Текст: Роман Сенчин
Обложка предоставлена издательством
Михаил Захарин. «Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой»
М.: ОГИ, 2018
В лабиринте ММКВЯ я наткнулся возле стенда «ОГИ» на издателя Дмитрия Ицковича и писателя Андрея Рубанова. Они стояли возле колонночки из толстых книг в желтых обложках. Я задержался и получил эту книгу. Называется «Приговоренный к пожизненному», автор - Михаил Захарин.
К подобным книгам - неизвестных мне писателей, дарёным на литературных мероприятиях - я отношусь с недоверием. Но для этой предисловие, причем серьезное, объемистое, подробное, избежав при этом пересказывания, написал уважаемый мной Андрей Рубанов, да и сама тема - места заключения, состояние и быт узника - не могла оставить равнодушным.
О тюрьмах, зонах у нас в России, как правило, пишут талантливо, душевно, сильно.
В своем предисловии Рубанов, по-моему, несколько сгустил краски, назвав «российские тюрьмы и лагеря» terra incognita. За последние лет двадцать об этой «неизвестной земле» написано очень много честных, талантливых книг. В том числе и Рубановым. Его «Сажайте, и вырастет» - одно из ярчайших художественных свидетельств о том, что происходит в постсоветских местах заключения.
Но, с другой стороны, мы, большинство, по-прежнему представляем тот мир - мир за решеткой, за колючей проволокой - очень смутно. Как происходит следствие, судебные заседания, как устроена повседневная жизнь в камере и так далее, и так далее… Представляем очень смутно в том числе и потому, что сами отсидевшие или сидящие (а пусть не книги, но очерки, рассказы оттуда просачиваются, публикуются) не рассказывают обо всем - многое остается тайной, которую раскрывать нельзя - погубишь мироустройство той зарешёточной цивилизации.
В «Приговоренном к пожизненному» тоже рассказывается не обо всем. Автор несколько раз коротко замечает, что не имеет на это права «в силу определенных причин».
Но тем не менее это уникальное произведение.
Во-первых, это огромная - пять с лишним сотен страниц - книга оттуда. Не освободившегося, а отбывающего наказание. Во-вторых, автор приговорен к пожизненному лишению свободы, и уже пятнадцать лет он не на свободе. Из них десять лет - в колонии особого режима, где содержатся подобные ему. В-третьих, книга написана талантливо. Причем талант Михаилу Захарину дала, по всей видимости, не природа, а опыт, вынесенный из пережитого им, прочитанного в тюремных камерах, передуманного.
Конечно, природная одаренность безусловна. Но без тюрьмы она бы вряд ли проявилась. «Мне было двадцать четыре года. Я любил жизнь во всех ее прекрасных проявлениях: общение с друзьями, красивые молодые женщины, возможные перспективы, путешествия, кино, клубы, рестораны и все такое. Единственное, о чем я жалею, - я не читал книг, не ходил в театры. Как я считал - «не было времени». Чушь. Просто это не было для меня приоритетом. Я был обычным современным молодым человеком, занимающим свою крохотную клеточку в мироздании».
В тюрьме после вынесения приговора - пожизненное заключение - он стал много читать, а потом пытаться описать, что с ним произошло. Спустя годы у Захарина скопилось пять толстых тетрадей, исписанных шариковой ручкой. Тетрадям каким-то образом удалось покинуть периметр колонии особого режима, и они стали книгой.
В чем обвинили Михаила Захарина, я описывать не стану. Любой читающий эту рецензию обладает доступом в интернет. Там о деле Захарина и его товарищей-подельников много. Цепь кровавых эпизодов из эпохи бандитских войн девяностых - начала нулевых. Сам автор-герой «Приговоренного к пожизненному» нигде в книге не заявляет определенно, что он виновен или невиновен.
