Интервью и подбор фото: Ольга Разумихина
Эти молодые авторы не состоят в Союзе писателей и не печатаются в толстых журналах, поэтому в мире «большой литературы» на них смотрят свысока. И напрасно: их аудитория — десятки тысяч подписчиков в социальных сетях. По всей стране и даже за ее пределами их творчеством восхищаются люди, которые не только лайкают и репостят, но и ходят на концерты, покупают книги и читают их стихи наизусть.
Мы решили дать слово пяти современным поэтам из Москвы и Петербурга, которые не согласны с тем, что современный литературный процесс — это только премии и фестивали.
Арчет (Андрей Кузнецов), Санкт-Петербург
Поэт, прозаик, организатор поэтических концертов и фестивалей, автор курсов по основам журналистики и писательскому мастерству; лучший молодой журналист Северо-Запада РФ по версии С.-Пб Союза журналистов; лауреат премии «Послушайте» им. Велимира Хлебникова, автор сборника «Детям за 20»
41 547 подписчиков ВКонтакте
___________________________
Боже,
храни детей,
которым за двадцать
Им умирать,
а потом еще расставаться
Аскеру дай голос,
прохожим слух
Дай отдохнуть
неспящему после двух
Сделай так, чтобы раз
в девятнадцать лет -
Крайний поезд,
последний шальной билет
Дай сибариту
трубочку и бокал
Сделай,
чтобы кофе не убегал…
Но больше — люби
поэтов и нищебродов,
выходцев из гонимых
Твоих народов:
Геев и хиппи,
готов и растаманов
странных, накуренных
и постоянно пьяных
что-то рисующих, пишущих и читающих,
всех, ничерта в этой жизни не понимающих —
Это для них я иного прошу отмерить
Лучше других
твои Дети умеют
верить.
___________________________
Ты был одним из первых поэтов, чье творчество получило популярность именно в Сети. Что же такого должен делать (или не делать) современный автор, чтобы добиться известности в интернете?
Арчет: Современный сетевой поэт — эдакий человек-оркестр, который сам пишет, сам рекламирует, сам организует себе выступления, дизайнит, записывает аудио и видео. Первым таким (украинским) универсалом с упором на соцсети на моей памяти был Ес Соя. В России, в Питере — я, Арчет. В Москве — Арс-Пегас.
Кроме человеко-оркестровости, этот типаж характерен еще и сознательным/подсознательным расчетом на «массы». Грубо говоря, если хочешь становиться популярнее день ото дня за счет сарафанного радио, не стоит писать шаржи на Артюра Рембо или творчески переосмыслять Хлебникова. «Народ не поймет».
Чем общение с читателями, которые заходят к тебе на страницу и пишут комментарии, отличается от взаимодействия со зрителями на чтении/концерте?
Арчет: Честно говоря, общение с поэтами живьем обычно отличается в худшую сторону. В переписке у человека есть время подумать, текст поанализировать, мысли сформулировать... а живьем... Ну это как два корабля встретились, команды помахали друг другу издалека, просемафорили что-то типа «Физкульт-привет!» и через десять минут снова разошлись навсегда.
Если имеется в виду, что это не просто общение, а я на сцене и меня слушают — то такие вещи вообще странно сравнивать. Чем отличается ваше общение с собеседником, когда вместе едите яичницу на кухне — и когда вы на сцене, а он в зале? Да всем!
Аудитория в соцсетях — странный предмет. С одной стороны, в интернете о тебе могут узнать люди, живущие в любой точке мира. С другой стороны, далеко не все придут на твой концерт. Поэтому кажется, что феномен эстрадной поэзии времен Евтушенко и Вознесенского ушел в прошлое. Или нет?
Арчет: Нет. Есть куча выступающих поэтов. Прямо сейчас на моей кухне сидит Лемерт, у которой вчера был концерт на сотню людей в Петрозаводске. Да и я сам регулярно езжу с гастролями, выступаю на больших концертах, сужу соревнования выступающих поэтов.
