Текст: Василий Владимирский
Владислав Крапивин начинал как фантаст. Но еще в 1970-х отверг советскую традицию «подростковой фантастики» и создал свою собственную, новую школу, не потерявшую влияние по сей день. О пяти главных фантастических произведениях Крапивина, о том, почему их стоит читать сегодня, рассказывает Василий Владимирский.
«Я иду встречать брата» (1962)
Эта небольшая повесть — первый серьезный подход молодого писателя и журналиста к научно-фантастической штанге. С одной стороны, «Я иду встречать брата» — хардкорный сайфай в традициях эпохи, с фотонными звездолетами, далекими планетами и чередой неоднозначных решений: зажечь солнце над утопающим во льдах миром или оставить местную эволюцию идти своим чередом? Открыть человечеству правду о случившемся в межзвездной экспедиции — или солгать ради одного маленького мальчика? С другой стороны, уже по этому раннему тексту видно, насколько не по пути Крапивину с советской научной фантастикой шестидесятых, энергичной, рациональной и глубоко экстравертной, нацеленной на освоение внешних рубежей. Главное здесь не просто «на Земле», как у братьев Стругацких — главное происходит в сердце одного-единственного маленького человека, вокруг которого по сути вращается весь этот мир. Ради него зажигаются звезды, ради него совершают героические подвиги, ради него бороздят вселенную фотонные фрегаты с именами древних землепроходцев. Но даже в мире далекого коммунистического будущего, в окружении чудес техники, на берегу ласкового и теплого моря он не может избавиться от чувства экзистенциального космического одиночества — как, впрочем, и остальные персонажи этой скромной по объему, но важной для Крапивина повести.
Трилогия «В ночь большого прилива» (1970—1978)
Братья Стругацкие часто повторяли, что фантастика стоит на трех китах: Чудо-Тайна-Достоверность. В трилогии Владислава Крапивина чудес и тайн в избытке, а вот достоверность — разве что психологическая. При этом повести «Далекие горнисты» (1970), «В ночь большого прилива» (1977) и «Вечный жемчуг» (1978) можно назвать визионерскими, можно сновидческими, но реалистическими — не получится. Фабула здесь довольно условна — зато предельная эмоциональная насыщенность создает мощный эффект остранения. Главный герой, еще не старый, но уже уставший от жизни газетный журналист, альтер эго автора, словно во сне бродит по полузнакомым провинциальным городам, сражается с опереточными злодеями и чудовищами из детских кошмаров (не столько пугающими, сколько нелепыми), ныряет за вечным жемчугом с одной целью: сбросить с плеч груз прожитого, вернуться в беззаботное детство. «Сколько тебе лет?» — «Всегда тринадцать!» — это ключевой диалог трилогии, рефреном повторяющийся на страницах каждой повести. Именно в цикле «В ночь большого прилива» Крапивин впервые четко фиксирует две важные темы: во-первых, отказ от опыта в обмен на невинность, от сухого знания ради непосредственного переживания. Во-вторых, взаимопроницаемость миров, отсутствие границы между реальностями, вселенной воображения и универсумом, «данным нам в ощущениях». К обеим темам писатель еще вернется позже, и не раз — а вокруг одной из них построит здание самого долгоиграющего своего цикла «В глубине Великого Кристалла».
«Дети синего фламинго» (1981)
«Аэлиту», первую официальную советскую премию в области фантастики, учредили в Свердловске в 1980 году и впервые вручили в 1981-м. А уже два года спустя ее лауреатом стал Крапивин с повестью «Дети синего фламинго» из цикла «Летящие сказки». Куратор «Аэлиты» от ЦК ВЛКСМ явно дал маху — возможно, сыграла роль репутация Владислава Петровича как сугубо детского писателя, от которого не ждешь неприятных сюрпризов. А напрасно. Главный герой «Детей...» Женя Ушаков (как водится, мальчик-подросток: непокорные вихры, школьный ранец, ссадины на коленках) попадает на сказочный остров Двид, веками скрытый от всего мира. Обитатели острова, как рассказывают Жене приветливые аборигены в плюшевых костюмах, страдают под пятой чудовищного Ящера и ждут не дождутся отважного героя, который положит конец диктатуре проклятой рептилии. Но на самом деле все не так — у взрослых жителей Двида совсем другой фетиш: «равновесие порядка», вечная стабильность без чужеземных веяний и ненужного беспокойства. Лучше плохонький, но порядок, чем череда потрясений и перемен ради какой-то абстрактной высшей справедливости. Ради этого они готовы даже принести Ящеру ежегодную ритуальную жертву: в целом обитатели Двида люди безобидные и смирные, но раз уж так велит Традиция — куда деваться?.. Эта далеко не безобидная вариация на тему шварцевского «Дракона» впервые увидела свет на Урале, напомню, при живом еще Леониде Ильиче — может быть, подростки и не считали все смыслы, вольно или невольно заложенные автором, но взрослые не сложить два и два не могли. По сути, за семь лет до выхода фильма «Убить дракона» Крапивин проделал ровно тот же фокус, что и Григорий Горин с Марком Захаровым — только изобретательнее, тоньше и, пожалуй, изящнее.
