Текст: ГодЛитературы.РФ
Молодая петербурженка Валентина Назарова закончила Нортгемптонский университет по специальности «Литература и писательское мастерство» (что и не удивительно, принимая во внимание ее близкие родственные связи с известным петербургским издателем). Как не удивительно и то, что действие ее дебютного детективного романа разворачивается в Великобритании, хорошо ей знакомой, а описывается оно с помощью постов на заброшенной страничке в фейсбуке, ставшем универсальным «местом действия» XXI века. Не особо удивляет и насыщенный саундтрек этого романа - The Killers, The Libertines, Radiohead, The Enemy и прочие названия, дорогие для людей помоложе и мало что говорящие людям постарше. Новый век - новые песни. Что способно удивить - так это детективная пружина, та придумка, с помощью которой молодая, но дипломированная сочинительница запустила действие. Но о ней, разумеется, мы сейчас ничего не скажем.Фрагмент романа Валентины Назаровой «Девушка с плеером» и обложка предоставлены издательством «Астрель»
03:56 14 июня 2015, воскресенье
Arcade Fire — «We Used to Wait»
Привет!
Не помню, в какой момент ты пропала из моих мыслей и снов. Если честно, я вообще не задумывалась об этом до недавнего момента, когда вдруг поняла, что ты снова живешь у меня в голове. Дело в том, что со мной кое-что случилось. Только давай я сначала расскажу тебе о своей жизни, чтобы ты понимала, как я оказалась здесь, с ноутбуком, под одеялом, обуреваемая непреодолимым желанием говорить с мертвыми. Не то чтобы мы были с тобой лучшими подругами, нет. Я всегда ревновала к тебе маму, вы были лучшими подругами, она всегда подолгу сидела с тобой перед сном, вы о чем-то болтали и шушукались. Но однажды все изменилось. Мама сказала тебе что-то, и ты так разозлилась на нее, до слез. А потом взяла и уехала. Тогда-то я и начала скучать. Без тебя из нашего дома пропало веселье, все как-то надломилось. Я так радовалась, когда ты сделала мне эту страничку в Фейсбуке. Думала, мы будем общаться. А дальше...Вот то, что я помню. Я видела тебя в последний раз, когда мне было тринадцать. Я навсегда запомнила проводы: папа тогда решил не брать меня в аэропорт, и я махала тебе из окна нашей многоэтажки. Ты обернулась, перед тем как сесть в машину, будто почувствовав мой взгляд, и помахала мне в ответ. Некоторые умирают как мама — после долгого прощания, когда совсем не остается сил. А некоторые, как ты, просто исчезают. Я открываю глаза — ты стоишь передо мной и улыбаешься. Опускаю веки и поднимаю снова — тебя уже нет.
Я помню, в тот твой приезд мы втроем с мамой пошли гулять в большой торговый центр. Это был последний такой поход и, наверное, самый лучший для меня. Ты пропала, мама умерла. Больше никто не водил меня по магазинам, папа просто давал мне деньги. Довольно долго я чувствовала только пустоту. Потом у меня начался период ненависти ко всему живому: побеги из дому, дешевый алкоголь и бесконечная музыка в темноте. В конце концов, что осталось после тебя? Только музыка. Твои диски. Знаешь, они изменили меня навсегда, может, даже больше, чем твое исчезновение или мамина смерть. Они придали всему болезненную глубину. Мне сложно доверять людям, пока я не узнаю, какую музыку они слушают. Притом есть большая разница между тем, что написано у них на футболке, и тем, что они включают в пять утра, когда напиваются в сопли в полном одиночестве. Меня вот всегда интересует второе. В начале десятого класса я решила, что пора взять себя в руки. Я остригла свои черные волосы, взялась за учебу, завела друзей и даже правильного скучного парня на пару лет постарше. Жизнь может быть легкой и веселой, если придумывать себе достаточно интересных дел. После выпускного я решила взять год передышки, покататься по свету, а потом поехать учиться в Лондон. Не для того, чтобы быть похожей на тебя, а потому, что это престижно и круто, и меня звали сразу несколько университетов, потому что я была умной, а у папы — деньги и, видимо, желание избавить свою новую семью от моего присутствия. Конечно, отец любит меня, я это знаю. Но я сильно напоминаю ему о прошлом, которое он явно решил оставить позади.