Что касается просмотров, меня читали миллионы на данный момент. Как бы даже не сказать десятки миллионов уже. Так что у нас всё не так плохо по сравнению с шестидесятниками!
Но шестидесятники были еще и борцами за свободу самовыражения. Как думаешь, в современном мире лирика может стать методом идеологической борьбы?
Арчет: В принципе, да. Я могу себе такое представить, но не уверен, что я очень хотел бы на это посмотреть. Это может быть любая борьба, появившаяся вокруг масштабного социального потрясения, от войны до революции, когда люди будут много общаться вживую и начнут передавать что-то на словах. Это сразу потянет за собой мнемонику, а та — поэзию. Должна появиться потребность, новый соцзаказ, который будет удобно удовлетворять поэзией, — и подстройка мгновенно усовершенствуется под изменившийся базис.
Позитивные варианты тоже возможны — если поэзия, как, например, художественная проза или любого толка музыка станет масштабным рынком с соответствующей инфраструктурой. (Это если мы продолжаем жить в капитализме, конечно.) Но против этого стоит в нашем общественном сознании куча стереотипов по поводу того, что Настоящий Поэт должен быть нищим, голодным и непонятым.
Впрочем, рэперам недавно с этим повезло. Почему бы и у нас такому не случиться? У рэперов, правда, есть отличие: понятно, с кого копировать инфраструктуру, схему монетизации и т. п., потому что есть Запад. А мы сейчас... ну, не в чистом поле, но еще недавно там были. Но в том, что поэзия может стать суперпопулярной, я не вижу ничего утопического. Я знаю, что и как изменилось за последние десять лет в этой сфере, и могу сказать: всё довольно резво движется в сторону утопии.
Ты участвовал во многих поэтических фестивалях и получал призы; например, стал лауреатом премии «Послушайте!» имени Велимира Хлебникова. Есть у тебя награда, которой ты особенно гордишься?
Арчет: Ну, вообще я горжусь, что в честь меня улица названа. [Лауреат премии «Послушайте!» получал возможность назвать своим именем улицу в коттеджном поселке «Малый Петербург».] Но реально гордиться я буду достижениями. Сейчас мне приятно, что я выступал на «Нашествии», фестивале ВКонтакте, победил в #BingoWriters [конкурс сообщества «ВКонтакте с авторами»]. Но все это — показатели развития, а не медали и фантики.
Одно из первых интервью, которые вышли со мной, назвалось «В поэзии орденов нет». Там имелось в виду другое, кажется, но такое прочтение мне тоже нравится.
Если я смогу изменить мир в лучшую сторону, сделать хорошо другим людям, в том числе поэтам — это главное. Это то, ради чего я работаю, помимо удовольствия от процесса.
Константин Потапов, Москва
Поэт, драматург, прозаик, актер; экс-лидер проекта Posternak, лидер проекта «Лоукоустер»; автор сборников «Полдень» и «Ночная речь»; автор моноспектаклей «Демоны», «Глупые истории», «Разговор о другом»
9 635 подписчиков ВКонтакте
___________________________
синицей
а следующей страницей
лишь самоустраниться.
и не к чему стремиться
и не с кем слушать птиц.
кому-то век упадка
но где-нибудь у парка
кормить с руки синицу
всем для синицы быть
о чем хохочет лента
а. глупо и нелепо
а что поёт нетленно
нелепо для неё
я не сумею лепту
в одноголосье рэпа
я бьюсь за масло с хлебом
за чистое белье
нет никого. и бог с ним
синица эта боцман
ты ничего не бойся
шепчу-ворчу в ладонь
а в ней - поёт, щекочет
и писк. и детский почерк
и начат, и окончен
и скрыт до холодов
нет никого. впервые
ладонь пуста, увы, но
я парк, я был и вымер
мне негде нянчить птиц
и вот - конец страницы
и проще устраниться
чтоб быть всем для синицы
чтобы синицей быть
___________________________
Твой творческий путь начинался с музыкального проекта Posternak. Пытаясь найти точное определение своей работе, ты говорил: «умный хип-хоп», «поэзия на бит», «между жанров». Что же у тебя получилось: просто игра с формой или, может быть, новое направление в искусстве?
