонила Мише из Москвы каждый час и жаловалась на грубость и храп Леночки, с которой их положили в одну двухместную палату, требовала срочно оплатить для нее отдельную коммерческую палату. Миша обещал, но перевести деньги по безналичному расчету из иностранного банка на счет государственного учреждения оказалось очень сложно.

«Миша, - кричала мама, - ты представляешь, она сказала, что это из-за моей рыбы, ну как тебе такое, а? Да это же была любимая рыба ее мужа, - тут Миша почувствовал, как его стало подташнивать, - а еще сказала, что у меня неправильный рецепт! Она! Мне! Да откуда какая-то Морозова может знать, как правильно готовить карпов! Рецепт у меня неправильный, видите ли! И надо было не карпа делать, а щуку! Миша, ну какую щуку, ну подумай сам!»

Вечером, когда мама в далекой Москве наконец уснула, Миша сидел на терракотовой террасе, смотрел на темно-синий горизонт, пыльные пальмы по краю обрыва и думал об отце. Отец терпеть не мог рыбу. Ни карпа, ни щуку, ни даже какого-нибудь сибаса или лосось. И Морозова всю жизнь не любил. Что неудивительно. А маму любил. Дурак.