Текст: Дмитрий Шеваров

Наум Коржавин. Рис. Николая Предеина/из архива Д. Шеварова

• Сочась сквозь тучи, льется дождь осенний.
• Мне надо встать, чтобы дожить свой век,
• И рвать туман тяжелых настроений
• И прорываться к чистой синеве.
• Я жить хочу. Движенья и отваги.
• Смой, частый дождь, весь сор с души моей,
• Пусть, как дорога, стелется бумага, —
• Далекий путь к сердцам моих друзей.
• Жить! Слышать рельсов, радостные стоны,
• Стоять в проходе час, не проходя...
• Молчать и думать... И в окне вагона
• Пить привкус гари в капельках дождя.

Наум Коржавин

• 1950

В середине 1950-х годов ходили в списках две поэмы Наума Коржавина — «Начальник творчества» и «Танька». Среди тех, кто переписал их с самиздатовского экземпляра в заветную тетрадь, была и студентка свердловского филфака Наташа Толочко. Вскоре она вышла замуж за Виктора Рутминского, незадолго до этого вернувшегося с Колымы после шестилетнего заключения и экстерном окончившего университет.

Молодые поехали в Москву и, увидев на вокзале киоск «Справка», сказали, что хотят найти человека по имени Наум Мандель (псевдоним Коржавин появится чуть позже) 1925 года рождения. Оказалось, что поэт живет не в Москве, а в Мытищах. Влюбленных филологов это не остановило, и они поехали искать поэта в Мытищи. Вот как вспоминал об этом Виктор Рутминский: «Он принял нас очень радушно, предложил покататься на лодке по извилистой реке Мамонтовке…»

Следователи сочли его «социально опасным» юродивым, отправили в институт Сербского, а через несколько месяцев постановлением Особого совещания при МГБ поэта приговорили к ссылке,

что по тем временам было самым мягким приговором из всех возможных. Три года поэт провел в селе Чумаково Новосибирской области, а потом еще три года в Караганде.

А потом была огромная жизнь. Наум Коржавин после короткой оттепели и долгих мытарств в 1973 году эмигрировал в США. Жил в Бостоне. Сейчас — в городке Чапел Хилл (штат Северная Каролина).

Наталия Брониславовна Толочко много лет преподавала литературу в свердловской школе № 13. Виктор Рутминский тридцать лет преподавал бухгалтерский учет, посвятив при этом свою внутреннюю жизнь русской поэзии Серебряного века. Получив возможность после перестройки делиться своими знаниями, Виктор Сергеевич Рутминский читал лекции по истории литературы в школе № 13, в университете и библиотеках, рассказывал о русской поэзии на областном радио. Его незаменимой помощницей и верным другом все эти годы оставалась Наталия Брониславовна. Бывая в Москве в командировках, она все свободное время просиживала в Ленинской библиотеке, переписывая для Виктора Сергеевича с дореволюционных или эмигрантских изданий стихотворения тех поэтов, что в советское время были вычеркнуты из отечественной поэзии. Так Наталия Брониславовна от руки переписала всего Ходасевича, весь сборник Tristia Мандельштама. Популярность лекций и выступлений Виктора Сергеевича была столь велика, что после его ухода в 2001 году одна из улиц Екатеринбурга была названа именем Рутминского.

Виктор Сергеевич и Наталия Брониславовна мечтали когда-нибудь издать те поэмы и стихи Наума Коржавина, которые они переписали в 1950-е годы. Ведь эти произведения так и оставались неизданными. Поэма «Начальник творчества» не сохранилась даже у самого автора.

Поначалу поэт был против этого издания, считая, что он далеко ушел от своих ранних вещей, но все решил звонок Наталии Брониславовны в Северную Каролину. Вот как она рассказала об этом разговоре на презентации книги в Екатеринбурге: «В октябре прошлого года я позвонила ему и сказала: «Эмма, ну что же делать — ты старый, и я старая, а твоя поэма, мной переписанная, ведь она так и пропадет. Так нельзя! Ее надо издать, хотя бы небольшим тиражом. У меня сейчас есть возможность с помощью моих учеников издать твою книгу. Но мне нужно твое решение. Давай подумай...» Он подумал некоторое время и сказал: «Я разрешаю...»

И вот недавно в Екатеринбурге дружеским тиражом в триста экземпляров вышла книга ^* Наума Коржавина, которую можно назвать воплощением читательской преданности любимому поэту.

Тетрадь со стихами, переписанными шестьдесят (!) лет назад, обрела вечность — стала книгой.

Вот что в предисловии к ней пишет Наталия Толочко: «Такие стихи, верю я, помогают людям.., оживляют в обществе стремление к справедливости. Просто необходимо, чтобы и в самые трудные времена люди умели быть честными, искренними и сострадательными, — а времена всегда трудные...»

^* Наум Коржавин. Начальник творчества. Поэмы и стихотворения. Екатеринбург, 2017.

