Текст: Наталия Курчатова
Фото обложки и фрагмент текста предоставлены издательством "Азбука"
Праздник на улице любителей английского сентиментального романа — в середине лета в России выходит сочинение целого барона из Уэст-Стаффорда, лорда Джулиана Феллоуза, а также, что едва ли не более важно, — сценариста прославленного сериала «Аббатство Даунтон». Роман под названием «Белгравия» повествует о любовных и наследственных хитросплетениях первой половины индустриального XIX века в двух семействах, Тренчардов и Белласисов. Первые — коммерсанты, нувориши, вторые — представители высшей поместной аристократии, ведущие родословную от крестоносцев.
Что же объединило семьи, на тот момент разделенные нерушимыми сословными преградами? Исторически — наполеоновские войны, а затем промышленный бум, человечески — романтическая история, случившаяся в канун битвы при Ватерлоо: любовь прелестной блондинки Софии, гордой и целеустремленной дочери интенданта самого Веллингтона, и мужественного Эдмунда, офицера британской армии и наследника графского титула. Впрочем, главными героями молодые люди попросту не успевают стать: выполнив свою функцию, то есть завязав сюжетный узел, они быстро сходят со сцены, и с последствиями их неосмотрительности приходится разбираться уже двум матронам — Анне, супруге Тренчарда-старшего, и Каролине Белласис, графине Брокенхерст. Много лет спустя судьба вновь сводит их в Лондоне, в новом престижном районе Белгравия, который Тренчард вместе со своими деловыми партнерами застроил фешенебельными «свадебными тортами», в одном из которых и поселились Белласисы; а Тренчарды — в таком же, но поскромнее.
В романе явлены все прелести традиционного общества, которое сейчас, в испуге перед язвами глобального капитализма, стало принято несколько идеализировать — снобизм, предрассудки, институт брака как сделки купли-продажи, огромная власть старших женщин над домочадцами начиная от слуг и заканчивая детьми и внуками:
разница между викторианской Англией и горным аулом оказывается невелика.
Любопытно заметить, что многие из этих черт с незначительными изменениями перекочевали и в современное общество, разве что с переменой уязвимых объектов. Впрочем, некоторые завоевания прогресса трудно оспорить. В наше время все-таки уже немыслимы взаимоотношения полов, веками строившиеся как отношения соперников или даже открытых врагов. Увидев, как священник, производивший венчание, щеголяет в военном мундире, молодая особа мгновенно решает, что была обманута и использована (погублена) любимым вроде бы человеком. А его семья сдержанно одобряет подобное предположение: юный повеса повел себя приличествующим полу и положению образом, пошел на хитрость и завоевал приз; пусть побежденный плачет!
Если же отвлечься от культурологических наблюдений (в чем-чем, а в описании британской аристократической среды, пусть и отстоящей от нынешнего момента почти на два столетия, автора следует признать экспертом), то «Белгравия» представляет собой творение весьма специфическое. Давно мне не встречалось такой комбинации драматургического мастерства, вышколенного подобно пожилому дворецкому, с удивительной даже для сценариста приверженностью сюжетным, психологическим и литературным штампам. Если пожилая леди — то обязательно величественная, с непростым характером и глубокой душевной раной, если коммерсант — то умница и комичный выскочка одновременно, если девушка — то блондинка с яблочным румянцем, если молодой джентльмен — то темнокудрый, с мужественным раздвоенным подбородком, если камеристка, то или сребролюбивая шпионка, или рабски преданная наперсница… «Белгравия» напоминает конструктор «Лего», фигуру из элементов которого собирают на скорость на глазах восхищенного зрителя.
Английский сентиментальный семейный роман — такой же островной специалитет, как и английский детектив;
основная его прелесть — в иллюзии возможности рационального подхода к обустройству ситуаций, редко подчиняющихся разумным решениям — будь то преступление или внезапно вспыхнувшая любовь. Наблюдать, как люди, делая ходы и фигуры умолчания на манер шахматных, приходят к раскрытию психологических загадок и личному счастью, — весьма утешительное занятие. Невероятно далекое от реальности, но кого это, в конце-то концов, беспокоит?