Роман-трилогия «Голубятня на желтой поляне» (1983—1985)
В 1980-х на страницах журнала «Уральский следопыт» появилось немало знаковых для советской фантастики повестей и романов, от «Дня свершений» Виктора Жилина до «Чакры Кентавра» Ольги Ларионовой. Но одним из главных открытий редакции стал роман «Голубятня на желтой поляне» в трех частях, публиковавшийся на страницах журнала с 1983 по 1985 год. Пожалуй, это самый сложный и в то же время внутренне целостный роман Владислава Крапивина — по крайней мере, если говорить о его фантастике. Здесь все увязано со всем: сверхдальние межзвездные экспедиции и мальчики-ветерки, революционная романтика и страх потери, магическое мышление и мышление рациональное. В коридорах космического корабля один из членов экипажа встречает мальчика в коротких штанишках, который за ручку выводит межзвездного скитальца на ту самую желтую поляну и дальше — в город, до боли напоминающий космодесантнику город его детства. В провинциальном Старогорске мальчишки и девчонки организуют тайное общество — и их игра постепенно перерастает в нечто куда более серьезное. Чуждый, нечеловеческий разум проводит эксперименты по созданию мыслящей Галактики — остановить его можно только разорвав кольцо времени... Все эти причудливые сюжеты Владислав Крапивин увязывает друг с другом, не оставляя никаких хлястиков, никаких неряшливо болтающихся ниток. Но главное — именно в «Голубятне...» чистый и светлый мир детей и сумрачный мир взрослых, которым правят пустоглазые манекены, впервые объявляют друг другу войну — не в символическом, а в самом прямом смысле слова. С осадой крепостей, уличными боями, расстрелом пленных, подрывом вражеских коммуникаций и прочей партизанщиной. И если у кого-то еще оставались сомнения, на чьей стороне в этом вечном противостоянии лауреат премии Ленинского комсомола Владислав Петрович Крапивин, то после «Голубятни на желтой поляне» эти сомнения развеялись без следа.
«Выстрел с монитора» (1989)
Владислав Крапивин всегда питал слабость к трилогиям и длинным «условным циклам». И к концу 1980-х дал себе волю: романом «Выстрел с монитора» начинается самая объемная его книжная серия — «В глубине Великого Кристалла». Сам по себе «Выстрел...» история вполне законченная, в некотором смысле даже герметичная. На борту неторопливого речного парохода пожилой безымянный Пассажир рассказывает юному попутчику притчу о мальчике Галлине Тукке, изгнанном из города Реттерхальма, позабытом герое былых времен, который нашел в себе в себе силы отбросить старые обиды и спасти родной город от вражеского нашествия. Но если взглянуть на роман ретроспективно, становится видно, как автор перебирает привычные инструменты и размечает будущий путь, прикидывает, что пригодится в дороге, а без чего можно обойтись. Закольцованный сюжет, литературная реконструкция легенды, заключенная в оболочку как-бы-реалистического повествования. Романтика и ностальгия по утраченному — без этого никак, это базис, краеугольный камень всей крапивинской мифологии. Пересекающиеся вселенные, иногда почти неразличимые, словно братья-близнецы, а иногда совсем не похожие друг на друга — их изобилие объяснит любые самоповторы и логические нестыковки. Мотив предательства с одной стороны и бескорыстного самопожертвования с другой — позже Крапивин четко обозначит связь этой линии с евангельским сюжетом, но в конце восьмидесятых как-то постеснялся. И если действие «Выстрела...» развивается неспешно, тягуче, в такт течению реки, то в следующих шести романах цикла Владислав Петрович покажет, насколько по-разному можно использовать эти нехитрые инструменты в разных комбинациях и сочетаниях.