Текст и фото: Дмитрий Шеваров/РГ
Есть поэты великие, а есть просто любимые. И если с великими всё понятно, то с любимыми - всё таинственно. Почему часто еще в отрочестве из всей русской поэзии наше сердце выбирает одно имя, и остается ему верным всю жизнь? Как это понять, как объяснить? Почему нас так тянет на родину любимого поэта? Что мы хотим найти, к чему прикоснуться?
Вряд ли кто-то из тех, кто садится на поезд «Москва - Вологда», чтобы увидеть родные места Николая Рубцова, могут ответить на эти вопросы. Нам просто очень хочется пройтись по тем улицам, где ходил Рубцов, увидеть те дома, где он жил, подышать тем воздухом, которым наполнены его стихи.
«ПРЕКРАСЕН ПОЕЗД ГОЛУБОЙ!..»
Экскурсий по рубцовской Вологде пока не проводят, но мне повезло: на перроне меня встречает литературный критик Андрей Смолин.
В детстве мы жили в Вологде неподалеку друг от друга. Бегали по одним дворам и улицам, но как-то не познакомились. Потом учились в одной школе и опять разминулись: когда я пошел в первый класс, Андрей уже учился в четвертом. Познакомились мы в 1986-ом, когда оказались в одной редакции. В той самой, где когда-то литературным консультантом работал Николай Рубцов.
Потом я уехал, а Андрей остался в Вологде. О многих вологодских писателях и поэтах Андрей написал с вниманием и любовью. А главный, сокровенный его герой - Николай Рубцов. В подробностях его жизни и творчества он ориентируется так же, как в сплетениях вологодских улочек.
ЧТО Ж, ТЕПЕРЬ В ДОРОГУ
Наш путь мы начнем с вокзала - его никак не миновать тому, кто приезжает в Вологду. И это первый рубцовский адрес на нашем пути (к слову сказать: есть научная работа под названием «Железная дорога в творчестве Николая Рубцова»). Вокзал в Вологде удивительный: он не изменился с ХIХ века. Таким же его видел и Рубцов, когда уезжал отсюда в Мурманск, служить на Северный флот, а после - в Москву, в Литературный институт…
В 1960-е годы в привокзальном газетном киоске можно было купить газету «Вологодский комсомолец» и встретить там стихи за подписью «Н. Рубцов».
Быть может, у стойки вокзального буфета или в зале ожидания, Рубцов записал в блокноте свои самые солнечные строки:
Прекрасно небо голубое!
Прекрасен поезд голубой!
- Какое место вам? - Любое.
Любое место, край любой…
ТЁТЯ СОНЯ
Куда же лучше пойти с вокзала?
- Давай на Соборную горку, а по дороге увидим почти все рубцовские места, - предлагает Андрей.
Мы идем по улице Галкинской. В советское время она носила громкое имя Ворошилова, но ничего ворошиловского в ней не было: тихая, местами и вовсе деревенская улица. По ней я учился кататься на мопеде, пугая треском мотора галок, живших на вековых тополях. Вот и дом моего детства, похожий на желтый чемодан с отломанной ручкой. Когда-то он, трехэтажный, гордо возвышался над своими соседями, а сейчас его почти и не видно за новостройками.
«Возможно, именно этой дорогой в 1952 году шел с вокзала шестнадцатилетний Коля Рубцов, - рассказывает Андрей, - он искал свою тётю Соню - сестру отца Софью Адриановну. Рано лишившись матери, не имея никаких сведений об отце, он хотел найти хоть кого-то из родных. А тётя жила вот в этом доме: Ветошкина 6-а. Она и рассказала Коле о судьбе Михаила Адриановича. Оказалось, что он не погиб на войне, но был контужен: снаряд взорвался перед машиной, в которой он ехал. Потом до конца жизни хромал... Рубцов, конечно, и позднее, в 1960-е годы навещал Софью Адриановну. Этот район вообще рубцовский. Тут был дом, где умерла мама Рубцова, - номер десять по улице Ворошилова. В квартале отсюда располагалась контора управления «Вологдалеспрома», где до 1935 года работал отец Рубцова. Рядом была столовая, где работала почти до конца своих дней Софья Адриановна. Там, кстати, было вкуснейшее мороженое. А вот в том доме, за стадионом, напротив Ведееевских бань, был магазин, где Рубцов покупал апельсины…».
ЗАГАДОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК В ШЛЯПЕ
С Галкинской мы свернули на Ветошкина, и с грустью миновали Дворец железнодорожников. Больно видеть, как гибнет изумительной красоты здание. Сюда мы бегали на «Неуловимых мстителей». Да что там мы! Здесь читал стихи Рубцов, выступали великие музыканты, певцы, актеры...
