Составитель: Дмитрий Шеваров
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Георгий Эфрон - родным с фронта
12 июня 1944 года
Дорогие Лиля и Зина!
Пишу, сидя в штабе. В комнате соседней слышны звуки патефона, передающие какую-то унылую песню, вернее, заунывную. Сейчас прошел дождь, теперь — бледное солнце... На столе — истрепанная книга Стивенсона "Остров сокровищ", которой увлекаются телефонистки и ординарцы.
Кстати, я подметил одну национальную особенность нашего веселья: оно не веселое в подлинном смысле этого слова. Элемент тоски и грусти присущ нашим песням, что не мешает общей бодрости нашего народа, а как-то своеобразно дополняет ее.
Писать свое хочется ужасно, но нет времени, нет бумаги... Успеется. Как только я начинаю остро ощущать недостаток в чем-либо, то я думаю о том, что придет время, когда мечты осуществятся, и они перестанут быть мечтами, станут в обыденную колею явлений, потеряют тем самым свой шарм и скоро начнут надоедать. И это-то и является несколько обескураживающим. Надо ведь мечтать о чем-то, а когда заранее предвидишь, что мечты превратятся в действительность, а последняя — в рутину, то становится не по себе.
Хотелось бы мне написать Вам детально о своих приключениях (всё это очень интересно!), но это еще успеется. Одно совершенно ясно теперь: всё идет к лучшему, война скоро кончится и немцы будут разбиты. Это знают все, весь мир желает этого, добивается этого, — и добьется.
Итак, пока, каков итог, каков баланс? Я всегда чувствовал потребность иногда подводить итоги — и особенно в критические моменты моей жизни. 3 месяца запасного полка, 2 недели фронта (...ну и 19 лет жизни!) Что дальше?
Всегда все спрашивают "что дальше" и, конечно, никто не может ответить!
Сейчас пишу в лесу, сидя на гнилом пне. Лес — моя стихия, меня хлебом не корми, только бы в лес ходить. Хорошо в лесу, только опять-таки комары надоедают.
Скоро предстоят решающие бои и штурмы; пожелайте мне добрых успехов для участия в них.
Привет Алёше. Обнимаю.
Ваш Мур.
ПОСТСКРИПТУМ
Возможно, в его лице мы чествовали бы сегодня академика, классика художественного перевода, кавалера ордена Почетного легиона или нобелевского лауреата… Но была война. И мы вспоминаем 19-летнего юношу, погибшего в 1944-м.
Кажется, будто это о Георгии Эфроне, а не о Батюшкове, сказал Пушкин: «Уважим в нем несчастия и не созревшие надежды».
Жизни многих ребят, родившихся в 1925 году, были искалечены репрессиями и оборваны войной.
Но концентрация несчастий, выпавших на долю Георгия Эфрона, и на этом фоне кажется запредельной.
Он родился 1 февраля 1925 года в чешском селе Вшеноры близ Праги в семье великого русского поэта Марины Цветаевой и бывшего белого офицера Сергея Эфрона. Вскоре семья переехала в Париж. Там Георгий рос и учился до июня 1939 года, когда вслед за отцом и старшей сестрой он вместе с Мариной Ивановной приехал в СССР.
Ему помогали тетки (сестры отца). В Ташкенте, где он оказался после Елабуги, его поддерживали Алексей Толстой и Анна Ахматова. Но с бытом, с поиском куска хлеба ему приходилось справляться самому.
При этом он всегда, даже в условиях нищего полуголодного существования, поражал одноклассников изяществом манер и опрятностью облика. По гуманитарным предметам его познания были столь блестящи и обширны, что учителя заслушивались его ответами.
В 1943 году Георгий окончил школу в Ташкенте. При последней встрече Алексей Толстой подарил Георгию папку, на которой еще до конца не стерлось название "Хождение по мукам". Юноша положил в эту папку документы для поступления в Литературный институт и в сентябре 1943 года уехал в Москву. В ноябре он стал студентом Литинститута.
В феврале 1944-го Георгия призвали в армию. По состоянию здоровья и из-за своих анкетных данных он поначалу оказался в частях Трудармии, работал на лесозаготовках рядом с бывшими уголовниками, которым не доверяли оружие.
Более всего Георгий опасался, что у него из вещмешка украдут томик Маллармэ.
Очевидно, после его рапорта с просьбой отправить на фронт, Георгия зачислили в состав 7-й стрелковой роты 3-го стрелкового батальона 437-го стрелкового полка 154-й стрелковой дивизии. Это было в мае.
А в июле, в первом же бою, где-то между Оршей и Витебском, он был ранен.
Мы не знаем, насколько тяжелым было это ранение, но если он оставался в сознании, то последние его мысли и воспоминания непременно были связаны с Францией, с родным его сердцу Парижем. Возможно, он повторял строчку из своего любимого романа Сартра, о котором не раз упоминал в письмах: