Текст: Михаил Визель
Обложки с сайтов издательств
Алексей Сальников. «Опосредованно»
М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2019
Скромная учительница математики Лена живет двойной жизнью: она серьезно торчит на «литре». Так в мире романа называются стихи, которые вроде бы не отличаются от «обычных», но обладают наркотическим эффектом, вызывая у потребителя (что уж говорить о самом производителе, как Лена) настоящий «приход», причем разного типа, в зависимости от типа самой производимой «литры». Лена, подсаженная на этот вид зависимости в раннем девичестве, борется за нормальную жизнь: вышла замуж за нормального человека, далекого не то что от «литры», но вообще от литературы, быстро родила, причем двойню — и, казалось, полностью ушла в семейно-бытовые проблемы, тем более что ее семья быстро приобрела вид сложного неортогонального многоугольника, напоминающего описанный Алексеем Ивановым «фамильон». Но, как известно, старые зависимости столь же цепки, как и старые любови.
После выхода вызвавшего яростную полемику романа «Петровы в гриппе и вокруг него» от поэта Алексея Сальникова ждали многого. Что ж, можно сказать, дождались: роман с нарочито и привычно неуклюжим названием обескураживает. Но, увы, не в хорошем смысле. Читатель, даже тот, который с интересом следил за жизненными перипетиями и пространственно-временными петлями гриппующих Петровых, быстро увязает в бывших женах бывших мужей, их детях, родителях, пасынках — носящих к тому же самые обыкновенные незапоминающиеся имена — Владимир, Дмитрий, Вера, Ольга и т. д., так что впору, как в европейских историко-любовных сагах, составить генеалогическое дерево героев и поместить его на титульной странице. Наверно, это задумано автором специально, чтобы подчеркнуть «стертость» нашего обыденного бытия, что еще и подчеркивается таким же «стертым», лишенным ярких метафор языком, но требует от читателя известной внимательности.
Еще больше внимания требуется, чтобы заметить некоторые тонкости: например, что действие романа разворачивается хоть и в наши дни, но в альтернативной вселенной - где, например, Александр Блок писал романы, дефолта 98-го года не было и, соответственно, долголетний президент носит не то имя, которое мы все знаем, а совсем другое - которое, впрочем, мы тоже все знаем. Это остроумно, но уж больно тонко.
Что в романе по-настоящему хорошо - так это описание интимного, внутреннего процесса зарождения стихов внутри поэта. Видно, что Алексей Сальников не понаслышке знает, о чем пишет. Но даже оно не вытягивает довольно объемистый семейно-бытовой роман. Уж больно здесь все опосредованно.
Дмитрий Миропольский. «Русский Зорро, или Подлинная история благородного разбойника Владимира Дубровского»
М.: АСТ, 2019
Автора романа со стилизованным под XIX век названием самогó, во вкусе той же эпохи, хочется назвать «плодовитым беллетристом»: не успели мы насладиться романтизированной биографией Федора Толстого-Американца его сочинения, как неутомимый автор уже представляет нам новый занимательный роман, почти из той же эпохи (даже сам Толстой там появляется эпизодически). Только гораздо хитроумнее устроенный. Впрочем, сам принцип его довольно прост, достаточно вспомнить младшешкольную забаву: тетрадный листок трижды сгибается вдоль и на сгибе рисуется, например, гроб, а если складочку разложить, то крышка подымается и в гробу оказывается покойник. Или вообще нечто неожиданное.
Так и здесь. Автор берет известную всем со школы повесть Пушкина и, сообразуясь с тем известным фактом, что повесть была автором брошена неоконченной и опубликована посмертно, в до некоторой степени реконструированном виде, «расширяет» ее до размеров большого авантюрного романа. Сначала идет абзац Пушкина, а потом — р-р-раз! — складочка раскрывается и идут две страницы или две главы Миропольского. И в этой складочке кого только нет: и капитан Копейкин, с которым, оказывается, Владимир Андреевич Дубровский водил тесное знакомство, и Нащокин, рассказавший Пушкину грустную историю про кляузами отнятое имение, и сам Пушкин, у которого всегда наготове подлинная цитата из письма или дневника, и Гоголь, читающий избранному обществу «Вечера на хуторе…», и великосветская дама с повышенной влюбчивостью баронесса фон Крюденер, и лос-анхелесский плантатор Диего де ла Вега, и даже великий князь Михаил Павлович, выполняющий в романе роль «бога из машины».
А потом складочка закрывается - и снова пара абзацев Пушкина, как ни в чем не бывало.
Оговорюсь сразу, что ничего предосудительного в таком обращении с классиками не вижу. Хоть не зомби с андроидами населил наш сочинитель Кистеневку, и то слава богу (хотя и в зомби невелика беда). Проблемы две: во-первых, как я уже отметил, появляющиеся исторические персонажи только и делают, что шпарят цитатами из своих сочинений. А развязный беллетристический язык самого автора слишком уж далек от сжатой лаконичной прозы Пушкина - слишком видна складка! Но и это было бы ничего - трудно упрекать автора за то, что он не Пушкин, - если бы сюжет по-настоящему захватывал. Но (и это во-вторых) законы современной авантюрной беллетристики настойчиво требуют, чтобы история, начавшаяся как заурядное преступление, непременно разрослась бы к концу до размеров мирового заговора, ищущего погубить человечество. Про ту же загадку, которую в качестве пружины выбрал Дм. Миропольский, можно сказать словами Пушкина же:
Пушкин:Державный отрок,
По манию Бориса убиенный...