«Я не ангел», - признает обитатель колонии «Полярная сова». Да и по всей книге разбросаны обмолвки, что жил он и его друзья не совсем по закону. И когда в Иркутске произошло массовое убийство - расстрел из автоматов Калашникова очередного криминального авторитета вместе с женой, охраной и случайными людьми, - Захарин и его товарищи оказались теми, кто понес за это наказание.
Большая часть книги посвящена следствию. Как из подозреваемых выбивали признания. Страшные страницы, написанные настолько пронзительно, что появляется ощущение, что и тебя, читателя, пытают, тебе больно, а утром ты с трудом передвигаешься. Но снова берешься за книгу.
Книга ужасает и затягивает.
Верхний слой «Приговоренного к пожизненному» - обвинение следственных органов в жестокости. Не имея точных доказательств вины, следователи стали попросту выбивать показания. Но вчитываясь, понимаешь, что под этим верхним слоем - обличительным, публицистическим - есть другой. Спустя годы автор несколько отстранился от того своего «я», что был арестован в октябре 2003 года, прошел пыточный конвейер, этапы, пресс-хаты, «тролейбасы» и карцеры. И получилась по-настоящему художественная книга. Из тех, которые, выражаясь языком литературоведов, основаны на личном жизненном опыте автора.
Писателями, по моему мнению, становятся по двум причинам. Одни от рождения обладают ярким воображением, чувством слова, врожденным литературным слухом; они с детства удивляют этими качествами, и зачастую пишут уже школьные сочинения как настоящие рассказы. Со временем оттачивают перо и становятся известными, популярными. Они с равным успехом работают почти во всех жанрах, они виртуозные стилисты и стилизаторы. Читаешь о XIII веке, и словно оказываешься в том времени; читаешь про нашествие каких-нибудь пауков-мутантов, и веришь в них, видишь их…
Другие же до определенного момента никакого писательского дара в себе не ощущают или же относятся к нему как к чему-то лишнему, мешающему жить, всячески его подавляют. Хорошо, если читают время от времени. А потом с ними происходит нечто такое, после чего нельзя не взять в руки бумагу, ручку и начать записывать… Именно так произошло с Михаилом Захариным.
«Больше всего (в карцере. - Р. С.) меня тяготило безделье. Мозг скучал, на меня накатывала тоска. И это досаждало мне больше всего. Тогда я начал понимать, насколько узок и мал мой внутренний мир без сотен прочитанных книг, без стихов и знаний, без привычки размышлять и излагать мысль на бумаге…»
Читая книгу, я делал пометки почти на каждой странице, чтобы потом вернуться, перечитать, а если стану писать рецензию (что и произошло), процитировать. Но сейчас вижу, что выдернутые из повествования строки блекнут и теряют свою остроту. Они ценны в контексте книги. Захарин не Набоков, не Бунин, и слава богу, что не стал налегать на стиль, изобретать словесные конструкции, громоздить метафоры. Он часто жалуется, что ему не хватает слов, но на самом деле почти везде слова именно те, что нужно. Простые, обыденные и от этого наиболее точные.
Все же приведу еще несколько отрывков. Не в качестве образчиков стиля - это действительно полезная информация. От сумы и от тюрьмы, как известно, никто не застрахован:
«…Нас в сопровождении СОБРа вывезли в город. Как оказалось, на судмедэкспертизу, зафиксировать имеющиеся телесные повреждения. Обычная процедура после жесткого ареста. Но она имеет практический смысл, как имеет смысл и применение физической силы при аресте. Даже если вы не сопротивляетесь, вас все равно хорошенько подопчут. Так, чтобы хорошие такие синяки, ушибы, переломы присутствовали на вашем теле.Объясняю: дело в том, что при задержании, особенно если вы «оказывали сопротивление», милиция имеет право применять к вам физическую силу. <…> Поскольку побои и ущерб, причиненные вашему здоровью при задержании, всегда будут считаться в суде законно обоснованными, то за этими побоями легко и прекрасно при необходимости спрячутся следы пыток и издевательств, причиненные уже в процессе дознания, а также в первые дни нахождения в СИЗО (в пресс-хатах)».