Константин Потапов: Проекта Posternak больше не существует, потому что это была поэзия «на минималках» — для тех, кому лень читать мои стихи. А так — тут бит, тут припев девушка спела, и всё как-то легче воспринимать. И то, как я исполнял тексты, меня совершенно не устраивало.
Сейчас я все поэтические находки отдаю в новый хип-хоп проект «Лоукоустер» — это гораздо жёстче по смыслам, но и гораздо музыкальнее, ритмичнее.
То есть ты считаешь, что современный читатель — или слушатель — глупеет и уже не способен воспринимать длинные тексты?
Константин Потапов: Я считаю, что сейчас наступила эпоха скролла [скролл — прокрутка текста или изображения на веб-странице]. Всё можно проскроллить за секунду, потому выживает наиболее яркое и броское. Но не всегда яркое и броское — глубокое и тонкое. Хотя это вполне может сочетаться.
Классиков читают и будут читать, потому что они уже давно запрыгнули на пароход современности и печатать их — выгодно. Но восприятие становится фрагментированным, поэтому каждого классика будет читать разное количество человек. Из современных авторов активно читают, например, Веру Полозкову.
А что со стереотипами? Люди до сих пор считают, что поэт — эдакий декадент, вечно молодой и пьяный? Либо, наоборот, восторженный певец роз и соловьев?
Константин Потапов: Думаю, и те и другие стереотипы существуют, но мне это не интересно. Когда я идентифицировал себя как поэт, я старался об этом не думать, а просто писать стихи. Сейчас я пишу прозу, немного драматургию, иногда — стихи.
Я всегда хотел писать прозу, с детства. Поэзия просто случилась. Из-за жажды признания и распространения поэзии, из каких-то природных данных случилась сцена. Но мечта о прозе была всегда, раньше темперамент не позволял. Проза — для очень усидчивых, я только начинаю замедляться с возрастом, чтобы высиживать из себя большие тексты с комфортом. Поэзия — концентрированные тексты, очень сжатые, мощные, метафизические, они более интуитивные, поэтому они случаются сейчас реже. Я чувствую, что исписался в своем привычном поэтическом стиле, и пишу, только если рождается что-то принципиально новое.
А что читаешь ты сам? Следишь ли ты за литературными премиями? Как вообще относишься к тому, что происходит в мире «большой литературы»?
Константин Потапов: За прозаическими премиями слежу, хотя решений часто не понимаю, а среди присланных работ вижу какую-то конъюнктуру. Жюри одной премии отдает предпочтение героям - православным мученикам, другой — одноногим/чернокожим геям-лесбиянкам. В любом случае, меня пугает, когда политические вещи выходят на первый план.
За толстыми журналами не слежу, каюсь, хотя пытаюсь. Толстые журналы, на мой скромный взгляд, изъясняются на устаревшем языке, они идут мимо современности, хотя они глубже и тоньше мыслят. А вот критики афиша-медузовской аудитории ориентированы на современность и некое, что ли, ублажение читателя. У них почти не бывает разгромных статьей; все, о ком они пишут, - «главные писатели поколения». Это другая сторона литературного процесса — обслуживание красивого потребления аудитории. Чтение там не ради чтения, а ради причастности. И при этом и «толстожурнальные», и интернет-критики друг друга не слышат и слышать не хотят.
Я сейчас читаю «Маленькую жизнь» Ханьи Янагихары, пока преодолел треть, и как бы правонаправленные критики ни исходили желчью, говоря о конъюнктурности книги и спекулятивных моментах (а они там есть, конечно), они не замечают простой вещи: книга прекрасно написана. И так очень часто: все разбились по капсулам и сообществам — и внутри сообществ одобряют только то, что релевантно этому сообществу.
