Изображение: Кирилл Суханов
Ольга Львова. Чудо в Сочельник
Эта история, произошедшая с автором зимой 2004 года, может показаться читателю не просто неправдоподобной, а почти невероятной, сказочной, но, не добавляя ни слова выдумки, я расскажу все так, как оно случилось на самом деле.
Утром шестого января компания молодых людей, в которой были и мы с подругой, собралась провести несколько дней в усадьбе нашего знакомого фермера Василия Васильевича, приходившегося дедушкой одному из наших друзей.
Усадьба эта находилась в весьма уединенном месте, в полях, в семи километрах от железнодорожной станции и не менее чем в десяти от двух других почти вымерших деревень. Надо ли говорить, что ни в фермерской усадьбе, ни в пустующих селениях давно не было электричества, дороги худо-бедно были пригодны для проезда только лишь в летнее время, а в зимние месяцы долгие километры бескрайних сибирских просторов были покрыты толщей снега.
Высадившись с электрички и нацепив лыжи, мы, весело переговариваясь и смеясь, с легкостью преодолели путь, отделявший нас от гостеприимного и теплого дома Василия Васильевича. Январское солнце, отражаясь от искристого белого снега, слепило глаза, лицо пощипывал небольшой, но ощутимый двадцатиградусный морозец.
Казалось, мы попали в сказку — дух захватывало от нетронутой красоты сибирской природы: белые от инея ветви берез на фоне лазоревого неба, мелкие веточки с подвесками изо льда, пушистые красавицы ели и величавые сосны.
Вдоволь налюбовавшись природой и немного замерзнув, мы наконец прибыли в гости к хозяину усадьбы. Старинный бревенчатый дом, перевезенный Василием Васильевичем из одной из заброшенных деревень, ранее принадлежал священнику. Сейчас таких уже и не встретишь — с двумя входами, первый из которых вел в избу хозяина — небольшую, очень уютную, с беленой печью и кроватью, покрытой стеганым одеялом. На столе красовался единственный, если не считать свечей, источник света — небольшая антикварная керосинка.
Другой вход вел в гостевую избу. Разобрав рюкзаки и поставив на печь чайник, набитый снегом, мы с наслаждением отогревали руки у огня и любовались пламенем сквозь щель в печной дверце.
Само собою, как это обычно бывает в располагающей обстановке, завязался разговор о таинственном: о святочных гаданиях, необычных историях, произошедших с кем-либо из присутствующих или их знакомых, о неведомой и крестной силе, об обычаях и традициях предков.
Вспоминая сегодня этот вечер, я нимало тому не удивляюсь — бескрайние поля и звенящая тишина безлюдных просторов, темнота, опускающаяся за окном и подступающая из уголков избы, не освещенных ни свечами, ни бликами печного огня, сам дух старинного бревенчатого дома, хранящего память поколений, живших до нас, - все располагало к таинственным историям.
Между тем ветер за окном усилился: он завывал в трубе, нагнал облака, да так, что небо, прежде ясное, теперь превратилось в сплошной черный бархат — без искорок звезд и серебра луны.
- А слышали ли вы что-нибудь о старинных курганах, которые располагаются здесь неподалеку? — вдруг спросил Василий Васильевич, продолжая тему о таинственном. — Километра три или четыре, если держаться на запад. Говорят, они принадлежат скифской культуре, хотя кто его знает…
Конечно же, мы с интересом принялись расспрашивать нашего гостеприимного хозяина об этих курганах, но он теперь больше отмалчивался, отвечая лишь, что ничего кроме уже сказанного о них не знает.
- А не хотите ли сами взглянуть на них? - предложил Василий Васильевич. — Еще не слишком поздно, хотя и сумерки спускаются, но часа за два-три обернетесь туда-обратно. Их даже и под снегом можно заметить.
Мы переглянулись. Мороз крепчал, а теперь еще и ветер усилился. Большинству из нас совсем не хотелось покидать натопленную уютную избу, но надо мной и моей подругой, назовем ее Александрой, любопытство взяло верх.
Надев лыжи и приметив примерное направление, мы выдвинулись в путь по краю рощицы. По середине поля, по насту идти было бы проще, но мы боялись потерять из виду тот единственный ориентир, который нас вел в сгущающихся сумерках, да и ветер продувал в защищенном деревьями пространстве гораздо меньше.
К курганам мы шли весело — ходьба на лыжах по рыхлому снегу требовала значительных усилий, защищенные деревьями, холода мы не чувствовали. Александра, увлекающаяся историей, строила предположения о происхождении курганов, а иногда рассказывала забавные истории. Ее звонкий голос далеко разносился по притихшей рощице, не давая смутному волнению завладеть нами.
Между тем прошел час. Никаких курганов и выхода на поле, которые мы должны были увидеть уже давно, не было и в помине. Наоборот, роща стала гуще, снег проваливался под нашими лыжами уже на значительную глубину, а в душе начала нарастать тревога.
- Саша, по-моему, мы заблудились, - первой не выдержала я. - Нам пора поворачивать назад к избе, иначе мы замерзнем. Смотри, уже совсем темно, да и ветер…
- Хорошо, - согласилась подруга, и по тону ее голоса я поняла, что она давно думает о том же самом, только не хочет волновать меня. - Только я предлагаю пройти сквозь рощу и выйти на середину поля, по насту идти легче.