Резюмируя — поклонникам «Аббатства Даунтон» можно смело рекомендовать «Белгравию» в качестве летнего чтения: автор проведет их по излюбленным интерьерам и ситуациям, ни разу не запнувшись о ковер, а вот любителям Джейн Остин или сестер Бронте лучше перечитать оригиналы — они отличаются от «Белгравии» так же, как живой пейзаж сельской Англии — от гугл-карты.
Джулиан Феллоуз. Белгравия
Перевод с английского Елены Кисленковой
СПб, Азбука, 2017
Случайная встреча
1841 год
Экипаж остановился. Анне показалось, что и минуты не прошло с тех пор, как она села в него. Чтобы проделать путь от Итон-сквер до Белгрейв-сквер, вообще не стоило запрягать лошадей; будь ее воля, она бы прошлась пешком. Но, конечно, в таких делах сама она ничего не решала. Никогда. Через секунду форейтор уже оказался на земле, открыл дверь и подал госпоже руку, чтобы помочь ей преодолеть ступеньки. Анна сделала глубокий вдох, чтобы успокоить нервы, и встала. Роскошный особняк, куда она приехала, принадлежал к классической разновидности домов, которые прозвали свадебными тортами. За последние двадцать лет их было немало возведено в новом элитном районе под названием Белгра- вия, о чем Анне Тренчард было известно лучше прочих. Ее муж вот уже четверть века вместе с братьями Кьюбитт строил здесь, на площадях, проспектах и полукругом изогнутых улицах, частные дворцы для состоятельных англичан, попутно заработав на этом немалое состояние и себе.
До нее в дом впустили двух женщин, и сейчас лакей выжидающе стоял, держа дверь открытой. Оставалось только подняться по ступеням и войти в просторный, огромный, как пещера, холл. Там гостей ждала служанка. Анна отдала ей на- кидку, но капор на голове оставила. Она уже привыкла к тому, что ее принимают люди, с которыми она едва знакома, и сегодняшний визит не стал исключением. Свекор хозяйки, покойный герцог Бедфорд, был в свое время клиентом Кью- биттов, и Джеймс, муж Анны, немало поработал на него, воводя дома на Рассел-сквер и Тэвисток-сквер. В последнее время Джеймс упорно старался выдавать себя за аристократа, который лишь волею судеб оказался на службе у Кьюбиттов, и иногда это у него получалось. Он даже сумел подружиться, хотя и не слишком близко, с герцогом и его сыном, лордом Тэвистоком. Жена последнего, леди Тэвисток, всегда была фигурой незаметной, но очень важной, поскольку служила камер-фрейлиной у молодой королевы, и за несколько лет они с Анной перебросились лишь парой светских фраз, однако, по представлениям Джеймса, этого было достаточно, чтобы поддерживать отношения. Когда старый герцог скончался и новому потребовалась помощь Тренчарда, чтобы продолжать строительство в лондонских владениях Расселов, Джеймс обмолвился, что Анне хотелось бы побывать у герцогини на «послеобеденном чае» — посмотреть, что это за новинка, о которой так много говорят, — и приглашение не замедлило себя ждать.
Нельзя сказать, что Анна Тренчард не одобряла попыток мужа взобраться на вершину общества. Во всяком случае, она к ним привыкла. Она видела, какое удовольствие доставляет Джеймсу это занятие, — или, скорее, Джеймс сам себя убедил, что оно доставляет ему наслаждение, — и не мешала его мечтаниям. Просто Анна не разделяла амбиции супруга, ни сейчас, ни в Брюсселе тридцать лет назад. Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что женщины, которые приглашают их к себе, всего лишь исполняют повеления своих мужей, а те отдают соответствующие распоряжения на всякий случай: вдруг Джеймс в будущем сможет оказаться полезным. Раздавая роскошно оформленные приглашения на балы, обеды и ужины, а теперь вот еще и на новомодное чаепитие, все эти люди намеревались, играя на снобизме Тренчарда, обратить его признательность себе во благо и извлечь пользу. Джеймс сам по себе был им глубоко безразличен и интересовал их разве что как возможный источник дохода. Анна прекрасно понимала, что муж сам поставил себя в такое положение, но, раз он того хотел, подыгрывала ему. Ее задачей было переодеваться четыре-пять раз на дню, часами сидеть в просторных гостиных с неприветливыми дамами, после чего снова возвращаться домой. Она уже свыклась с таким образом жизни. Ее больше не пугали лакеи и роскошь, которая год от года хотя и становилась все более помпезной, но по-прежнему не производила на нее впечатления. Анна воспринимала эту жизнь философски, просто как один из способов вести дела. Вздохнув, она стала подниматься по широкой лестнице с позолоченными перилами. На верхней площадке висел портрет кисти прославленного портретиста Томаса Лоуренса: на нем в полный рост была запечатлена хозяйка дома, одетая по моде эпохи Регентства. Возможно, то была копия, вывешенная, чтобы произвес- ти впечатление на лондонских гостей, а оригинал тем време- нем спокойно хранился в Уоберне.