Эта тенденция прослеживается только в мире литературы?
Константин Потапов: И в кино, и в театре, и во всех остальных сферах искусства. Мы катастрофически не видим Другого, мы хотим его сразу отнести к какой-то категории и запереть там. Хорошее искусство должно разрывать эти категории, но в эпоху скролла четкие и понятные позиции более «лайкабельны», значит, более понятны.
Ты не можешь быть для публики одновременно «либералом» и «патриотом», «левым» и «правым». Хотя в жизни-то как раз мы все такие — сомневающиеся, крайних позиций крайне мало. Но в категоричности в Сети никто не виноват — таковы коммуникации сейчас. Устройство айфона и ленты определяют ее содержание, а не наоборот.
Сопрано (Виктория Манасевич), Санкт-Петербург
Поэт, переводчик, автор сборников «Карта памяти» и «Приоткрытый космос», победитель поэтического фестиваля «Собака Керуака» и онлайн-конкурса «Бабушка Пушкина», автор спектакля «Нестрашно» вместе с Крис Аивер
10 033 подписчика ВКонтакте
___________________________
Маркес уехал, писем не ждёт пoлкoвник:
спишем молчание на недостаток раций.
Ты уже пережил лезвия, петли и подoкoнник,
поздно уже бояться.
Поздно уже спешить напрягать фантазию,
глянь, у соседа дочка считает косинус:
лето закончилось форменным безобразием -
осенью.
Лето закончилось быстро как вызов скорой,
как на асфальте полосы, в темпе вальса.
Бог поможет нам всем, но ему нужны волонтёры.
Так что выдохни.
Выпей.
И оставайся.
___________________________
В одном из недавних интервью ты говорила, что у популярного автора современности больше не получится сидеть и писать «в стол». Тогда какой он — поэт твоего поколения?
Сопрано: Современный поэт ведет активную деятельность, он авторитетный носитель языка, лидер мнений. Это и объединяет настоящих (с моей точки зрения) современных поэтов.
А еще - широко открытые глаза, взгляд которых направлен не внутрь себя, а на окружающий мир. А если и внутрь себя - то исключительно как на часть мира. Как писатель ты - это то, что ты сможешь рассказать. Искусство не должно расти из тщеславия, из твоей личности. Первично должно быть желание что-то показать или рассказать историю. Давать, а не получать. Только тогда то, что ты делаешь, чего-то стоит.
И все же, нужны ли обществу какие-то изменения, которые помогли бы авторам дышать свободнее, а читателям — быстрее находить новых кумиров? Возможно, нам не хватает поддержки от государства?
Сопрано: Изменения нужны в первую очередь не на государственном уровне, а в головах у людей. А потом и государство подтянется.
Недавно я отсудила фестиваль «Всемирный день поэзии» — авторы подали почти 4 000 заявок. Из этих работ можно было бы составить каталог: по темам («Маленький Принц», «Алиса в Стране чудес», «ой, а мама была права», «война», «смерть», «я не боюсь смерти», «березы/вишни/дубы…»), по приемам, даже по никнеймам. Но было и несколько потрясающих текстов, которые я выучила наизусть. И пара десятков хороших.
Потом у меня в руках оказался сборник конкурсантов небезызвестного государственного фестиваля. Толстенный, больше 600 страниц, выпущен крупным тиражом. Держишь в руках и чуть не плачешь - столько лесов погибло. Открываешь - одинаково. Смертельно одинаково. Один шикарный текст и… ну, вы поняли. Несколько хороших.
Если постараться и подсчитать - можно было бы вывести процентное соотношение для этих случаев. И я убеждена, что оно было бы примерно одинаковым.