- А ведь и ты жил где-то здесь? - спрашиваю Андрея.
- Да, на углу Менжинского и Ветошкина, но наш дом двенадцать лет как сгорел…
- Получается, что и мы с тобой могли в детстве видеть Рубцова?
- Я так и убежден, что видел. Однажды мы играли в войну с братом и одноклассниками. Бегали дворами. И вдруг в калитку выходит человек, я чуть не налетел на него. Меня поразило то, что на нем шляпа была. В Вологде тогда редко можно было увидеть человека в широкополой шляпе. И взгляд - я на всю жизнь его запомнил - пронзительнейший взгляд, непередаваемый. Я ему сказал «извините», а он посмотрел на меня.... Сохранились снимки, где Рубцов в этой шляпе. Сестра моя не раз видела Рубцова на улице. Как-то идут они из бани Веденеевской и мама говорит: «Вот, смотри - Рубцов…» Город-то был маленький, почти все как-то соприкасались друг с другом.
ПАМЯТНИК У ЗАБРОШЕННОЙ ПРИСТАНИ
С Ветошкина мы свернули на Левичева и вышли к пристани. Памятник Рубцову не очень приметен и это хорошо. Издалека кажется, что он идет нам навстречу, помахивая чемоданчиком. Отсюда с пристани, Рубцов отправлялся в родную деревню Николу, «где кончил начальную школу», в Тотьму, где учился в техникуме.
- А почему он бросил техникум? - спрашиваю Андрея.
- Я тоже об этом думал. С чего он в шестнадцать лет, незадолго до выпуска, вдруг сорвался, уехал в Архангельск? Почему оставил пусть не сытную, но все-таки размеренную жизнь на казенном довольствии? Зачем нанялся кочегаром на какой-то дохленький траулер?
- И что ты понял?
- Ему был какой-то сигнал свыше: создать свою судьбу. Он очень рано это понял.
Мы глядим на старый дебаркадер с почти стершимися буквами «Речной вокзал». Судоходство на обмелевшей реке Вологде прекратилось и сейчас трудно представить, что еще в конце 1990-х отсюда под музыку уходили теплоходы. Теперь здесь только сторож и сердитая собака.
КАТЯ И КАТЕР
Я вспоминаю, что в сумке у меня лежит письмо, которое я еще лет двадцать назад получил от Игоря Зайцева из тотемской деревни Давыдиха. Я его специально взял, чтобы показать Андрею.
Вот отрывок из него: «В 1970 году мы виделись с Колей в вологодском ресторане «Поплавок», это было излюбленное заведение Рубцова. «Поплавок» привлекал его тем, что к пристани в вечернее время возвращались из Тотьмы пароходы «Шевченко» и «Добролюбов». Он встречал их так, будто они везли ему привет из Тотьмы и родного села Николы. Рубцов садился за столик лицом по течению реки Вологды. Здесь он исписал ни один десяток салфеток набросками стихов. Иногда он спорил и мог применить даже кулаки, доказывая вою правоту. Об этом, спустя уже несколько лет, я узнал от девчонок-официанток «Поплавка». С одной из них, Катей, я подружился, когда переехал из Ленинграда в Вологду. В 1981 году, на Троицу, мы поехали с Катей - тогда уже Екатериной Сергеевной - на могилу Рубцова, чтобы помянуть. У нее в сумочке оказался сборник его стихов, собственноручно подписанный поэтом. Тот самый сборник, где одно из стихотворений было о Кате…»
- Что ты думаешь об этом письме?
- Чего-то смущают меня эти салфетки - у него же блокноты всегда с собой были. К тому же в 1970 году Рубцов сильно порезал руку, его еле спасли и он долго ничего не мог писать. Да и Кати вроде не было. Виктор Астафьев утверждал, что ее звали Зиной. И что Рубцов назвал ее Катей для рифмы: Катя - катер…
- Но, может, и правда, - Катя?
- Всякое могло быть.
- Главное, что стихи прекрасные и для читателей она всегда будет Катей. «И снова я подумаю о Кате, // О том, что ближе буду с ней знаком, // О том, что это будет очень кстати,// И вновь домой меня увозит катер // С таким родным на мачте огоньком...» Получается, что Рубцов жил на том берегу?
- Да, он жил тогда в коммуналке, на Набережной 6-й Армии, в доме № 209. До моста ему было идти далеко, а перевоз был рядом.
ОКНО НА ЧЕТВЕРТОМ ЭТАЖЕ
Никакого перевоза давно нет. Памятный и нам с Андрюшей катер ржавеет у берега.
