06.06.2017

Рукописями Цветаевой в Елабуге топили печку

Ценители Марины Цветаевой узнали новые факты биографии поэта

цветаева григорьева красная площадь
цветаева григорьева красная площадь

Текст: Екатерина Зайцева

Фото: Аркадий Колыбалов/РГ

Поэт и фотохудожник Лидия Григорьева встретилась со зрителями на площадке «Библиотеки» и рассказала о жизни Марины Цветаевой в Лондоне и Елабуге. На встрече она показала фильм, снятый ею в 1993 году в Лондоне с участием цветаевоведа Александры Смит, и поведала о своей поездке в Елабугу в 1968 году.

«Подробности поездки Цветаевой в Лондон известны немногим ее биографам, — начала Лидия Николаевна. — Между тем, за рубежом цветаевоведение очень развито, и мне посчастливилось встретиться с Александрой Смит, которая исследовала в том числе этот период жизни поэта».

В Лондон Марина Цветаева приехала по приглашению князя Дмитрия Святополка-Мирского, русского публициста и критика, написавшего учебник по русской литературе. С ним она познакомилась в Париже, и, по словам Александры Смит, Мирский «почувствовал ее словотворчество, которое бунтовало против греческого и латинского языков, силу русского духа, выраженную на языковом уровне». Мирский был увлечен Цветаевой — он попал под ее обаяние, а Цветаева, в свою очередь, была влюблена в князя — но любила его, по выражению Лидии Григорьевой, «поэтической любовью».


Лондон покорил Цветаеву — она писала о нем с восхищением. Изобретавшая удивительные эпитеты, она почему-то  в описании города ограничилась только одним: «Лондон чудный — чудная река, чудные дети, чудные собаки, чудные камины, чудный Британский музей». Не нравился Цветаевой только лондонской холод — он был «нечудным».


В Лондоне поэт чувствовала себя спокойно. «Первые мои две свободные недели за восемь лет», — писала она приятельнице Раисе Ломоносовой. Цветаева, страдавшая многочисленными фобиями, в Лондоне успокоилась, перестала бояться машин.

Впоследствии она вспоминала город с нежностью: «Память о Лондоне волшебная — студенты с факелами, река, идущая вспять». В письмах к Борису Пастернаку она приглашала его приехать: «Мы будем одни в огромном Лондоне. Только одна кошка из-под скамейки, там будем сидеть».

С особыми чувствами Марина Цветаева относилась к Британскому музею — возможно потому, что ее отец был создателем своего знаменитого музея. Она часто бывала там, и, по словам Александры Смит, проявляла особенный интерес к египетской мифологии. Скорее всего, Египет так притягивал ее, потому что смерть для египтян имела ключевое значение, а тема ухода из жизни в творчестве Марины Цветаевой фигурирует часто.

Для Цветаевой Лондон и Англия были близки и в литературном смысле — она любила Шекспира, Честертона, Уайльда, изучала английскую историю. Две недели, проведенные ею в столице туманного Альбиона, стали коротким счастливым периодом жизни, когда она полностью отдала себя поэзии, убеждена Александра Смит.


Вторую часть встречи Лидия Григорьева посвятила рассказу о жизни поэтессы в Елабуге. В 1968 году ей удалось побывать в доме, где жила Цветаева. К ее удивлению, там продолжали жить люди, ставшие свидетелями самоубийства. Это была семья Бродельщиковых, бывших купцов.


В трагический день самоубийства Цветаевой никого не было дома — вся семья ушла рыть окопы, и лишь вернувшись, они увидели Марину. Ее ступни были в сантиметре от пола, вместо крюка она использовала гвоздь с большой шляпкой.

В разговоре хозяйка дома искренне удивлялась, почему ее дом вызывает такой интерес, и плохо отзывалась о Цветаевой, не зная, кем была ее постоялица: «Была худа, неприбрана, убога. Огромная и костистая, с громким птичьим голосом. Часто бранилась, много курила и мешала спать». Также простодушно призналась, что от Цветаевой остались «большие кожаные мешки» (саквояжи) с бумагами, которыми хозяйка топила печку.

«Цветаеву действительно трудно было любить, — говорит Лидия Григорьева. — Она сама это понимала и написала в стихотворении: «Дружить со мной нельзя, любить меня — не можно!» Но она была необыкновенной красавицей — и даже подобные характеристики не могут изменить этого факта».

Ссылки по теме:

И снова о Толстом

«Красная площадь». Самое главное