Все эти маленькие принцы - наш современный ореол обитания в ноосфере. Это как воздух - вездесущий, гомогенный, одинаковый. Или, вернее, как пенопласт в посылке - коробка ведь должна быть чем-то заполнена, чтобы не разбился хрупкий предмет внутри. Это не хорошо и не плохо, хотя и может раздражать до скрипа зубов - как же надоедает иногда копаться в груде пенопластовых шариков, чтобы наконец достать сделанное для тебя по заказу ювелирное украшение. Но зато когда достанешь…
И это же всё - питательная среда для твоего роста. Чтобы расти, нужно знать, от чего ты хочешь отличаться.
Исходя из всего вышесказанного - да всё равно, будет ли у нас государственная поддержка. Всё равно в том смысле, что мы и наше искусство на срезе останется абсолютно таким же: очень одинаковым и где-то удивительно разным. Бесцветным, как воздух, и каждый раз удивительным, как солнечный свет.
Как ты считаешь, застанем ли мы в ближайшем будущем какие-то кардинальные изменения в сфере искусств? Принципиально новые способы подачи — и новые смыслы? Может ли это быть связано с развитием технологий и изучением Вселенной?
Сопрано: Изменения в искусстве тяжело проследить, когда они происходят рядом с тобой. Это как если каждый день видеть человека - не замечаешь, что он постепенно меняется, просто в какой-то момент смотришь на фото пять лет назад и понимаешь, что разница колоссальна. Если гадать на кофейной гуще - появится больше жанров на стыке разных искусств: литературы, кино, театра, уличной живописи, компьютерных игр, скажем. С развитием технологий это будет связано непременно - не могу представить в современном мире вещи, которая не связана с развитием технологий. Ну, или с протестом против их развития, но это, к счастью, нечасто встречается.
Назови, пожалуйста, несколько поэтов, творчество которых тебе особенно близко.
Сопрано: Очень не люблю называть имена в ответах на такие вопросы, потому что всех припомнить тяжело. Из современных - Егор Сергеев, Крис Аивер и Антон Трусов, автор таких проектов, как «Врозлив Тошеч» и «Гуманитарное новообразование».
Из классиков - по-прежнему Филатов, Цветаева и Евтушенко, набор с годами не сильно меняется.
Холден Колфилд говорил, что хороший писатель — это тот, с которым ты хотел бы поговорить по телефону. Есть у тебя такие любимчики?
Сопрано: Среди писателей, как ни странно, не могу вспомнить. Но есть другие люди искусства, которых бы мне хотелось узнать лично. Для меня, однако, нет особенной разницы: мы отличаемся только инструментами, которые используем. Для писателя это язык, для музыканта - язык и музыка и так далее.
Среди этих людей - Дэвид Юджин Эдвардс (фронтмен группы Woven Hand) и режиссер Ларс фон Триер. С удовольствием бы выпила с ними по чашке кофе.
С любимыми авторами разобрались, а что насчет теоретиков и критиков? Какие интернет-ресурсы о литературе ты читаешь? Смотришь ли ты видеолекции, слушаешь ли подкасты?
Сопрано: Как ни странно, не особенно часто смотрю на литературу с научной точки зрения. Скорее всего потому, что в свое время мне хватило этого в университете. Из журналов об искусстве иногда читаю «Дискурс». Иногда смотрю лекции на «Арзамасе», читаю статьи об отдельных писателях, интервью. А институт литературной критики у нас, к сожалению, пока отсутствует. Если я ошибаюсь и мне посоветуют какие-то достойные порталы - буду очень рада.
Меня больше интересует язык как таковой, не единственный его аспект. Сейчас я занимаюсь достаточно глубоким изучением психолингвистики, например.
Тебе выпал шанс побывать по обе стороны литературного процесса. Читаешь ты — и читают тебя. Причем не только читают, но и очень ценят. Есть у тебя какая-то награда, которой ты гордишься больше всех?
Сопрано: Награды - это, конечно, прекрасно и всегда приятно. Но мне гораздо дороже и важнее то, что мое творчество дает людям. Я знаю преподавательницу, которая рассказывает на лекциях студентам о моих стихах. Женщину, которая читает на ночь дочери мои сказки. Людей, которые начали писать стихи, вдохновляясь моими. Вот эти истории действительно важны.