Не скажу, что я была оверачивером, но мне нравилось считать себя сообразительной, хорошо организованной и с головой на плечах. Я тусила с классными людьми, путешествовала, никогда не проваливала экзамены, получала от жизни удовольствие. Самой большой моей проблемой стал выбор темы для дипломной работы. От меня никто не ждал безумств. Только успехов и побед. Это было в конце марта, прямо перед тем, как все разъехались на пасхальные каникулы. Я не большой любитель студенческих баров, они наводят тоску, но в тот день девочки из моей группы по маркетинговому анализу предложили пойти выпить в пабе у нас в кампусе. Внутри было шумно и людно, я заказала какой-то разноцветный коктейль и медленно пила его через трубочку. Из колонок играла «Love Spreads» The Stone Roses. Потом у меня зазвонил телефон, и я, скрываясь от галдящей толпы, вышла на улицу. Всего на пару минут. Кто-то ошибся номером. Потом я вернулась обратно к стойке. Было восемь вечера. Это последнее, что я помню. Я открыла глаза и обнаружила, что нахожусь в своей комнате в общежитии. Привычным движением я потянулась за телефоном, чтобы посмотреть который час. Я всегда держала его на тумбочке возле изголовья. Но сейчас его там не было. Как и самой тумбочки. Я села в кровати и огляделась. Комната была точной копией моей, только в ней не было ничего моего. Приподняв краешек занавески, я увидела, что и вид из окна совсем другой: на парковку и улицу, а не во двор. Я оказалась в другом крыле кампуса. Я оглядела себя. Свитер был наизнанку. Платье расстегнуто сбоку. Легинсы и сумочка валялись на полу. Я потерла лицо руками и медленно встала. Собрала с пола вещи, надела кеды на босу ногу и вышла в холл. Коридор был пустым и гулким — все уехали на каникулы. Знобило и очень хотелось пить. Я зашла на кухню и пила из-под крана, пока не почувствовала, что не могу проглотить больше ни капли. Все было похоже на сон или фильм, я будто наблюдала за собой откуда-то со стороны. Воздух был густым и зеленоватым, как морская вода. Дойдя до своей комнаты, я заперлась изнутри и разделась догола. На теле не было ни синяков, ни царапин, только какой-то незнакомый запах в волосах. Был полдень. Значит, я потеряла примерно шестнадцать часов. Я встала под душ и пустила воду. Потихоньку подкручивала горячий кран, пока ванная не заполнилась густым паром. Потом я опустилась на пол и осталась сидеть так, обняв колени, пока не перестала дрожать. Судя по симптомам, мне в коктейль подмешали какую-то дрянь. А потом увели куда-то и делали со мной что-то, чего я никогда не вспомню. Я потеряла шестнадцать часов своей жизни. История в телефоне была чиста — я никому не звонила и не отправляла сообщений. Меня тоже никто не искал. Я забралась под одеяло с головой и включила музыку. Так прошло две недели. Все уехали на каникулы, мне никто не писал, не звонил, не напоминал о той ночи. В первый день семестра я нашла себе комнату в квартире, которую снимала недалеко от кампуса моя знакомая американка с факультета журналистики, и переехала туда. Сама мысль о том, чтобы находиться в общежитии, вызывала рвотный позыв. Подумать только, чья-то чужая воля разом превратила меня в жертву, в предмет, в резиновую куклу из чужих фантазий. Абсолютно беспомощную и беззащитную. Это жутко. Я не могу перестать думать об этом ни на минуту последние несколько месяцев. Не знаю, насиловали меня или нет. И не хочу знать. Я просто купила таблетку для экстренных случаев и сдала анализы через несколько недель. Все было в порядке. Я запретила себе возвращаться к той ночи. Это оказалось легко, ведь все мои мысли были заняты тобой.