Шуйский:
Да это уж не ново.
Роберт Гэлбрейт. «Смертельная белизна»
Пер. с англ. Елены Петровой
М.: Азбука-Аттикус, Иностранка, 2019
Ни для кого не секрет, что Роберт Гэлбрейт - это alter ego Джоан Роулинг. Под этой личиной она с 2013 года пишет «взрослые» романы. В основном - про частного детектива Корморана Страйка, настоящего британца: сына рок-звезды и его бесшабашной группи, ветеране (и инвалиде) Афганистана, брутальном силаче с нежным сердцем. И, разумеется, о той, навстречу кому это нежное сердце раскрыто: бойкой красотке Робин Эллакотт, пришедшей к Корморану в агентство в качестве временной секретарши и к нынешнему четвертому роману, вышедшему на языке оригинала в сентябре 2018-го, выросшей до полноценного партнера.
Партнера, разумеется, исключительно делового; не верите? И правильно делаете. Но у настоящих англичан не может не быть «всё сложно». Достаточно сказать, что начинается роман со свадьбы Робин. Разумеется, с каким-то посторонним мужиком. Этим-то сложностям, а не только распутыванию очередного преступления и хитросплетениям английской политики, и посвящены 650 страниц нового романа «Гэлбрейта». Которые не разочаруют ни любителей детективов, ни поклонников Гарри Поттера.
Душица Миланович. «Пир князя Владимира»
Пер. с серб. Л. Савельевой
М.: РИПОЛ классик, Пальмира, 2018
В отличие от игрового пастиша москвича Дм. Миропольского, роман белградской писательницы Душицы Миланович - это настоящий исторический роман в полном смысле этого слова. Автор с восхищением пишет о ярких личностях, которые в сложную и далекую эпоху, «когда расстояния измерялись днями и неделями, проведенными в пути, когда и власть, и женщину, и коня, и раба, и золото добывали мечом, а жизнь была всему залогом», под воздействием могучих обстоятельств твердой волей они прокладывали свой путь - который, как справедливо указывает автор в предисловии, определил путь многих народов на многие века.
Интересно здесь то, что события древнерусской истории показаны здесь глазами автора сербского - то есть, с одной стороны, смотрящего несколько извне, а с другой - прошедшего школу особого балканского «магического реализма» имени Милорада Павича. И школа эта хорошо чувствуется. Особенно в эпилоге, действие в котором разворачивается уже в наши дни, в России и Сербии, и который связан с основным повествованием магическими предметами-крестажами: привет не только Павичу, но и Роулинг.
Юрий Слёзкин. «Дом правительства. Сага о русской революции»
М.: АСТ, Corpus, 2019
«Которая беднота, может, и получила дворцы, а Иван Савичу дворца, между прочим, не досталось. Рылом не вышел», - с горькой иронией писал Зощенко о ленинградском обывателе двадцатых. Юрий Слёзкин, американский социолог и родной внук известного советского писателя (наверняка знававшего Зощенко), пишет как раз о тех, кто рылом вышел - о новоявленной советской элите, быстро наросшей по окончании военного коммунизма и заселившей знаменитый Дом правительства напротив Кремля. Причем, будучи ученым-социологом, пишет без внешнего блеска, но очень подробно и обстоятельно - кто куда въехал, какую (сколькикомнатную) квартиру получил и как ей распорядился. Впрочем, российским, бывшим советским читателям, а не американским, на которых эта книга была рассчитана изначально, никаких великих тайн тут не раскроется: советское общество действительно было бесклассовым. Потому что с самого начала оно было кастовым. И смешиваться эти касты не желали категорически:
«Старые различия между «рабочими» (в том числе крестьянами и ремесленниками) и «студентами» (интеллигентами и евреями независимо от происхождения) оставались существенными и очевидными (в речи, жестах, уровне грамотности, домашнем убранстве и семейных праздниках). Рабочие были меньшинством среди квартиросъемщиков. Они свободнее чувствовали себя с вахтерами и электриками, чем с бывшими студентами (сын Орехова женился на домработнице Ивановых), редко выдвигались на высшие номенклатурные должности и преобладали среди инвалидов, неимущих и рано вышедших на пенсию. Их с трудом заработанные привилегии нуждались в постоянной и ревностной защите».
Кто б сомневался.
Любопытны, как всегда, подробности. Некоторые - совершенно гоголевские:
«В январе 1933-го, накануне его семидесятилетия, ему позвонил нарком военмор Ворошилов и сказал, что члены правительства решили переименовать в его честь город Новочеркасск. Серафимович, по его собственному рассказу, ответил, что предпочел бы родную станицу Усть-Медведицкую. Ворошилов сказал, что ему полагается город, а не станица, но вскоре перезвонил и сказал, что проблема решена: Усть-Медведицкую переквалифицируют в город, а потом переименуют».
Толстая книга Юрия Слёзкина задумывалась как добросовестный социологический труд, подобно его предыдущей книге «Эра Меркурия», посвященной роли евреев в истории России начала XX века. Но при переносе обратно на российскую почву начинает восприниматься едва ли не как великосветски-семейная сага, сырье для многочисленных телесериалов на тему «номенклатурные тоже плачут» (тем более что поводов для плача в элитном доме хватало - «черные воронки» и сюда приезжали регулярно) - а как показывает практика, никакие другие темы обычного телезрителя и не интересуют.