Крис Аивер, Москва
Поэт, прозаик, музыкант, сценарист, автор сборников «Север» и «Сезон дождей», финалистка проектов «СуперСтихи» на ТНТ и «Бабушка Пушкина», выпускница Литературного института им. А. М. Горького, автор спектакля «Нестрашно» вместе с Викторией Манасевич
7 685 подписчиков ВКонтакте
___________________________
ИВАНОВ
В череде бесконечных лиц
Иванов — лишь один из.
У него заурядный дом.
Он мечтает вернуть долг.
У него закипает чай,
У него до работы час.
Иванов напевает вслух,
Чтобы стал хоть какой-то звук.
За окном прогремит зима,
Пожурит соседа за мат,
Припугнёт соседских детей,
Удлиннит Иванову тень.
Так приходит прохладный мрак,
Коротит в коридоре бра,
Так, тихонько задув свет,
К Иванову приходит Смерть.
Закипает в глазах смола:
— Погляди, это я пришла,
У меня коротка рука,
Потому ты не спишь пока.
Обними меня, стань тих,
Мне давно хотелось зайти.
Иванов приносит конфет,
Иванову не нужен свет.
Он глядит на неё, как
Держат треснутое в руках,
Обнимает её плечо.
Батарея в ногах печёт,
Смерти плачется хорошо,
Как любому, кто вдруг зашёл.
— Погляди, я не сплю, не сплю,
Новогодний звенит салют,
Самолётный в окне стежок,
Тихо, ласково снег пошёл.
У меня проходило — вот,
Значит, и у тебя пройдёт.
Кто приходит пролить слезу,
Кто сидит у тебя, разут,
Кто печально вздохнёт сквозь сон,
У того живое лицо.
Иванов поправляет плед.
Утро близится. Смерти нет.
___________________________
В своем паблике ты пишешь, что творчество для тебя — это «способ зажечь свет». Что ты вкладываешь в это понятие?
Крис Аивер: Когда я говорю, что музыка и поэзия — это способ зажечь свет, я говорю о внутреннем свете: о надежде, об уверенности в себе, о желании стать лучше, набраться храбрости пережить трудное. Или просто о том теплом свете, который загорается внутри, когда тебя понимают.
Я стараюсь быть ближе к тем, кто читает и слушает меня, понимать их и поддерживать. А еще я помню, какой яркий прожектор зажигался внутри меня самой, когда я слушала музыку и стихи своих любимых исполнителей — всегда, даже в самые хмурые, самые поганые периоды. Это всегда работает. Вот и я хочу быть частью светообмена.
Ты участвовала в проекте «Бабушка Пушкина», вышла в финал в «Суперстихах». Как ты считаешь, эти проекты — свидетельство того, что у человека, живущего в эпоху потребления, снова просыпается любовь к искусству?
Крис Аивер: Я думаю, вообще не нужно говорить о том, что общество деградирует. Поэзия была всегда, поэты были всегда — и всегда делились на группы. Вечно велись разборки — кто настоящий? Вот этот, полумертвый, пишущий в стол и не евший неделю, потому что такой перформанс? Вот этот, вещающий с трибуны? Или вот эти, на сцене перед тысячей слушателей? Перед пятью тысячами? На экране? И все вечно вопят, что вот в прошлом веке было иначе. Да не было.
Помимо прочего, все эти группы, всё это — поэзия, просто у каждого типа поэзии своя задача. А еще поэзия не бывает женской/мужской, настоящей/ненастоящей... есть только поэзия — и всякая ерунда в рифму. И хорошо, что поэзии дают выйти в эфир. Впрочем, по-другому и быть не может.
Твои подписчики не просто время от времени заходят в паблик — они общаются с тобой напрямую. У тебя даже есть Штаб Супергероев, это команда ребят, которые помогают тебе с рекламой и организацией концертов. Как еще ты взаимодействуешь с читателями?
