Текст: Людмила Прохорова
Обложка книги предоставлена издательством
В три часа дня по восточноамериканскому времени (22:00 по Москве) будут оглашены обладатели Пулитцеровской премии 2018 года — одной из самых престижных а англоязычном мире. Начавшись как чисто журналистская (Джозеф Пулитцер — один из основоположников и первый магнат современной американской прессы), она давно уже присуждается не только в различных журналистских, но и в литературных номинациях, включая самую престижную — за роман. В этом году в числе претендентов на нее называется причудливый псевдобуддийский опус Джорджа Сондерса, уже получивший в прошлом году другую престижнейшую премию — Букеровскую.Книга только что вышла на русском языке — и о ней стоит рассказать поподробнее.
«Линкольн в бардо» сбивает с толку с первой страницы. Вместо обещанного в претенциозной издательской аннотации «романа-шедевра в прогрессивном жанре трансреализма», в 2017 году получившего одну из главных литературных наград мира — Букеровскую премию — с комментарием жюри «чрезвычайно оригинальный роман», все начинается с обыкновенной любовной истории, рассказанной от исповедального первого лица. Впрочем, история эта не такая уж и обыкновенная ввиду почти тридцатилетней разницы в возрасте героев. Хотя на фоне той же новой книги Джулиана Барнса «Одна история» о любви юноши, не достигшего двадцатилетия, и замужней дамы, приближающейся к пятидесяти, Сондерс выглядит консерватором. Да, муж намного старше жены. Кого этим сейчас удивишь? А кого этим можно было удивить в XIX веке? Но стоит только смириться с консерватизмом, как от того не остается и следа.
Поманив традиционным романтическим чтивом, повествование стремительно сворачивает в постмодерн, в русле которого и держится до самого конца. Наполненный подлинными и выдуманными свидетельствами, раздробленный на полифонические монологи мертвецов, роман рассказывает о нескольких днях из жизни президента Авраама Линкольна и о дне смерти его любимого сына Уилли. Одиннадцатилетний сын шестнадцатого президента США сгорел от болезни в самый разгар Гражданской войны и оказался в бардо — зоне между жизнью и смертью, своеобразном буддистском лимбе. Линкольн, вынесенный в заглавие романа, — вовсе не Линкольн-президент, а Линкольн-ребенок. Именно он в ночь после погребения попадает в межмирье, а его безутешный отец приходит в склеп и совершает то, что переворачивает весь устоявшийся уклад обитателей кладбища Оак-Хилл — Линкольн-отец достает из саркофага тело мальчика и обнимает его.
Это образ, из которого, по замечаниям самого Сондерса, и вырос роман — смесь Мемориала Линкольна и Пьеты.
Жест этот, обращенный к мертвому телу, — «словно ты все еще стóишь любви и уважения», — вселяет в умерших надежду на что-то важное, что может произойти и со всеми ними. Добровольные пленники бардо, каждую ночь, словно монахи с демонами, борющиеся с принимающими различные формы искушениями покинуть это транзитное состояние и предстать перед высшим судом, не понимают (за единственным исключением), что мертвы и никогда уже не вернутся назад. Они все еще надеются, что просто хворают, или спят, или находятся под действием наркоза. Уверенные в том, что мыслят (да еще и говорят), следовательно существуют, они стараются не думать о том, что «существовать» не всегда равно «жить» в том виде, в котором мы привыкли эту жизнь понимать.
Конечно, роман «Линкольн в бардо» — больше, чем просто причудливый документ о трагическом эпизоде из жизни одного из любимейших американских президентов. Который в тот момент еще не был любимейшим, а находился в своем персональном бардо — оплакивал своего ребенка и отправлял на гибель тысячи чужих детей, разрывался между болью и долгом, необходимостью принять утрату и принимать решения, касающиеся миллионов. Роман Сондерса больше, чем просто роман о скорби, мимолетности жизни, страхе смерти, неизбежности боли, которую приносит любая война, о неравенстве, трудной ноше того, за кем стоит последнее слово, и далее, далее, далее. «Линкольн в бардо» заставляет задуматься: а что каждый из нас носит с собой и за собой всю свою жизнь? И что каждый из нас даже не знает о себе, а, закончив свой путь, вдруг услышит вместо «Поздравляем, ваша карма позволяет вам перейти на следующий уровень» сухое «Ты взвешен на весах и найден очень легким»? Что в таком случае нужно сделать? Обернуться и побежать, спрятаться в бардо, как один из героев? Наивно надеяться все исправить, «потому что, пока не придет наш конец, никто по-настоящему не может сказать «никогда»? Или принять все, что было, и шагнуть в неведомое и страшное «вперед», чтобы продолжить свой путь?
Впрочем, при всей своей внутренней серьезности и нарочитой формальной изощренности «Линкольн в бардо» напоминает… фильмы Тима Бертона — эдакий макабрический сказочный аттракцион. Не страшный, моментами смешной, печальный, атмосферный и странный. Повествование погружается в читателя, как души из романа Сондерса в тело Авраама Линкольна — что-то шепчут, побуждают, пытаются заставить почувствовать их. Только вот президент Линкольн не слышит их, а они, наоборот, «слышат» его. Также и читатель, напичканный под завязку многоголосием персонажей (из которых сам Уилли Линкольн за всю книгу от силы высказывается лишь несколько раз, зато по делу), никак не меняется от происходящего (или не замечает, как меняется). Но сам наделяет книгу Сондерса теми смыслами или бессмысленностью, которыми хочет. Ведь впечатляющий дантовский ад со всеми его страстями и четким распределением наказаний за разные виды прегрешений уже существует. Пускай же будет и нечеткое, иллюзорное и в чем-то наивное сондеровское бардо. В котором у души все еще есть, пусть и единственный, но выбор — уйти или остаться.