Наум Коржавин о себе:

Лет в 12—13 я вместе с приятелем раз в неделю ходил в литкружок при газете "Юный пионер" (жили мы с родителями в Киеве). Почему-то я никогда не сомневался, что я поэт. И лет в 15 у меня уже были стихи как будто бы настоящие. В конце войны поступил в Литинститут. И сразу после войны, в свою сталинистскую пору, иногда дни и ночи проводил в газете "Московский большевик", читал им свои стихи. Относились ко мне там хорошо, однажды заведующий Отделом печати горкома партии объявил мне (он помещался в редакции): «Вам надо устроить вечер с публикацией в газете. Но не нужно никаких манделей (Мандель — моя настоящая фамилия), вы русский поэт, придумайте псевдоним». Причем через час. Я был интернационалистом, Россию любил, но… Легко сказать — возьми псевдоним. Где его за час возьмешь? Фамилий-то много. И в коридоре встретил своего приятеля Елизара Мальцева — сибиряка, будущего лауреата Сталинской премии. Рассказал ему, а он и говорит: «Хочешь, подарю тебе настоящую, кряжистую сибирскую фамилию — Коржавин?» Мне понравилось (действительно, кряжисто звучит), и с той поры я публикуюсь под этой фамилией и, можно сказать, живу с ней.

Из стихов Наума Коржавина

• Я не был никогда аскетом
• И не мечтал сгореть в огне.
• Я просто русским был поэтом
• В года, доставшиеся мне...
• 
  
• Зависть
• 
  
• Можем строчки нанизывать
• Посложнее, попроще,
• Но никто нас не вызовет
• На Сенатскую площадь.
• И какие бы взгляды вы
• Ни старались выплескивать,
• Генерал Милорадович
• Не узнает Каховского.
• Пусть по мелочи биты вы
• Чаще самого частого,
• Но не будут выпытывать
• Имена соучастников.
• Мы не будем увенчаны...
• И в кибитках, снегами,
• Настоящие женщины
• Не поедут за нами.
• 1944
• 
  
• Усталость
• 
  
• Жить и как все, и как не все
• Мне надоело нынче очень.
• Есть только мокрое шоссе,
• Ведущее куда-то в осень.
• Не жизнь, не бой, не страсть, не дрожь,
• А воздух, полный бескорыстья,
• Где встречный ветер, мелкий дождь
• И влажные от капель листья.
• 1946
• 
  
• От дурачеств, от ума ли
• Жили мы с тобой, смеясь,
• И любовью не назвали
• Кратковременную связь,
• Приписав блаженство это
• В трудный год после войны
• Морю солнечного света
• И влиянию весны...
• Что ж! Любовь смутна, как осень,
• Высока, как небеса…
• Ну, а мне хотелось очень
• Жить так просто и писать.
• Но не с тем, чтоб сдвинуть горы,
• Не вгрызаясь глубоко, —
• А как Пушкин про Ижоры —
• Безмятежно легко.
• 1947
• 
  
• Сочась сквозь тучи, льется дождь осенний.
• Мне надо встать, чтобы дожить свой век,
• И рвать туман тяжелых настроений
• И прорываться к чистой синеве.
• Я жить хочу. Движенья и отваги.
• Смой, частый дождь, весь сор с души моей,
• Пусть, как дорога, стелется бумага, —
• Далекий путь к сердцам моих друзей.
• Жить! Слышать рельсов, радостные стоны,
• Стоять в проходе час, не проходя...
• Молчать и думать... И в окне вагона
• Пить привкус гари в капельках дождя.
• 1950
• 
  
• В наши трудные времена
• Человеку нужна жена,
• Нерушимый уютный дом,
• Чтоб от грязи укрыться нем.
• Прочный труд и зеленый сад
• И детей доверчивый взгляд,
• Вера робкая в их пути,
• И душа чтоб в нее уйти.
• В наши подлые времена
• Человеку совесть нужна
• Мысли те, что в делах ни к чему,
• Друг, чтоб их доверять ему.
• Чтоб в неделю хоть час один
• Быть свободным и молодым.
• Солнце, воздух вода, еда —
• Все, что нужно всем и всегда.
• И тогда уже может он
• Дожидаться иных времен.
• 1956
• 
  
• Дни идут… а в глазах — пелена.
• Рядом гибнет родная страна.
• Мало сил… Всё тусклей боль и стыд.
• Я кричу, а душа не кричит.
• Я свой крик услыхать не могу,
• Словно он — на другом берегу.
• июль 1991
• Нортфилд, Вермонт
• 
  
• Простите все, кого я не любил.
• Я к вам несправедлив, наверно, был.
• Мне было мало даже красоты
• Без высоты и строгой простоты.
• Мой суд был строг... Но даже след сгорел
• Высот, с которых я на вас смотрел.
• К чему тот суд? Теперь, как вы, и я
• Стою в конце земного бытия.
• И вижу вас... Как я, кто вас судил, —
• В свой страшный век доживших до седин.
• Ему плевать, что думал кто о ком, —
• Всех, как клопов, морил он кипятком.
• И, как картошку, пёк в своей золе,
• Но, как и я, вы жили на земле.
• И извивались каждый день и час.
• Я ж красоту любил — судил я вас...
• А если б не судил — то кем бы был?..
• Простите все, кого я не любил.
• Я раньше видел ясно,
• Как с экрана,
• Что взрослым стал
• И перестал глупить,
• Но, к сожаленью, никакие раны
• Меня мальчишкой не отучат быть…