Крис Аивер: Например, в апреле я презентую вторую книгу, она называется «Сезон Дождей». Это особенный концепт — книга-поддержка, книга-чтобы-побыть-рядом, на задней стороне обложки нарисована моя ладонь — чтобы каждый мог приложить к ней руку и почувствовать, что не одинок в этот момент, если захочет.
Сама идея «Сезона» вызвала большой резонанс. Мы с командой открыли краудфандинг — и в считаные пару месяцев собрали сто тысяч на печать сборника. И я, и вся команда безумно благодарны нашим фанам и друзьям! Это огромная победа большой любви к литературе — и большой любви литературы к людям. Я до сих пор улыбаюсь, когда думаю о том, что у нас получилось.
Расскажи немного про Литературный институт им. А. М. Горького. Что ты искала, поступая в этот вуз, и что в итоге нашла?
Крис Аивер: Лит — прекрасный способ найти интересных людей и прекрасные книги. Пообщаться с преподавателями, у которых в голове настоящая энциклопедия, с суперпрофессионалами.
Главное — разобраться, чего ты хочешь. Если ты мечтаешь об идеальном мастере и вечном признании на семинарах [студенты Литературного института поступают на семинары прозы, поэзии, драматургии, публицистики, детской литературы и художественного перевода, и на каждом семинаре — свой мастер] — будут трудности, а когда хочешь учиться и прилагаешь к этому усилия — всё становится на свои места. Я успела побыть и звездой, и белой вороной; найти друзей и столкнуться с теми, кто с пеной у рта доказывал, что я — пустое место. Было весело! Некоторые мои сокурсники теперь работают со мной. А с некоторыми мы можем с удовольствием выпить друг у друга в гостях.
На творческих семинарах вы обсуждали многих современных поэтов, а некоторые даже приезжали в институт. Назови несколько авторов, которые тебя восхищают.
Крис Аивер: Гандлевский, Цветков, Кенжеев, Айзенберг. Если не влезать в их личные истории, а говорить только о стихах — тут не оторваться, конечно. Они прекрасные, усталые, трогательные певцы интернационального лимба, путешественники в свое и чужое сердце. Не всё, но многое мне у них очень нравится. Но мимо Даны Сидерос я тоже не прохожу. А ближе всего из моих ровесников — Егор Сергеев, пожалуй. У этого в каждом глазу по космосу.
Ты печаталась в толстых журналах? Если нет, то почему?
Крис Аивер: Никогда не печаталась, потому что... да чёрт знает, почему. Может, потому, что пока некоторые мои знакомые носили туда стихи, мы с командой делали проект первой книги. Может потому, что, пока я раздумывала, относить ли туда тексты, мы начинали снимать очередное видео или делали большой концерт-фестиваль на нескольких поэтов. А может потому, что меня не покидала мысль, что для того, чтобы напечататься в толстом журнале, надо обладать определенным колоритом и не обладать фамилией вроде моей.
Я подумываю отдать туда две партии стихов — одну под моей фамилией, а другую под каким-нибудь русскоязычным вариантом, вроде Лёли Камышовой. И посмотреть, что напечатают.
Егор Сергеев, Санкт-Петербург
Поэт, прозаик, блогер, автор сборника «Эскизы», самый известный сетевой поэт (согласно опросу аудитории паблика «Живые поэты»)
8 171 подписчиков ВКонтакте
___________________________
ВОЛЧОК
Идёшь по компасу. Пугаешься бомжей,
что просят родственно о чём-то
и о спичках.
Теперь ты — собственник жилья
на этаже
жилого комплекса у чёрта на куличках.
Теперь ты волен делать smoke и five o'clock.
Хоть весить тонну,
на повторе слушать Пьеху.
Над головой твоей
дамоклов потолок —
дамоклов пол другого собственника сверху.
