Фото: pixabay.com
посвящается друзьям Анне и Михаилу
В её маленькой парижской квартире было уютно и тепло. Осенними вечерами она мне варила тягучий горячий шоколад. Своими красивыми тоненькими пальчиками элегантно бросала в кофейную чашку щепотку кайенского перца и, обжигаясь о старенькую турку, что отхватила на Стамбульской «блошке», разливала это «приворотное зелье» по медным чашечкам. Мне было крайне забавно наблюдать за её суетливо – хаотичными действиями на кухне.
- Так, подогреваем сливки. Ложечки три шоколада. Потихонечку аккуратно помешиваем, чтобы масса стала однородной.
- А перец – то зачем?
Она хитро улыбалась. Мне было невдомёк, что такой казалось бы незамысловатый в приготовлении напиток способен взорвать не только мои вкусовые рецепторы, но и мои чувства к ней.
Её медовые густые волосы ниспадали ей на лицо. Она кокетливо похохатывала, и было видно, что процесс постижения ( варения шоколада ) её очень увлекал. Мы обжигались пряным напитком и нашими страстными чувствами. Хотя сам я этот шоколад не особо и жаловал: было ощущение, что у меня кишки слипались от такого количества сахара. Но влюблён в неё был безумно. И во всё, что она для меня делала.
Я был женат. А она была эмигранткой из Турции. Мы познакомились в аэропорту. Наш рейс в Париж задержали на несколько часов. Она аппетитно хрустела горячей лепёшкой с кунжутом, а я был дико голоден. Поинтересовался: где можно купить такую? К моему удивлению, девушка неожиданно любезно согласилась меня проводить до маленькой этнической кафешки с горячим хлебом. По дороге мы разговорились о том, о сём. Она ещё и щедро поделилась со мной воздушной сдобой…
В самолёте я её не нашёл. А когда уже шли на посадку, кто – то, проходя мимо моего кресла, вдруг легко дотронулся до моего плеча. Это была она. Наши глаза встретились – и… я пропал.
Такой страсти я прежде не испытывал. Это был самый вкусный и самый горький роман в моей жизни.
Каждый раз, когда я иду мимо какой – нибудь кондитерской, то в отражении десятков незнакомых лиц я ищу её почти забытый образ. Глаза почему – то со временем забывают эти черты… Но сердце помнит всегда. Помнит её, вызывающе хохочущую в голос, с чашкой крепкого « espresso» и смачным куском сливочного бриоша с ягодами. Помнит её, невпопад танцующую под испанскую музыку, мечтающую о Кубе с её темпераментом. И крепко обнимающую меня каждый раз, когда я уходил…
…Она не просто жила. Как никто до неё прежде, танцевала эту жизнь. Смаковала её, как заправский гурман, смешивая, казалось бы, самые несовместимые ингредиенты. Да и готовила – невероятно! Её перепёлки, запечённые под соусом из белых грибов и нафаршированные сухофруктами, перевернули моё отношение к еде вообще. Я жадно обгладывал тонкие кости птицы, потом окунал хрусткий багет в сливочный соус… Временами он тёк у меня по подбородку, я оставлял жирные пятна на сорочке и цветастой льняной скатерти, масляными руками хватал бокал с вином, а потом лез к ней целоваться… Это было незабываемо! Я не владел собой…
Когда подпадал под волшебные чары этой женщины, то будто и не жил прежде. Не ел. Всё менялось в её руках. Продукты как будто отдавали всё самое лучшее, что было в них, делясь щедро ярким вкусом, ароматом и всеми своими соками. Вино пьянило и дурманило, проникая в мои обострившиеся рецепторы и оставляя после себя райское послевкусие цветов и фруктов. «Наверное, такие ароматы в раю,» - иногда думал я.
Она готовила – а я любовался, заворожённый. Что это? Шаманизм, священнодейство, магический ритуал?..
- Смотри, - она поворачивала своими руками мою голову в сторону плиты. – Я тебе сейчас покажу, как готовлю для тебя перепёлок. Это совсем не сложно. Сначала птицу необходимо промыть и обсушить. Присолить и поперчить. Обмазать тушку фермерской сметаной, чтобы мясо стало мягким и сочным. Пока птица маринуется, я мелкими кубиками нарублю курагу и чернослив. Теперь фарширую ими перепёлку и укладываю в форму для запекания. Белые грибы потомим в присоленном кипятке несколько минут. Сольём воду. Параллельно на сковороде растапливаем щедрый кусок сливочного масла и в нём, припассируя лук – шалот, буквально несколько минут обжариваем белые грибы до золотистой корочки для более сливочного вкуса перепёлок…
…Лук радостно шкворчал на раскалённой сковородке. Её ловкие действия завораживали меня, взрослого «чёрствого сухаря». Рядом с ней я был будто влюблённый мальчишка, у которого всё в первый раз.