Поднявшись на верхнюю площадку, миссис Тренчард вошла в очередную гостиную, разумеется, весьма просторную: отделанные голубым дамастом стены, высокие расписные потолки и двери с позолотой. Женщины, сидевшие вдоль стен на стульях, диванах и оттоманках, пытались удержать в руках одновременно тарелки и чашки, то и дело не справляясь с этой непростой задачей. Несколько джентльменов, изысканно одетых и явно проводивших жизнь в развлечениях, расположились среди дам и непринужденно болтали. Один из них при появлении Анны поднял взгляд и узнал ее, но она заметила в углу комнаты пустой стул и направилась туда, мимо какой-то пожилой леди — как раз, когда та попыталась поймать блюдце с тарталетками. Оно уже заскользило было вниз по ее пышным юбкам, но Анна ловко его перехватила.
— Отлично приняли мяч! — улыбнулась ей незнакомка и откусила от тарталетки. — Я не против легкого полдника с пирогами и чаем, чтобы подкрепиться в ожидании ужина, но почему нам нельзя сесть за стол?
Анна добралась до стула и, раз уж соседка оказалась к ней расположена, решила, что имеет полное право здесь присесть.
— Мне кажется, смысл в том, что гости не привязаны к месту. Можно ходить и разговаривать, с кем понравится.
— В таком случае мне нравится разговаривать с вами.
К ним уже спешила несколько встревоженная хозяйка.
— Миссис Тренчард, как замечательно, что вы к нам заглянули!
По этой фразе можно было заподозрить, что Анну не рассчитывают видеть здесь долго, но, если даже и так, она была этому только рада.
— Так мило с вашей стороны было пригласить меня.
— Вы не хотите нас представить?
Просьба исходила от пожилой дамы, которую спасла Анна, но герцогине явно не хотелось выполнять свои обязанности. Однако, поняв, что отвертеться не получится, она с натянутой улыбкой произнесла:
— Позвольте представить вам миссис Джеймс Тренчард. — (Анна кивнула, молча ожидая продолжения.) — Вдовствующая герцогиня Ричмонд, — объявила хозяйка дома, поставив многозначительную точку, словно тем можно было пресечь все дальнейшие сомнения.
Последовала пауза. Герцогиня Бедфорд смотрела на Анну, ожидая от нее почтительно-восхищенного ответа, но имя это вызвало у гостьи скорее потрясение, если только прилив ностальгической грусти можно назвать потрясением. Анна опомнилась, сообразив, что надо срочно произнести приличествующие случаю слова, чтобы спасти положение, но не успела этого сделать, поскольку хозяйка торопливо добавила:
— Пойдемте, миссис Тренчард, я должна представить вас миссис Карвер и миссис Шют. Очевидно, она заранее выделила уголок для менее именитых дам, которых намеревалась держать в отдалении от сильных мира сего. Однако герцогиня Ричмонд решила иначе:
— Подождите, не уводите миссис Тренчард! У меня такое чувство, что мы с ней раньше были знакомы!
