Текст: Татьяна Шипилова
Фото: Сергей Михеев/РГ
И первой была названа «Анна Каренина». Перечитывал он ее совсем недавно, причем долго смаковал, по главе в день: «Вечно живущая история. Захватывающая драматургия. Современческая вещь, врывающаяся в реальность. Этот роман повлиял на модель семьи в будущем, что вылилось в итоге в «Крейцерову сонату».
Далее вспомнили Валентина Распутина и его «Деньги Марии», как еще один переработанный вариант "Анны Карениной": «Это история семьи и поиск возвращения утраты».
Из прозы Ивана Бунина хотелось бы Сергею назвать многое: и «Жизнь Арсеньева», и «Антоновские яблоки», и «Чистый понедельник», и «Легкое дыхание», но в итоге он называет «Темные аллеи».
«Бунин — это изобразительная проза, растущая из стихов. И Катаев и Набоков продолжили эту линию».
Был упомянут также и Юрий Казаков с его «Ночью ты горько плакал», которого называли последователем Бунина, а то и Чехова.
Далее прозвучал «Тихий Дон», сила которого, по мнению Сергея Шаргунова, в многообразности: «Творческое мужество Шолохова потрясает, ведь его герой не становится в итоге ни белым, ни красным».
Сам Сергей Шаргунов писал книгу о Валентине Катаеве, поэтому не мог его не назвать, и выбрал «Уже написан Вертер»: «Удивительный стиль, сновиденческий мираж, опубликованный в 1980 году в «Новом мире». Меня всегда восхищала свобода его дара».
«Стена» Сартра тоже оказалась в списке, хотя историй о казненных и расстрелянных можно вспомнить множество: «Тут важна сила доподлинности, эстетизм, изысканность. Человека приговорили к расстрелу, а когда приговор отменили, он все равно почувствовал себя расстрелянным. И конечно там могла быть аквамариновая слезинка, блеснувшая в свете фонарика камеры, — это и есть этот эстетизм».
Очень необычно прозвучало «Исповедь протопопа Аввакума»: «Жанр исповеди человека страдающего и сострадающего. Это репортаж путешествия к горящему срубу».
Были также названы «Возвращение Чорба» Владимира Набокова, стихи Георгия Иванова и Владислава Ходасевича, «Калигула» Камю и «Пан» Кнута Гамсуна. Но в конце отдельно остановились на «Эдичке» Эдуарда Лимонова: «Это исповедь лирического героя, книга, полная бессмертия. Лимонов, так же, как и Пушкин и Горький, продолжает традицию слома литературы, когда народный язык привносится в литературу. В этом сила Лимонова — это поэзия в прозе и грубый социальный реализм. Как Горький, Лимонов — человек, сам себя сделавший».
«И именно у него — фантастическая открытость, ставшая после него классикой», — закончила встречу собеседник Сергея — литературный критик Клариса Пульсон.