- К золотистому сливочному луку я добавлю приваренные грибы и несколько минуточек притомлю их вместе с луком на сковороде. Духовку разогреваем до 180 градусов. Выкладываем белые грибы с луком на перепёлок. Накрываем форму фольгой и ставим в разогретую духовку на 35 минут. Сейчас мы с тобой впихнём перепёлок…
Она вставала на маленький табурет, лезла в маленький шкаф за специями, жонглируя над птицей паприкой и солью… Щедро крутила мельницей чёрный свежемолотый. Одним пальчиком цепко бралась за ручку духовки и уверенным движением отправляла крепкую керамическую форму с птицей запекаться. Потом вытирала руки о фартук и, жадно сделав глоток из бокала, удовлетворённо выдыхала.
Я не любил ждать еду, и она это знала. Нет, не стучал кулаком по столу – с ней я себе такого позволить не мог. Я был самым восторженным поклонником её кулинарного творчества.
Мы рвали руками горячий ароматный багет, погружая в пахучее оливковое масло. Жадно ели вприкуску с мясистым томатом, приправленным розовой солью. Только она умела сочетать в себе простоту характера и изысканность манер.
У нас была одна общая страсть. Сыр. Иногда она звонила мне в офис и просила заскочить на рынок за свежей зеленью, сочным куском домашнего козьего сыра и горячим хлебом, который надо непременно купить только у Жака. Я злился, ревновал. И совершенно не понимал: чем ей плох хлеб возле дома и почему именно у этого животастого и пухлогубого Жака я его должен брать? Но не желал с ней спорить. Мне вообще очень нравилось её: «А знаешь, печень куриная была всё – таки лучшая у Поля!..» Я искренне недоумевал: ну печень как печень… Но её нежнейший куриный паштет с луковым конфи считал просто: c’est délicieux !
Она вымачивала печень в молоке на сковороде с толстым дном, растапливая много сливочного масла. Обжаривала в нём большую луковицу и тёртую морковь вместе с печенью. Вливала туда 30 грамм арманьяка, остужала горячую ароматную массу и взбивала её в блендере до состояния нежнейшего облака… У неё дома всегда была баночка с пряным луковым конфи.
…Каждый раз жадно заглатывая нежнейший муссовый паштет, я понимал, что печень лучше всё – таки брать у Поля…
Как – то раз она у меня спросила: умею ли я выбирать сыр? Я даже немного обиделся на эти слова. Ведь я француз: конечно, я умею выбирать сыр! А оказалось, что нет. В один из солнечных осенних дней мы отправились вместе на рынок, и я испытал неописуемое острейшее чувство, сродни оргазму, от того, как она выбирала продукты! Она любила всё домашнее, фермерское. И торговцы отвечали ей взаимностью.
- На месте среза домашнего сыра обязательно должна быть маленькая молочная слеза, что, конечно же, говорит о свежести этого продукта.
Розовощёкий фермер мило улыбался в такт её словам, покладисто кивая головой. Нож продавца мягко вошёл в нежный шар и с еле неуловимым скрипом пронзил его напополам. Сыр развалился на две половинки - и тут же, блеснув, заструилась молочная слеза…
- Вот видишь: сыр «плачет». Берём! – довольно крикнула она и, чуть ли не облобызав продавца, удовлетворённая, удалилась.
Потом мы висели над корзинами со спелыми томатами. Дальше – были артишоки. Она въедливо просматривала каждый листик. Полчаса мы восхищались приправами с арабским продавцом, чихали, рыдали и громко смеялись. Я заворожённо смотрел на неё и сходил с ума.
Столько всего прекрасного и светлого было в этой маленькой женщине! Мою пресную жизнь словно приправили букетом разнообразных специй и усилителей вкуса из наших чувств и эмоций.
Её кухня была всего несколько метров. Вдвоём – немного тесновато. Мои длинные ноги вылезали из – под миниатюрного обеденного стола. Но нам вместе было удобно везде: и на мокром подоконнике с чашками кофе, куда падали капли дождя; и на маленьком диване, где мы ещё ближе прижимались друг к другу; и в кафе у дома, где было пьяно и шумно. Я кипел и бурлил, как таксист – индус в «пробке» в центре Парижа.