Твой страх обманывает
маской четверга,
из понедельников иконы вырубая.
Бояться бана, банка, баннера, звонка —
пустое дело.
Спи спокойно. Баю-баю.
Пусть жизнь негромкая размеренно течёт,
чтоб стариком присесть на краешек постели.
Где подкрадётся тихо серенький волчок
и спросит сторицей
за каждый день недели.
___________________________
Что для тебя входит в понятие «современный литературный процесс»?
Егор Сергеев: Первая половина населения планеты пишет в интернет тексты, а вторая их читает и пишет комментарии. Как-то так.
Следишь ли ты за тем, что печатают в толстых журналах, обсуждают на порталах типа «Арзамаса» и «Горького», кому выдают литературные премии?
Егор Сергеев: Совсем не читаю толстых журналов, совсем не читаю порталов. Вообще никуда не лезу специально, чтобы почитать что-то художественное, особенно стихи.
Никогда не интересовался конкурсами, премиями, предпочитая в них не участвовать и не наблюдать со стороны. Это совсем не мое.
Это правда, что для современного читателя чем короче текст, тем лучше?
Егор Сергеев: Я думаю, что читатель очень разный. И если кто-то действительно не может и не хочет читать длинный текст — кто может этому помешать или это осудить? Если писатель пеняет на читателя — это плохой писатель. С другой стороны, подстраиваться под читателя и всячески пытаться ему угодить — не менее губительно для автора и чаще всего в целом безрезультатно. Я думаю, правильный путь — писать без оглядки на читателя, а написанное отдавать ему без каких-либо ожиданий.
А что можно сказать о зрителях? Презентовав книгу «Эскизы», ты провел поэтический стрим. Какой отклик ты получил?
Егор Сергеев: Я проводил несколько стримов за предыдущий год. Они отличались по качеству трансляции, формату, длительности. Я экспериментировал. Намерен продолжать это делать. В этом году, полагаю, качество стримов должно сильно возрасти. В общем и целом — я считаю, что за этим форматом настоящее и будущее.
Что в большей степени повлияло на твое творческое мировосприятие?
Егор Сергеев: Почти десять лет в службе скорой помощи и очень много хороших людей вокруг.
Ты показываешь жизнь своего поколения такой, какая она есть, — иногда довольно мрачной. Ты не боишься размышлять ни о быте, ни об экзистенциональных терзаниях. Можешь ли ты назвать себя «поэтом андеграунда»?
Егор Сергеев: Если получается показать что-то таким образом, что люди узнают себя или свое время, — хорошо, я этому очень рад и благодарен. В любом случае всё, что я сейчас делаю, — это только начало, но если уже сейчас что-то получается — хорошо. Что касается кредо, то до него надо еще дожить как-то, наверное, я пока не дожил. Не знаю также, нужно ли оно вообще. Возможно, это прерогатива рэперов.
Признайся, нет ли у тебя зависти к более популярным «коллегам по цеху»? Мечтаешь ли ты стать классиком, которого будут цитировать через сто лет?
Егор Сергеев: Я через всё это прошел — и через зависть, и через желание добиться, и через «мечты о вечности», через старания быть лучше и прочие вот эти атрибуты. Сейчас всё по-другому, но это и не противоположная сторона, когда на всё это якобы пофигу (или не якобы).
Сейчас я просто понимаю, что сам процесс создания текста или его чтения — первичен, а всё остальное — вторично. С этим пониманием очень хорошо и весело жить.
То есть изменения на государственном уровне творческим людям тоже не нужны?
Егор Сергеев: Я думаю, что на государственном уровне всё хорошо — у нас есть интернет! Никто пока не обрезал кабель, и на том спасибо. Я иронизирую, конечно. Но пусть государство занимается здравоохранением, экономикой, социальными институтами. Государство ничего не должно делать, чтобы у поэтов была большая аудитория — это дело самих поэтов и тех, кто их продает.
https://godliteratury.ru/tags-projects/litobzor