Текcт и фото: Екатерина Зайцева
Егор Сартаков, преподаватель Московского университета, - один из тех лекторов, которые никогда не читают по бумажке, говорят громовым голосом без микрофона и легко приковывают слушателя к месту на пару часов, так, чтобы он забыл про время. Звучит довольно субъективно, но автор слишком много бывал на его лекциях, чтобы сказать иначе.
И эта лекция, посвященная образу Москвы в русской литературе, исключением не стала. Начал Егор с того, что Москва никогда не занимала в русской литературе того места, которое занимал Санкт-Петербург. (И о чем тут тогда читать лекцию? - язвительно спросите вы. Не торопитесь, все впереди.)
Первый серьезный текст о Москве появился в XVII веке в цикле повестей, где постепенно сформировался образ Москвы как Третьего Рима. Но этот робкий московский росток был поглощен буйными побегами "петербургской" прозы и поэзии. Пушкинский "Медный всадник", романы Достоевского, творчество Гоголя и Андрея Белого, - везде воспевалась Северная столица. Москва в поле зрения "большой литературы" попадала редко. А потом появилась повесть Николая Карамзина "Бедная Лиза", действие которой происходит в Москве. Карамзин описал "ужасную громаду домов и церквей", создал панорамный вид города, на который писатель смотрит сверху. Эта традиция смотреть на Москву сверху прочно закрепилась в русской литературе - вслед за Карамзиным город на семи холмах так описывали почти все русские классики.
Если Петербург был для них городом европейским, модным и лакированным, как щеголеватый немец, то Москва представлялась старой домоседкой, русской барыней.
У Льва Толстого в "Войне и мире" Москва вообще выступает как самостоятельный герой, причем непременно положительный. Москва Толстого - это честность, благородство и семейство Ростовых, а вот Петербург - ложь, фальшь и Курагины. Доказательством безоговорочно светлого образа Москвы выступает тот факт, что в романе москвичи объединяются перед лицом врага, а петербуржцы продолжают развлекаться и веселиться в модных салонах.
В веке двадцатом взгляд на Москву у писателей несколько изменился. Для них это город-храм, город "сорока сороков". Такой Москву видела прежде всего Марина Цветаева, коренная москвичка. Для нее Москва - средоточие духовности, хотя сама она странно с этой духовностью дисгармонирует. Егор Сартаков предложил в качестве примера повнимательнее присмотреться к стихотворению "Семь холмов - как семь колоколов!".
"Провожай же меня весь московский сброд, Юродивый, воровской, хлыстовский!" - восклицает поэтесса, описывая картину собственных будущих похорон. Кого же Марина Ивановна хотела видеть на кладбище? Юродивыми называли "блаженных" людей, с которыми случались припадки эпилепсии - считалось, что в эти моменты они общаются с Богом. С ворами все понятно, а вот хлыстами называли последователей порицаемого православной церковью религиозного течения. Дальше - еще хлеще. "Поп, крепче позаткни мне рот колокольной землею московской", - призывает Цветаева. Делая Москву центром духовности и религии, сама поэтесса мыслит совсем по другим канонам.
Говоря о Москве в литературе, нельзя не упомянуть Михаила Булгакова. В романе "Мастер и Маргарита" с московскими местами происходят удивительные вещи. В частности, на Патриарших прудах никогда не было трамвайных путей, они не обозначены на картах. Почему же Михаил Афанасьевич отправил туда шайку Воланда и Берлиоза с Бездомным? Егор Сартаков предлагает свою версию. Когда-то Патриаршие пруды назывались довольно прозаично: Козлиные, и служили местом водопоя всех московских козлов. А козел - один из самых распространенных символов сатаны.
По-другому смотрел на Москву Сергей Есенин. Он изобразил Москву кабацкую, пьяную, разгульную, а не как религиозный центр или столицу идеального государства, за что его порицали и советские, и эмигрантские критики:
Не злодей я и не грабил лесом,
Не расстреливал несчастных по темницам.
Я всего лишь уличный повеса,
Улыбающийся встречным лицам.
Я московский озорной гуляка.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою легкую походку.
И наконец, очень оригинально изобразил Первопрестольную Венедикт Ерофеев в романе "Москва - Петушки". Он написал свое произведение, подражая Радищеву и его "Путешествию из Петербурга в Москву", дав каждой главе названия перегонов между станциями. Кроме того, Ерофеев талантливо сочетает низкую тему (муки похмелья) с высокой лексикой: "О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа - время от рассвета до открытия магазинов!", что добавляет московским описаниям колорита.
Завершил Егор Сартаков свою лекцию строками Владимира Маяковского, который писал: «Я хотел бы жить и умереть в Париже,если б не было такой земли — Москва».