Пришлось нам идти к мосту. С моста виден храм, а за ним пятиэтажка - та самая, где жил Рубцов. «Живу вблизи пустого храма, // На крутизне береговой…»
Храм Андрея Первозванного, к счастью, давно не пуст. На темном берегу он кажется белым лебедем.
В ранних сумерках светится окно Рубцова на четвертом этаже.
Возвращаемся в центр Вологды на автобусе. «…И третий, кажется, автобус // Бежит по линии шестой...»
Выходим у драмтеатра и Предтеченского храма и идем к Пушкинскому бульвару. Этот район в поздние советские годы застроили административными зданиями. Было снесено множество деревянных домов и среди них двухэтажный № 10 по улице Урицкого (ныне Козленской). В нем до войны снимали квартиру родители Рубцова. Здесь завязалась нить его жизни. И родился бы поэт в Вологде, если бы за три месяца до его рождения, отца, начальника ОРСа «Лессоюза», не перевели в Емецк.
ИСТОРИЯ С ФОТОГРАФИЕЙ
«А если бы тебе предложили поставить где-то в Вологде памятный знак о Рубцове, - спрашиваю Андрея, - то у какого дома ты бы его поставил?»
- У дома Нелли Старичковой. Быть может, в Вологде это самый важный дом в его биографии. Там была атмосфера дружеского тепла, заботы и ему, часто неприкаянному, было в этой семье хорошо.
Дом этот в трех минутах ходьбы от реки, от Красного моста. Неподалеку по адресу Ленина, 17, располагалась в 1960-е годы редакция «Вологодского комсомольца». В этой газете Рубцов не только печатался, но и некоторое время работал литературным консультантом - разбирал рукописи, отвечал авторам, писал рецензии. Теперь здесь Дом культуры, каждую субботу танцы «Для тех, кому за...». На дверях комнаты, где обычно в уголке сидел Рубцов, висит табличка «Народный цирк “Калейдоскоп”».
Андрей рассказывает, что когда в местном издательстве выпускали сборник Рубцова, понадобилась фотография автора. Николай пришел в «Вологодский комсомолец» и попросил редакционного фотографа Аркадия Кузнецова сделать снимок. Была осень, в помещении было слишком темно для съемки, и Кузнецов предложил посниматься на улице, где только выпал первый снег.
Они перешли дорогу и Кузнецов сделал несколько снимков в березовой аллее Кировского сквера: Рубцов стоит там задумчиво с чемоданчиком. Фотографии оказались такими удачными, что теперь публикуются почти во всех изданиях поэта. Жаль: имя автора снимков, фронтовика Аркадия Петровича Кузнецова, забывают указать.
368 ШАГОВ ПО ПЕРВОМУ СНЕГУ
По дороге мы заходим перекусить в пирожковую около «Детского мира». На этой пирожковой впору повесить табличку «Охраняется государством как памятник истории, культуры и вологодской кулинарии». Шаньги с брусникой и ватрушки с творогом здесь такие же вкусные, как в детстве, как при Рубцове. Сюда, в сдобное тепло, поэт часто заходил зимой, чтобы согреться.
На Соборную площадь мы пришли, когда на город уже опустилась темнота. В осеннем тумане храм Софии казался белым облаком, опустившимся на землю. Огоньки на заречной стороне манили уютом и отражались в черной реке.
Как хочется, чтобы река поскорее просветлела, покрылась льдом, и тогда два берега соединились бы тропинками и следами полозьев. И можно было бы, спустившись с Соборной горки на лед, выйти на заречную улицу Рубцова.
На другой день мы с Андреем побывали на этой улице, и ушли с тяжелым сердцем. Не беда, что именем поэта названа одна из самых коротких (всего 368 шагов!) улиц города. И то, что она вдали от туристических маршрутов, может, и к лучшему. Но больно видеть ее крайнее запустение.
О Рубцове здесь не напоминает ничего, кроме таблички «Улица названа именем видного русского советского поэта-вологжанина…» Местных жителей здесь почти не осталось. Деревянная застройка почти совершенно утрачена. Улица оккупирована сомнительными заведениями, об истинном назначении которых можно только догадываться: «Шашлычный двор у Ромы», «Студия охотничьих трофеев», «Частный клуб Бангкок»…
Но - и это пройдет. Когда-нибудь и сюда вернется добрая, простая, незамутненная жизнь. Вернутся во дворы дети и старики, резные палисады и ухоженные огородики, запах флоксов и клубники.
А сейчас нам бы только дождаться снега.
Выпал снег —
и всё забылось,
Чем душа была полна!..