«Эти люди в масках, у них нет сдерживающих факторов, моральных ограничений - они не воспринимают меня как гражданина этой страны, как человека или как члена одной с ними этнической группы, нет! Я для них враг! <…> Им плевать, что ты можешь здесь оказаться случайно и быть невиновным. Раз они тебя задерживают, ты для них враг! Не идеологический или классовый, а тот самый вражеский враг, которого убивают на войне! Просто им команду не давали на физическое устранение нас…»
«Меня поразила, по сути, пустяковая вещь. В момент, когда меня жгли током, в самый разгар - а это значит, я сидел на стуле, орал и трясся в судорогах, а они кричали на меня, <…> заглянула уборщица с ведром, женщина преклонных, застав всех нас врасплох, как на месте преступления.
Все обернулись на нее. Экзекуция прервалась. Допрос застыл на полуслове. Моя боль повисла в воздухе <…>. И она спрашивает у оперов: «Ребята, вы еще не закончили? Можно я у вас помою?» Опера зависли на секунду в замешательстве и ответили: «Да, да, конечно», - подойдя с пониманием к ее трудовым обязанностям. <…> «Машинку» не прятали. Я так же сидел на стуле, привязанный к проводам. <…> Это была обычная женщина, простая уборщица, но это была уборщица при гестапо. <…> Меня поразило ее равнодушие. Нет, она, конечно, не должна была пытаться этому помешать - она не адвокат и не правозащитник, нет. Но вот это ее равнодушие, отсутствие на лице малейшего признака или намека на возмущение, удивление, испуг, ужас, хоть какой-либо адекватной реакции на чужую боль, на пытки в милиции - вот это показалось мне жутковатым. <…> Я думаю, если бы меня разрезали на куски в кабинете, она бы так же безропотно и послушно выполняла свои обязанности, подтирая кровь с пола. Хотя… знаете что, я могу ошибаться. Может, в душе этой женщины, где-то внутри ее материнского сердца, кипели громкие протесты и волны сострадания при виде чужой боли - но не прорывались на поверхность».
У автора книги периодически возникает даже некоторое сочувствие к тем, кто его мучает. Им хочется домой, к семье, а тут вот досадная помеха - подозреваемый, который не хочет давать показания, подписать уже готовые показания. Его отвозят в СИЗО под утро, привезут завтра вечером, и снова нужно будет выбивать показания или простую подпись. Начальство торопит, каждое продление содержания под стражей означает слабость следователей, доказательной базы…
Один из героев книги - адвокат. Не только тот, что защищал Михаила, а собирательный образ адвоката. По сути, единственная ниточка, соединяющая заключенного с волей, тот человек, который не просто хочет, но и может спасти.
Но вот важный штрих: «…Беляк (адвокат одного из обвиняемых. — Р. С.) взял слово в Верховном суде и снова толкнул речь, которую вскоре прервал председатель суда, заметив: «Вы чьи интересы представляете, Скрипника или Захарина?» - «Скрипника». - «Ну так и говорите в его защиту, а не за всех сразу».
Удивительная и возмутительная деталь - на скамье подсудимых несколько человек, идущих по одному делу, но адвокат должен говорить только о своем подзащитном… Вообще, побывав на нескольких судебных заседаниях, разных, в разных городах, я увидел закономерность: адвокат не только для прокуратуры, но и судьи совершенно лишний, а то и откровенно враждебный элемент процесса.
Оказывается, и во время следствия адвокат добивается встречи с подзащитным, словно милости… СИЗО как институция тоже полностью на стороне обвинения, а не защиты. Примеров предостаточно, в том числе и в книге Михаила Захарина.
«Приговоренный к пожизненному» показывает, мягко скажем, несовершенство следственного процесса. Признания вины подозреваемым добиться очень сложно, тем более когда нет весомых доказательств. Остается выбивать.
