Текст: Федор Косичкин
Фото: oscar-wilde.ru
Ровно десять лет назад, летом 2006 года в Москву впервые приехал почтенный английский джентльмен и по совместительству — бургундский винодел по имени Мерлин Холланд. Приехал он, впрочем, не по винодельческим делам, а по литературным и правозащитным. Потому что мистер Холланд является внуком Оскара Уайльда - родным сыном Вивиана, младшего сына знаменитого писателя, эстета и жертвы гомофобии.
Этот благоприличный во всех смыслах визит не мог не вызывать хотя бы секундной усмешки даже у самого интеллигентного человека: надо же, какой неожиданный «последний поклон» великого мастера парадокса! У Уайльда, первой официальной жертвы гомофобии, оказывается, было двое сыновей, один из которых погиб героем на Первой мировой войне, а второй оставил здоровую и продолжающуюся мужскую линию.
И это не единственный связанный с Уайльдом парадокс. Он считался холодным эстетом, больше всего озабоченным свежестью розы в бутоньерке, - но его произведения, от страшного «Портрета Дориана Грея» до похожего на бриллиантовый перстень «Счастливого принца», от искрящегося сухим остроумием «Как важно быть серьезным» до немыслимо пышной, избыточной «Саломеи» свидетельствуют как раз об обратном — о мучительном поиске в красоте нравственного начала — и это еще до скандального процесса, приговора и библейского De Profundis.
Less esthetic, more ethic!
- как сформулировали сто лет спустя после Уайльда свой запрос к художникам кураторы Венецианский биеннале, тоже патентованные эстеты.
Тщательно работавший над имиджем праздного фланёра, светского человека, он много и напряженно работал — потому что, в отличие от своих великосветских друзей, становившихся героями его великосветских пьес, не располагал наследственным доходом. Да и вообще был в Лондоне выскочкой-ирландцем. (Англичане шутят, что только ирландец может стать великим английскими писателем. И приводят в доказательство имена Свифта, Джойса и, разумеется, Уайльда.)
Особенно больно этa двусмысленность ударила по нему во время печально знаменитого судебного процесса 1895 года. Прямо сказать: поведение 41-летнего Оскара Уайльда по отношению к 25-летнему (21-летнему на момент их знакомства) Альфреду Дугласу было не более «предосудительным», чем десятки подобных «дружб» того времени. Не даром же за гомосексуализмом в Викторианскую эпоху закрепился французский эвфемизм le vice anglais - «английский грех», к которому в массовом порядке приучались воспитанники закрытых элитных школ (привет всем закрытым элитным школам будущего...).
Но отец Дугласа, которому тот действительно давал много поводов для огорчения, решил примерно наказать таким образом избалованного беспутного сынка. А отец этот, на беду Уайльда, был не «аристократом духа», а настоящим аристократом - маркизом Куинсберри. Ему не было дела до писателя; ему надо было наставить сына «на путь истинный».
Надо сказать, объективно необходимость в этом созрела. Не имеющий никакого представления о том, каким трудом добываются деньги и слава, Альфред страшно мешал Уайльду. «В Торки, Горинге, в Лондоне или Флоренции — да где бы то ни было, — моя жизнь была абсолютно бесплодной и нетворческой, пока ты был со мной рядом. К сожалению, должен сказать, что ты почти все время был рядом со мной», - признавал Уайльд в De Profundis.
Уайльд был тем, что сейчас мы назвали бы celebrity; и в наши дни их силы и влияние в Англии были бы равны. Но в то время знаменитость без роду без племени не имела шансов на успех в открытом столкновении с аристократом. И оно закончилось так, как только и могло закончиться.
Но кто бы помнил сейчас этих аристократов, не будь Уайльда? Они вошли в историю, уцепившись за фалды его эстетского бархатного «камзола». И таков последний парадокс великого парадоксалиста и великого труженика Уайльда.