Пожилая леди так сосредоточенно пыталась вспомнить, что у нее даже исказились все черты, словно она силилась разглядеть лицо человека, сидящего на другом конце комнаты. — У вас превосходная память, герцогиня, — кивнула Ан- на. — Мне казалось, что я изменилась настолько, что меня не узнать, но вы правы. Мы уже встречались. Я приходила к вам на бал. В Брюсселе, накануне битвы при Ватерлоо. — Вы были на том знаменитом балу, миссис Тренчард? — изумилась герцогиня Бедфорд. — Да. — Но мне казалось, что вы лишь недавно... — Она спохватилась, вовремя прикусив язык. — Мне нужно пойти посмотреть, всем ли хватает чая и угощений. Прошу меня извинить. — И поспешила прочь, предоставив двум женщинам беседовать.
— Я хорошо вас помню, — наконец заговорила герцогиня.
— Польщена, если так.
— Конечно, мы тогда плохо знали друг друга...
Анна видела на морщинистом лице собеседницы следы царственной внешности прежней королевы Брюсселя, кото- рая в былые времена не задумываясь раздавала приказания.
— Да, почти не знали. Вас тогда попросили пригласить нас с мужем против вашей воли, и вы были очень любезны, что позволили нам прийти.
— Помню. Мой покойный племянник был влюблен в вашу дочь.
— Возможно, — кивнула Анна. — По крайней мере, сама она была в него влюблена.
— Нет, мне кажется, что и он тоже. В то время я была в этом убеждена. Мы с герцогом долго об этом говорили после бала.
— Не сомневаюсь.
Обе прекрасно знали, что имеется в виду, но какой смысл ворошить прошлое?
— Лучше оставим эту тему. Там моя сестра. Ее это огорчит, даже по прошествии стольких лет. — Герцогиня показала глазами на сидевшую в глубине гостиной статную женщину, одетую в серое шелковое платье с сиреневыми кружевами. С виду она была ненамного старше самой Анны.
— Между нами меньше десяти лет разницы в возрасте, и я знаю, что многих это удивляет.
— Вы ей говорили про Софию?
— Это все было так давно. Какая теперь разница? Наши тревоги умерли вместе с Эдмундом. — Герцогиня умолкла, поняв, что невольно себя выдала.
— А где сейчас ваша прекрасная дочь? Видите, я помню, что она была красавицей. Что с ней стало?
Анна внутренне сжалась. Этот вопрос до сих пор каждый раз вызывал у нее боль.
— Как и лорд Белласис, София умерла. — Она всегда сообщала это твердо и буднично, чтобы избежать выражения сентиментальных чувств, которое обычно вызывали ее слова.
— Всего через несколько месяцев после бала.
— Значит, она так и не вышла замуж?
— Так и не вышла.
— Мне очень жаль. Представьте, я отчетливо ее помню. У вас еще есть дети?
— Да. Сын Оливер, но... — Теперь настала очередь Анны себя выдать.
— Но София была вашим любимым ребенком.
Анна вздохнула. Сколько бы ни прошло лет, легче не становилось.
— Знаю, полагается верить в эту выдумку, что мы всех своих детей любим одинаково, но у меня, например, не получается.
— А я даже и не пытаюсь, — усмехнулась герцогиня. — Я очень люблю одних своих отпрысков, с остальными нахожусь в неплохих отношениях, но двоих категорически недолюбливаю.
— А сколько всего у вас детей?
— Четырнадцать.
— Боже милостивый! — улыбнулась Анна. — Значит, титулу Ричмондов ничего не грозит.
Старая герцогиня снова рассмеялась. И пожала собеседнице руку. Удивительно, но Анна не чувствовала обиды. Каждая из них играла в той давней истории отведенную ей роль.
— Я помню некоторых ваших дочерей, что были в тот вечер на балу. Одна, кажется, весьма нравилась герцогу Веллингтону.
— И до сих пор нравится. Джорджиана. Сейчас она леди де Рос, но если бы Веллингтон тогда не был женат, он имел бы неплохие шансы. Но, пожалуй, надо идти. Я пробыла здесь уже слишком долго, и мне придется за это поплатиться. — Герцогиня не без усилия поднялась, тяжело опираясь на палку. — Очень приятно было с вами поговорить, миссис Тренчард. Славное воспоминание о более радостных временах. Видимо, в этом и состоит преимущество чаепития не за столом: можно уходить, когда захочешь. — Но прежде чем уйти, пожилой леди захотелось добавить еще кое-что: — Желаю всего наилучшего вам и вашей семье, моя дорогая. Как бы прежде мы ни относились друг к другу.