Выходя за рамки рецензии, скажу, что пытки над Захариным и его подельником Олегом Зыряновым доказаны, и в начале 2016 года Европейский суд по правам человека присудил выплатить им компенсацию - по тридцать тысяч долларов каждому, причем сам приговор Европейский суд подвергать сомнению не стал.
Пытки как самый быстрый и надежный путь к признанию вины самим подозреваемым был открыт, наверное, в глубочайшей древности. Сегодня за них сажают, увольняют… но пытки не прекращаются.
Захарин очень подробно показывает виды пыток, проводит нас по этому жуткому конвейеру.
Впрочем, не это в книге главное. Как ни странно, книга получилась жизнеутверждающей. Преступник не преступник, но пацан, браток преображается, становится чуть ли не философом. Карцеры, суды, наблюдение за потерявшими человеческую сущность зэками, годы в камере приговоренного к пожизненному заключению - всё это не сломало, а духовно обогатило главного героя. Чему свидетельство последние страницы книги.
Захарина арестовали в 2003-м, в двадцать четыре года. Значит, взрослел в 90-е. Массовые сокращения, закрытия заводов, многомесячные невыплаты зарплаты - да и если бы была, то вряд ли бы он и подобные ему пошли к станку и в леспромхозы. Отовсюду несся призыв: становись крутым, борись за счастье, отжимай, набивай кулаки. В общем-то государственная политика строилась на этом. Вернее, политика разгосударствления. Трудягой становиться было западло. Лузер, чмырь! Настоящий пацан пойдет на что угодно, лишь бы не стать чмырем.
И одни крепкие, смелые становились бандитами, а другие ментами, которые вроде бы бандитов ловили, а на самом деле были с ними, как правило, в доле.
Был ли Захарин бандитом, не так уж важно - он принадлежал к тому миру пацанов, братков, и вот, пусть и очень дорогой ценой, вырвался из этого мира.
Его книга лишена блатной романтики, которая губила и губит в каждом поколении многие тысячи жизней, ломает сотни тысяч судеб. Пусть не в лоб, не с публицистической прямотой, а через описание своих мытарств, Захарин показывает, что от блатного мира стоит держаться подальше. Даже если ты не виноват в преступлении, тебя схватят и утащат в черную бездну тюрем и колоний. Настоящие, матерые преступники останутся на воле, они нужны и полезны, а всю эту мелкотню - не жалко.
То же, видимо, вычитал у Захарина и Андрей Рубанов: «Будут (заполнять тюрьмы. - Р.С.) молодые парни, избравшие для себя путь плаща и кинжала, авантюристы, искатели приключений, любители американских боевиков, отчаянные, безбашенные персонажи фильмов «Бригада» и «Бумер», не желающие ни от кого зависеть. Таким парням я хотел бы посочувствовать. В их жизни нет и не будет никаких перспектив. Избрав для себя путь преступника, они проиграли. Не надо спешить проигрывать свою жизнь - она одна, другой не дадут».
«Я хочу крикнуть: Нет! Нет!! Нет!!! - признается Михаил Захарин, приговоренный к пожизненному заключению, и добавляет: - Но у Вселенной на этот счет другое мнение».
От редакции
Мы воспользовались предложением нашего рецензента и справились в интернете, в чем именно обвиняют Михаила Захарина. Коллеги из "Новой газеты" пишут:
Из уголовной хроники следует, что Михаил Захарин в 2006 году был осужден по делу банды Михаила Скрипника, которой вменялось множество тяжких и особо тяжких преступлений. Среди самых громких — убийство в центре Иркутска авторитета Павла Киселева, покушение на лидера ОПГ из Ангарска Алексея Бердуто, когда под автоматными очередями погиб его телохранитель Максим Телущенко, вымогательство полутора миллионов долларов у предпринимателя Игоря Светлова и похищение его машины. Светлова поставили на счетчик, а потом его расчлененный труп был обнаружен в лесу по Голоустненскому тракту. Как сообщается, именно Захарин спустя два года указал место, где находились останки.