Фото: pixabay.com
Официант, само воплощение невозмутимости и почтения, положил открытое на первой странице меню перед дамой, второе перед кавалером.
Дама – это я. На мне вечернее платье Haute couture, василькового цвета. Мне не нравится это платье. Но такой цвет нравился ему. Когда – то. Давно. В другой жизни.
Он – в военной форме. Капитанские погоны. Несколько неуместно, но, похоже, ему все равно.
Рассеянно скользнул глазами по меню.
- Закажи что-нибудь. Я в этом не разбираюсь.
- С удовольствием, я -сама любезность. – Что будешь пить?
- На твой вкус.
О, мой вкус. Я бы предпочла начать с сухого белого Saint Clair. Но закажу шампанское. Мой вкус- это Veuve Clicguot. Но не сегодня. Советское - это чересчур. Остановлюсь на мировом золоте – Mondoro. По большому счету, мне до лампочки, каким будет шампанское.
Мне нужно только одно – увидеть его глаза, в тот момент, когда я опущу в узкий хрустальный фужер кусочек шоколада.
Мне очень важно знать: помнит ли он? Мы – студенты, сдали зимнюю сессию. Сидим вдвоем за этим же столиком. Пьем шампанское. Кусочки шоколада, в газовых пузырьках, гоняются друг за другом. Из закуски – «Аленка». Ты смеешься.
- Шампанское закусывают поцелуем с любимой.
И мы целуемся. Раз за разом. После каждого глотка. Шампанское холодное – глотки очень маленькие. Тогда ресторан носил длинное название «Ресторан гостиницы Интурист». Сейчас у него другое название и другой хозяин, вернее хозяйка – я.
На столе появляется минеральная вода, хлеб, сливочное масло. Красная икра в фарфоровой икорнице обложена льдом. «Аленка» подается в десертной тарелке. С моего согласия официант освобождает ее от упаковки. Он по-прежнему невозмутим. Хотя нет- левая бровь слегка выгнулась. В недоумении.
Официант спрашивает разрешения наполнить фужеры.
Я отламываю кусочек «Аленки» и опускаю ее в шипучий напиток. У меня предательски дрожат руки. От этого действа у официанта левая бровь поползла кверху.
Мой капитан рассеянно приподнял фужер за изящную ножку, пристально смотрит на кувыркающуюся «Аленку» и … ставит фужер на стол. Финита.
Нет не все. Он же солдат, должен быть контрольный выстрел. И тот не заставил себя ждать.
- А можно мне водки?
Конечно, можно. Кивнула официанту.
Все. Я увидела, что хотела. Вернее, совсем не то, что хотела. Все остальное – пустое. Мой лучший в городе повар сотворил, именно сотворил, это чудо – борщ по рецепту твоей мамы, только лучше, который ты так любил тогда.
Свежая свиная рулька, традиционные молодая картошка, капуста, лук, морковь, специи. Только грунтовые помидоры- никакой томатной пасты. Средние по размеру корешки петрушки и пастернака. Специальная свекла, вернее борщевой буряк- белые прожилки в розовом. Свекла не винегретная- привет твоей маме, хотя тебе нравилось. Зажарка только на подсолнечном масле. Ах, да. Кусок старого сала, размером с пачку сигарет, от хрюшки сугубо зернового откорма, мелко перетертый с парой зубчиков чеснока, солью и черным перцем. И,конечно,вишенка на торте. Никогда не предполагала,что имеет такое значение источник энергии,то, на чем готовится кушанье. Этот борщ приготовлен на живом огне. Топливо – камыш. Как говорится - почувствуйте разницу. Ты бы не удержался. Невозможно переоценить этот чудный золотисто – рыжий борщ, яркая симфония ароматов которого уже заполнила зал.
Мы чокаемся. Молча. У тебя рюмка с водкой из охлажденного графина, у меня фужер с шампанским из серебряного ведерка с кусочками льда. Твоя рюмка ниже, мой фужер выше.
Воспитание казармой не убьешь.
Молчание затянулось.
- Как твоя мама?
Он слегка оживился.
-Ты знаешь, хорошо. Пенсия, правда, небольшая, но от моей помощи категорически отказывается. Какой-то профсоюз довольно прилично ей помогает.
Знаю, милый. Потому что профсоюз – это я.
Я смотрю в его глаза.
- Ничего не исправить, да?
Выпил еще рюмку.
- Четыре года после маминого письма о твоем … , - он рывком ослабил узел галстука.
- Четыре года я ждал этой встречи. На войне не прятался от пуль - знал, что меня не убьют. Знал, что выживу, потому что мне надо было увидеть твои глаза. Только ради этого я жил. Сегодня я их увидел и понял, что дело не в тебе, - он надолго замолчал. - И не во мне. Похоже, я не вернулся с той войны. Потому что то, что сейчас перед тобой, это не я. Прости.
Он положил на стол какие – то купюры и ушел. Навсегда. Я это знаю.