Я кивнула, и мы направились к полю, с трудом продираясь сквозь ветви деревьев. Выйдя на твердый наст, мы пошли на предполагаемый восток, к избе. Белел снег, а деревья по краям поля и беззвездное небо слились в единую черноту, не давая нам сколь-либо успешно понять, где именно мы находимся.
Ветер сразу же начал продувать нас насквозь. Разгоряченные долгой ходьбой по сугробам, мы чувствовали это с особой силой. Пальцы рук быстро заледенели, лицо уже не чувствовало порывов ветра, да и ноги в простых лыжных ботинках начали замерзать.
Через полчаса я услышала напряженный голос Александры:
- Ты знаешь… Я не понимаю, где мы находимся. Если считать, что обратно мы идем быстрее, чем шли к курганам, то мы должны уже быть почти на месте. Но дом Василия Васильевича за рощицей, и в такой темноте мы его просто не увидим. Вполне вероятно, что мы уже ушли дальше, к заброшенным деревням…
Если до этого момента я чувствовала лишь нарастающую тревогу, то в эту минуту меня охватил настоящий страх. Пальцев на руках и ногах я уже не чувствовала, теперь мороз пробирался и сквозь плотный лыжный костюм.
- Пойдем вперед! - предложила я подруге без малейшей уверенности. - Все-таки лучше, чем стоять на месте. Может быть, мы еще просто не дошли до нужного места. Надеюсь, мы сможем найти какие-нибудь знакомые приметы, которые выведут нас к дому.
Александра молча кивнула, и мы некоторое время еще шли по полю, уже больше наугад, надеясь единственно на чудо, которому просто неоткуда было взяться в этой глуши. Стояла оглушительная тишина, которой никогда не встретишь в городе, нарушаемая только порывами ветра да скрипом наших лыж по насту.
- Смотри! - вдруг воскликнула Саша, показывая в сторону рощи. - Там огонек!
Я обернулась - и точно, на фоне темных деревьев, на высоте человеческого роста, горела яркая звездочка. С расстояния, на котором находились мы, было очень сложно понять, что это. Может быть, фонарик, но в таком случае он должен быть очень мощным, потому что от нас до края поля было никак не менее полукилометра - мы выбрались на самую середину его, где наст был самым твердым.
Однако в тот момент никому из нас не пришло в голову, что фонарика нет ни у кого из наших друзей, а старенькая керосинка просто не может дать столько света. Мы закричали и замахали руками, приветствуя наше спасение. Однако нам никто не ответил, стояла все та же звенящая тишина, а фонарик двигался из стороны в сторону, а иногда вверх-вниз, будто подавая нам условный знак.
Мы шли к нему некоторое время, несколько минут, и наконец, когда мы уже со всей определенностью поняли, где находимся, Александра прокричала:
- Эй! Спасибо! Идите домой, не стойте на морозе, мы поняли, куда идти!
Спустя считаные мгновения огонек исчез так же беззвучно и неожиданно, как и появился. Мы, весело переговариваясь, подошли к тому месту, где он горел, надеясь увидеть наших друзей, и остолбенели - здесь не было никого. Темнели деревья. Снег был нетронутым.
Мы замолчали и переглянулись. Будь это человек, даже на лыжах, он не мог бы уйти так быстро и бесшумно, ведь снег у рощицы был глубоким и рыхлым. Да и не было на снежной целине никаких следов, кроме наших собственных.
- Саша, а ведь у наших друзей и Василия Васильевича нет никакого фонарика, - вдруг поняла я.
Подруга кивнула, не проронив ни слова. Некоторое время мы постояли, не в силах осознать случившееся, а затем двинулись к дому. Обернувшись к темному полю, откуда мы пришли, я невольно вскрикнула: там, на другом его краю, также на фоне деревьев мерцала огромная яркая звезда, отливая то зеленоватым, то голубоватым отсветом.
Мы снова застыли на месте, не двигаясь, пока таинственная звезда не исчезла так же внезапно, как появилась.
Вернувшись в избу, мы застали наших друзей спящими на полатях. Спал и Василий Васильевич. На столе стояла холодная керосинка.
Заварив чай с травами и устроившись у печки, согреваясь, мы молчали. Вовсе не потому, что у нас не было догадок или желания поговорить о произошедшем. Мы были полны случившимся с нами чудом, как высшей драгоценностью, и боялись потерять хоть каплю волшебства, произнося все равно ничего не объясняющие слова. Это было ощущение причастности к другому, горнему миру, для которого возможно невозможное. Вскоре мы уснули.
За утренним чаем мы поделились с друзьями этой историей, и один из них в полной тишине произнес:
- А ведь вчера был Сочельник. И звезда - она была необычная.
Не сговариваясь, всей компанией мы надели лыжи и пошли к тому месту, где вчера появился спасший нас огонек. Все так и было - наши следы, ведущие с поля к роще, и, далее, к избе, и более ничего. Нетронутый чистый покров глубокого, синеватого в тени ветвей снега.
- Ты знаешь, а ведь мы вчера не додумались помолиться, - вдруг прошептала Саша. - Но, видимо, даже если мы не помним о Боге, в трудную минуту Он помнит о нас.
Небо снова было лазоревым, искрился под солнцем снег, а вчерашнее событие казалось сказкой. Сказкой, которая навсегда останется с нами.