Теперь, уверена, ты понимаешь цепочку моих умозаключений. Я исчезла на целых шестнадцать часов, и никто не заметил моего отсутствия, не поднял тревоги. Когда я осторожно спросила у девочек, как прошел вечер, они только выразили сожаление, что я так рано ушла домой, да еще и не попрощалась. Никто из них не видел, как я уходила. В следующий раз, когда я пришла в бар в кампусе при свете дня, я сразу обратила внимание на камеры: они были повсюду — у входа, над баром, возле танцпола. Наверное, если бы со мной случилось что-то плохое, кто-нибудь просмотрел бы записи. Как твою последнюю запись с остановки в Ноутоне: ты стоишь, ветер развевает платье. Проезжает автобус, он закрывает камеру всего на секунду, а тебя уже нет. Ведь с тобой могло произойти то же самое — бар, незнакомец с рогипнолом, нерадивые друзья. Я потеряла шестнадцать часов. За это время можно отправить человека очень далеко. За три часа можно вывезти человека из страны, еще за двенадцать — переместить в любую точку Европы. Я могла проснуться в подвале какого-нибудь опрятного дома в пригороде, в собачьей клетке, в подпольном борделе, который рекламируют на Крейгслисте. Потом, спустя несколько недель голода, побоев и изнасилований, я бы сломалась. Ты бы сломалась. Или умерла. Я прокручиваю в голове события, предшествовавшие твоему исчезновению. Ты вышла из дому с маленьким рюкзачком, дошла до автобусной остановки и пропала навсегда. А потом, тринадцатого июля, ты включила телефон в графстве Кент, откуда уходят корабли и поезда в Европу. Может быть, тебе удалось пронести мобильный с собой, и ты хотела попросить о помощи? У меня есть три теории. Первую я уже изложила: тебя похитили торговцы живым товаром. В год этот бизнес приносит больше тридцати миллиардов долларов. Я читала истории выживших. В какой-то момент я начала рассказывать всю свою жизнь от третьего лица. Получалось что-то типа: в тот день она решила пойти в студенческий бар, и больше ее никто не видел. Если я права, кто-то втерся к тебе в доверие, что-нибудь пообещал и обманул. Скорее всего, ты уже мертва. А если нет, то я даже не знаю, что хуже.
Свою вторую теорию я сформулировала во время одной из бесконечных бессонных ночей за просмотром документальных фильмов из серии «Самые громкие нераскрытые преступления». Как завороженная, я слушала рассказы усатых детективов в кожаных пиджаках о том, что сказали им улики и как подозреваемые завирались на допросах. А еще там показывали настоящие фотографии и вырезки из газет — это самое интересное. Среди выцветших фото маленьких девочек, домов, огороженных полицейской лентой, и улыбающихся запекшейся кровью Черных Георгинов я увидела один заголовок, который особенно взбудоражил меня. Никто не знает, как ее звали и в каком году она умерла; это могло случиться когда угодно, с семидесятых до конца нулевых, тело было замуровано почти без воздуха, и мнения судмедэкспертов расходились. На ней было голубое платье и синий лифчик; ее обнаружили в развалинах дома в Манчестере, в Энджел Мидоу, когда какая-то корпорация решила снести подчистую район трущоб и выстроить на его месте гигантский блестящий небоскреб. Ее никто не искал, за ней никто не пришел. Полиция воссоздала ее лицо по строению черепа, и это была не ты. Но вдруг ты тоже лежишь в подвале какого-нибудь дома, как в рассказах Эдгара По? Интересно, почему в моем воображении всегда появляется подвал? Возможно, это чердак. Или лес. Или дно реки. А еще мне кажется, что ты могла сбежать. Я вспоминаю твой последний приезд, и мне все чаще кажется, что уже тогда что-то было не так. Ты грустила. А ты никогда не грустишь. Значит, тебя что-то тревожило и мучило, какой-то опасный секрет, который ты унесла с собой туда, где ты есть сейчас. Я уверена, есть кто-то, кто знает гораздо больше, чем говорит. И я найду его и заставлю привести меня к тебе.
Status: не прочитано