Текст: Ксения Букша
Фото: diepresse.com
Умер Гюнтер Грасс, немецкий писатель. Обычно ещё добавляют - «и нобелевский лауреат». Событие печальное, но не трагичное: ГГ прожил 87 лет. Обычно ещё добавляют: а главные его свершения остались в молодости. В случае с ГГ таковыми считают его «Данцигскую трилогию» - три романа: «Жестяной барабан», «Кошки-мышки» и «Собачьи годы». Действительно, это краеугольные книги Грассова дома, основа той вещи, которую он сделал и в жизни, и в литературе; но не нужно думать, что остальное не заслуживает внимания. Просто со временем густота мрачного гротеска, от которого волосы дыбом и мурашки по коже, немного рассеялась, стало больше журналистики, публицистики, бесконечного интервью у мира. Грасс ведь один из немногих писателей — не литераторов. Он обладал редким умением писать словами правду. Однажды на встрече с читателями в Петербурге я задала ему вопрос: как сочетать реальность и гротеск? Грасс хорошо понял мой вопрос и ответил: реальность можно накрошить кусками разного калибра. Можно — очень мелкого. Можно крупного. Главное, хорошо склеить. Так вот в ранней прозе Грасса куски реальности мелкие, в поздней — крупные, но склеено хорошо всегда.
Многие жалуются, что Грассову прозу читать непросто. Возможно, но не потому, что она скучна или затянута: просто она не имеет гладкой поверхности, она шероховата множеством подробностей, сучков, она корябает, в ней застреваешь. Это так надо. Если читатель найдёт в себе причины продираться сквозь этот текст, он будет хорошо вознаграждён. Сцена с черепом в романе «Собачьи годы» (включая помещенные рядом рассуждения о чистоте) - на мой взгляд, одна из самых сильных в мировой литературе. Грасс писал сильно и страшно, именно так, как и следует писать, отвечая на вопрос: «Есть ли литература после Освенцима».
Чувство немецкой вины — его часто вспоминали, когда говорили о Грассе. Вот, мол, немцы — молодцы: осознали, покаялись, и пишут о себе вот какие романы. В 2006 году стало известно, что Грасс, оказывается, проходил службу в рядах СС. Ну, то есть, именно в этих рядах его, школьника, бросили в самое пекло уже под конец войны. Но кому какое дело? Во-первых, СС, во-вторых, скрывал, - а в-третьих, три года назад неосторожно сморозил в стихотворной форме кое-что о политике Израиля, и тут же был объявлен там персоной нон грата. Ну, то есть, еврейская община Германии посчитала, что это уж чересчур, и вообще — многие евреи за Грасса даже вступились, мол, ничего антисемитского в его стихах не было. Но осадочек остался: вина-то вина, а сам... Всё это, на мой взгляд, следует считать фактами, принадлежащими истории. Так же как и участие Грасса в предвыборной кампании социалиста Вилли Брандта в 1972 году, и прочие его общественные деяния и высказывания. Грасс был почтенным европейским левым; его политические взгляды он нажил себе сам, без посторонней помощи, и имел полное право ошибаться и заблуждаться так же, как и любой из нас. Он не вершил ничьих судеб, а повредить своими словами мог лишь своей репутации — больше никому. Между тем как его заслуга в озвучивании вышеупомянутого раскаяния целой нации — неоспорима и беспрецедентна.
Но не только это. Грассу были подвластны многие искусства. Он танцевал, играл в джаз-банде, по профессии был скульптором, художником, писал прекрасные стихи. Он произвел на свет большое потомство. В последние годы Грасс писал акварели. Грасс всю жизнь вспоминал о родном, исчезнувшем Данциге — как Набоков о России; по крупицам, по крохам, он выписывал и воссоздавал панораму своего детства, которая потом взлетела на воздух и уже никогда не стала прежней. Юмор Грасса совершенно особенный, всегда на грани жути. Грасс мог сказать о таких вещах, которые другим примораживали язык к гортани. Конечно, это был настоящий немецкий — европейский — гений, и если мир протянет ещё хотя бы несколько веков, то во многом благодаря Оскару, который сидел под трибуной и барабанил фокстрот во время марша.
Ссылка по теме:
«Поиски примирения» Гюнтера Грасса - ГодЛитературы.РФ, 10.04.2015