P.S. 3 января 2016 года исполнится 80 лет со дня рождения Николая Рубцова
ИЗ АВТОБИОГРАФИИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА
Родился в 1936 г. в Архангельской области. Но трех лет меня увезли оттуда. Детство прошло в сельском детском доме над рекой Толшмой — глубоко в Вологодской области. Давно уже в сельской жизни происходят крупные изменения, но для меня все же докатились последние волны старинной русской самобытности, в которой было много прекрасного, поэтического. Все, что было в детстве, я лучше помню, чем то, что было день назад.
Родителей лишился в начале войны. После детского дома, так сказать, дом всегда был там, где я работал или учился. До сих пор так.
Учился в нескольких техникумах, ни одного не закончил. Работал на нескольких заводах и в Архангельском траловом флоте. Служил четыре года на Северном флоте. Все это в равной мере отозвалось в стихах.
Стихи пытался писать еще в детстве. Особенно люблю темы родины и скитаний, жизни и смерти, любви и удали. Думаю, что стихи сильны и долговечны тогда, когда они идут через личное...
ИЗ ВОЛОГОДСКОЙ ТЕТРАДИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА
Выпал снег…
Выпал снег —
и всё забылось,
Чем душа была полна!
Сердце проще вдруг забилось,
Словно выпил я вина.
Вдоль по улице по узкой
Чистый мчится ветерок,
Красотою древнерусской
Обновился городок.
Снег летит на храм Софии,
На детей, а их не счесть.
Снег летит по всей России,
Словно радостная весть.
Снег летит — гляди и слушай!
Так вот, просто и хитро,
Жизнь порой врачует душу...
Ну и ладно! И добро.
1969 г.
Вечерние стихи
Когда в окно осенний ветер свищет
И вносит в жизнь смятенье и тоску,—
Не усидеть мне в собственном жилище,
Где в час такой меня никто не ищет,—
Я уплыву за Вологду-реку!
Перевезет меня дощатый катер
С таким родным на мачте огоньком!
Перевезет меня к блондинке Кате,
С которой я, пожалуй что некстати,
Там много лет — не больше чем знаком.
Она спокойно служит в ресторане,
В котором дело так заведено,
Что на окне стоят цветы герани,
И редко здесь бывает голос брани,
И подают кадуйское вино.
В том ресторане мглисто и уютно,
Он на волнах качается чуть-чуть,
Пускай сосед поглядывает мутно
И задает вопросы поминутно,—
Что ж из того? Здесь можно отдохнуть!
Сижу себе, разглядываю спину
Кого-то уходящего в плаще,
Хочу запеть про тонкую рябину,
Или про чью-то горькую чужбину,
Или о чем-то русском вообще.
Вникаю в мудрость древних изречений
О сложном смысле жизни на земле.
Я не боюсь осенних помрачений!
Я полюбил ненастный шум вечерний,
Огни в реке и Вологду во мгле.
Смотрю в окно и вслушиваюсь в звуки,
Но вот, явившись в светлой полосе,
Идут к столу, протягивают руки
Бог весть откуда взявшиеся други,
— Скучаешь?
— Нет! Присаживайтесь все.
Вдоль по мосткам несется листьев ворох,—
Видать в окно — и слышен ветра стон,
И слышен волн печальный шум и шорох,
И, как живые, в наших разговорах
Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон.
Когда опять на мокрый дикий ветер
Выходим мы, подняв воротники,
Каким-то грустным таинством на свете
У темных волн, в фонарном тусклом свете
Пройдет прощанье наше у реки.
И снова я подумаю о Кате,
О том, что ближе буду с ней знаком,
О том, что это будет очень кстати,
И вновь домой меня увозит катер
С таким родным на мачте огоньком...
1969 г.
ПУБЛИКУЕТСЯ ВПЕРВЫЕ
Нынешним летом мне выпало счастье увидеть рукописи Николая Рубцова в отделе письменных источников Вологодского государственного музея-заповедника. В рабочих блокнотах поэта мне встретились строки, которые, насколько мне известно, не входили ни в одно издание поэта.
* * *
На заброшенной той полосе
Расцветает в начале июня
Алым пламенем
Мак-самосей.
* * *
Словно время, струится река.
Словно мысли, плывут облака.
Я смотрел, уронивши весло…
Лодку вниз по теченью несло.
* * *
Пою о тёмных избах на снегу,
О криках птиц на сером берегу,
О грусти луга, -
Я вырос в бедном северном раю,
Но и о вашей родине пою,
О пальмы юга!
* * *
Из заречья ветер волглый…
ВГМЗ Ф.144
За неоценимую помощь в подготовке публикации благодарю директора Вологодского государственного музея-заповедника Александра Валерьевича Суворова и старшего научного сотрудника отдела хранения фондов Людмилу Валерьевну Кривоногову.