— Могу в ответ повторить то же самое, герцогиня.
Анна встала и проводила глазами престарелую даму, осторожно двигавшуюся к двери, а потом огляделась. Миссис Тренчард узнала еще кое-кого из присутствующих женщин, и некоторые в знак вежливости кивнули ей издали, но она прекрасно понимала, где заканчивается их интерес к ней, и не воспользовалась проявленным вниманием как поводом завести беседу. Она лишь улыбнулась в ответ, но предпочла не присоединяться к их обществу. Большая гостиная переходила в комнату поменьше, обитую светло-серым дамастом, а дальше начиналась картинная галерея или, вернее, комната, где выставлялись картины. Анна медленно брела вдоль выставки, восхищаясь работами. Над мраморным камином висело превосходное полотно Тёрнера. Она уже прикидывала, сколько еще времени ей необходимо здесь оставаться, когда внезапно вздрогнула, услышав за спиной чей-то голос:
— Как долго вы беседовали с моей сестрой!
Анна обернулась и увидела ту самую женщину, которую показывала ей герцогиня Ричмонд, мать покойного лорда Белласиса. Представляла ли Анна себе когда-нибудь эту встречу? Возможно. Графиня Брокенхёрст держала в руках чашечку чая на блюдце с тем же рисунком.
— И кажется, я догадываюсь о чем. Наша хозяйка сказала мне, что вы тоже были на том знаменитом балу.
— Совершенно верно, леди Брокенхёрст.
— Значит, у вас есть передо мной преимущество. — Леди Брокенхёрст прошла к пустым стульям, стоявшим у большого окна, которое выходило на тенистый сад на Белгрейв-сквер. Там, на центральной площадке, няня чинно играла со своими подопечными.
— Не будете ли вы столь любезны назвать мне свое имя, ибо здесь некому нас представить.
— Я миссис Тренчард. Миссис Джеймс Тренчард. Графиня глянула на нее с удивлением:
— Значит, я оказалась права. Это и впрямь вы.
— Очень лестно, что вы слышали обо мне.
— Разумеется, слышала. — По тону графини было не понять, хорошо это или плохо.
Подошел лакей с блюдом, полным крохотных сэндвичей с яйцом.
— Такие вкусные, что не устоять, — сказала леди Брокенхёрст, взяв три сэндвича и тарелочку под них.
— Странно есть в эту пору, вы не находите? Мне кажется, когда наступит время ужина, мы все равно проголодаемся.
Анна улыбнулась, но ничего не сказала. У нее возникло ощущение, что ей хотят задать какой-то вопрос, и она не ошиблась.
— Расскажите мне о том бале. — Вы ведь наверняка немало говорили о нем с герцогиней?
Но сбить леди Брокенхёрст с избранного пути было невозможно.
— Почему вы тогда оказались в Брюсселе? Как познакомились с моей сестрой и ее мужем?
— А мы и не знакомились. Все произошло иначе. Мистер Тренчард был интендантом герцога Веллингтона. По долгу службы мой муж немного знал герцога Ричмонда, руководившего тогда обороной Брюсселя, только и всего.
— Простите меня, моя дорогая, но это не вполне объясняет ваше присутствие на приеме у его жены.
Графиня Брокенхёрст определенно была весьма миловидна; седые волосы еще сохраняли светлый оттенок, а очерченные морщинами губы оставались гладкими. Живое лицо с правильными мелкими чертами; рот, изогнутый, как лук Амура, и резкая, отрывистая манера говорить: наверняка в юности голос ее звучал очень соблазнительно. Графиня чем- то походила на сестру, отличалась тем же властным видом, но в глубине ее серо-голубых глаз затаилось горе, отчего она, с одной стороны, больше герцогини Ричмонд располагала собеседника к себе, однако вместе с тем также казалась несколько отстраненной. Анна, разумеется, знала причину ее скорби, но по вполне понятным причинам не хотела об этом заговаривать.