Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Анастасия Ризен. «Грузины, кошки, Лев Толстой»
Конечно, я запаниковала. А вы бы не испугались, если бы на пороге вашей квартиры появился старичок с длинной седой бородой и посохом из кривой ветки, зашел в коридор, аккуратно вытер ноги о коврик и произнес: “Я Лев Толстой. Здравствуйте!”
Даже две мои разыгравшиеся кошки, в самом пылу боя за конфетный фантик, и те замерли в оцепенении, потом убрали когти и построились в шеренгу у двери. И фантик с ними. Лев же Николаевич на пороге.
«Ну, я... это... проходите», - мямлю я.
Чем его угощать-то?
Хорошо, что Толстой мясо не ест, я тоже, да и готовлю его прескверно. Может, сообразить ему индийской еды? Он же вроде в переписке с Ганди, должно понравиться. А вдруг не понравится? Расскажет Ганди про то, как я готовлю, надо мной потом вся Индия смеяться будет. Может, русского чего-нибудь? Нашего, простого! Картошечки вареной с укропчиком и хреном и борща свекольного!
Только Лев Николаевич ложку над борщом заносит, звонок в дверь.
Открываю - мама на пороге. А в руках банка соленых огурцов и рулька свиная.
- Чем ты таким гостя дорогого кормишь? - говорит. - Это что за стол без мяса?
«Опять за свое!» - закатываю я глаза.
- Господи, стыд-то какой, вы только посмотрите, картошка и борщ. Это все, на что ты способна? А ему белки нужны, ему идти далеко, до дома, в Ясную Поляну.
И с грохотом бросает рульку на стол. Открывает огурцы, достает бутылку самогона и протягивает стопочку старику.
- Ну, будем.
В дверь снова звонят. Председатель нашего кооператива пришел. Он про Толстого сразу узнал - должность у него такая. Он грузин.
- Что же вы, Анастасия, народное достояние от людэй скрываете? - качает председатель головой.
Проходит на кухню, смотрит на наш скромный стол и цокает языком.
Лев Николаевич молча дожевывает огурчик.
Тогда председатель достает из-за пазухи мокрый пакетик с куском сулугуни, тарелку лобио с фасолью и кинзой, красные помидоры с ароматным базиликом и горячую сочную хачапури.
«Чуть спину не обжег, пока нес, вэт какой кх-ачапури свежий!» - похвастался он.
Толстой качает головой, мол, ты спину-то береги.
- Нэ хватает здесь чего-то… - хмурится председатель, а затем щелкает пальцами, и в квартиру забегает целый грузинский хор: все в национальных костюмах, статные, усатые, настоящие джигиты - да как затянут песню на несколько голосов, так и кошки завыли, и даже писатель сидит украдкой слезу утирает.
И понеслось! Песни, пляски, сбежались все соседи, и кто чем потчевать великого писателя принялся - кто ватрушки испек, кто суп с галушками, соседи-японцы суши накрутили, саке и чай льются рекой, на балконе мальчишки из соседнего подъезда просят Толстого помочь написать сочинение по «Войне и миру». А Толстой после саке добрый такой сделался, что и сочинение и написал, и в честь моей мамы решил героиню своего следующего романа назвать - Анной - уж больно огурчики у нее хрустящие.
И длится эта какофония три дня и три ночи.
Наконец - всем на работу к девяти - соседи горячо попрощались со стариком, взяли портфели и строем отправились на электричку, прихватив с собой остатки хачапури. Грузинский хор забрался на «Камаз» и поехал дальше в мировое турне.
Я начала убирать со стола. Знатное застолье получилось!
Вдруг Лев Николаевич подходит ко мне, скромно опускает взгляд и говорит:
- А рулька еще осталась?
Я от неожиданности чуть не наступила на кошку.
- Лев Николаевич, вы же мясо не едите?
Писатель залился краской:
- Да это я так… для пиара, имидж поддерживать надо.
И тут меня захлестнуло такое возмущение, такое возмущение! Что я взяла и проснулась.
Конэц.