Беседа вторая: о парусах, книгах и читателях

Вы получили всесоюзную писательскую известность, когда вам не было и тридцати...

Владислав Крапивин: Я не ощущал какой-то известности. Это мимо меня прошло.

Мы, родившиеся в 1960-х, были первым поколением ваших читателей. Пожалуй, никто из писателей той поры не говорил с нами, подростками, так честно, как вы. Словно уже тогда вы знали, что будут Афган и Чечня и многим из нас выпадут жестокие испытания.

Владислав Крапивин: Наверное, так получилось интуитивно. Я никогда для себя ничего такого не формулировал и задачи подготовить ребят к испытаниям не ставил. Я просто жил с ребятами одними мыслями, чувствовал себя их ровесником и смотрел на мир их глазами. А что им там выпадет в будущем?.. Иногда были тревожные мысли, но я никогда не думал, что выпадет столько всего. Тогда была еще по молодости наивная вера, что дальше будет лучше. Нет, не то, что - ах, мы строим светлое коммунистическое будущее! - я к этому довольно скептически относился. А просто вера в то, что человечество умнеет, технологии развиваются, в космос летаем...

Сейчас вам пишется?

Владислав Крапивин: Понемножку. Но пришел к выводу, что ничего нового я, наверное, уже не напишу. И это немудрено, если вспомнить, что за письменным столом я провел шестьдесят лет. Да и не хочется видеть сморщенные носы рецензентов. Кто подобрее напишет: «Неплохо, но возраст сказывается…» Кто позлее: «А-а, Крапивин не тянет… Крапивин исписался…»

А что бы вы перечитали сейчас из своих книг?

Владислав Крапивин: «Трое с площади Корронад», «Самолет по имени Сережка», кое-что из трилогии «Острова и капитаны»...

Что вы читаете перед сном?

Владислав Крапивин: Мне привезли из Севастополя двухтомник воспоминаний о Грине. Половину уже прочитал. Очень любопытно.

Что вас утешает в горькие моменты?

Владислав Крапивин: Вот этот стеллаж. На нем - авторские экземпляры, полтысячи изданий. Несмотря ни на что, эти книги есть. И никуда уже не денутся.

Кстати, мне кажется, что интерес к бумажной книге возвращается.

Владислав Крапивин: Я это вижу по тому, сколько книг мне приходится сейчас подписывать, давая автографы.

Вас не удивляет, что ваши книги и сейчас любимы ребятами, хотя все реалии жизни перевернулись с ног на голову?

Владислав Крапивин: Нет, не удивляет. Жизнь стала невероятно жесткой и прагматичной. Но в противовес этому выросла тяга к настоящей, неофициозной романтике.

Как вам удается сохранять оптимизм?

Владислав Крапивин: Я честно скажу: никак не удается. Я его не сохраняю. Но вот мне звонят ребята из «Каравеллы» и говорят: «Слава, мы выходим!» У них то гонки, то поход. И тогда я подхожу к окну, которое смотрит на Верх-Исетское озеро, и вижу: по синей воде летят парусники, многие из которых я строил своими руками вместе с ребятами.

Парусники живут так долго?

Владислав Крапивин: Конечно! Парусник «Экватор», который мы спустили на воду в августе 1981 года, до сих пор ходит!

[gallery size="full" ids="88726,88727,88729,88730,88731"]

В советские времена пропаганда затрепала много святых понятий, и это обернулось глубочайшим массовым цинизмом. Нынешние политики наступают на те же грабли. Как помочь детям сохранить в душе сокровенность этих понятий - родина, отечество, Россия...

Владислав Крапивин: За этими понятиями должна стоять жизнь. Не просто родина, а деревня, поселок или город, где ты живешь. Двор. Река... Есть же прекрасная песня - «С чего начинается Родина». Там очень точно сказано, с чего: с картинки в букваре, с хороших и верных товарищей, живущих в соседнем дворе... Лучше не скажешь.

Я вдруг понял сейчас, какой книги не хватает в вашем собрании - книги вашей переписки с ребятами, с читателями. Собрать бы письма от 1960-х до сегодняшних дней. Это было бы страшно интересно.

Владислав Крапивин: Что-то подобное попробовал сделать Андрей Щупов – автор книги, которую он написал обо мне. Немалую ее часть занимают мои ответы на вопросы ребят.

Что бы вы хотели сказать им сейчас?

Владислав Крапивин: То, что говорю всегда. Ребята, читайте побольше книг! Остальное приложится.

Владислав Крапивин об отце, о книгах, о «Каравелле» и своем любимом городе

Беседа третья: о «Каравелле», Володе Матвееве и светлой картине, которой не видно впереди

Беседа четвертая: о Севастополе и измене демократическим принципам