Она очень любила сливочный камамбер. Она запекала его с ядрами грецкого ореха, веточкой розмарина и мёдом. И смаковала, по – детски причмокивая и облизывая свои ладные пальчики. А потом мы любили друг друга, и каждый раз это было что – то особенное. Будто уже когда – то пробовал, но специи другие. Пикантные.
В какой – то момент я понял, что не могу от неё уйти. Не могу – и всё. Но я был трусом. И в душе очень боялся перемен.
Иногда, когда мог остаться у неё, с кухни доносились такие ароматы, после которых спать я уже не мог. Обжигающая шакшука из трёх свежайших домашних яиц со спелыми томатами, хрустящими листьями шпината, с запечёнными гренками, с плавящимся поджаренным сыром… Крепкий горьковатый турецкий кофе… Не забуду никогда.
…В тот вечер я знал, что больше не приду. Но сказать ей об этом не смог. Она встретила меня не только горячим поцелуем, но и свежеиспечённым тортом.
- Как в детстве – скажи? – умилялась она, глядя на свой кулинарный шедевр. – Пористый воздушный бисквит на шести домашних яйцах с влажным кремом из маскарпоне и свежей клубникой.
Аромат он источал неописуемый. Я подошёл к столу и пальцами зацепил вылезший крем. «Это восхитительно!..» - прошептал я, впиваясь в её сладкие губы. «Это ещё не всё, - подмигнув, ответила она, - у меня для тебя сюрприз». Удалившись на кухню, стала греметь посудой. «Накрывает на стол,» - подумал про себя я. Неторопливо стаскивая ботинки, чувствовал себя законченным подлецом.
- Serge! Ну что ты там так медленно? – она вопросительно посмотрела на меня из кухни.- Ну прошу, ma chérie , - всё остынет!..
Я помыл руки и прошёл на кухню. На столе ждали разнообразные закуски, горели свечи… Я молча откупорил нам Moët & Chandon.
- У нас с тобой сегодня небольшая годовщина. Я приготовила для тебя нежнейшую телячью вырезку, зелёный салат с редисом и пряной запечённой морковью под медово – горчичной заправкой. И на десерт – умопомрачительный торт, с ним ты уже познакомился.
Она игриво хлопнула себя руками по бёдрам и закрутилась по кухне юлой. Я горел от стыда, вливая в себя бокал за бокалом… Смотря на эту хрупкую тоненькую женщину, с ужасом понимал, что меня так любить больше никто не будет. Мой трусливый уход сломает её вполовину. Сможет ли она меня простить когда – нибудь?.. Её ловкие руки что – то резали, шинковали, перемешивали. На столе появилась миска с салатом и телячья вырезка на подушке из хрустких овощей под соусом из тунца и каперсов.
Торт мы ели практически руками. Она сидела у меня на коленях. Было уже глубоко за полночь.
- Кофе хочешь? – спросила она. Я кивнул. Она открыла окно, привычным движением быстро достала из кармана моего пиджака сигарету. Мы молча задымили на ветер. Капли ноябрьского дождя попадали в чашку с кофе и, глухо вонзаясь в крепость напитка, разбавляли его.
Последний наш завтрак случился в кондитерской у дома. Воздушная слойка только что испечённого круасана крошилась на её декольте. Она жирно смазывала круасан сливочным маслом и макала его в персиковый джем. «Обожаю круасаны!» - с набитым ртом сказала она. Я это знал. Только она умела так искренне и неподдельно восторгаться едой. В то утро я совсем не мог есть: в горле будто ком застрял. А она, напротив, сильно была возбуждена. Будто чувствовала, что больше мы не увидимся.
Я ушёл, оставив на столе недопитый кофе. Остановился у витрины и бросил умоляюще – призывный взгляд. Взгляд - в её сторону. В эту секунду она всё поняла. Сорвалась стремительно из – за стола. Опрометью выбежав, ринулась мне навстречу… Растворившись в моих объятиях, уткнулась мне в грудь. Я целовал её плачущее лицо и просил прощения. Тихо позвякивали колокольчики под открывающиеся и закрывающиеся двери кондитерской… Теперь я совсем не стыдился своих чувств. Моё сердце раскололось: До и После. А на моём лице, блеснув, показалась слеза, как одна из тех ночных капель ноябрьского дождя, угрюмо падавших в наши чашки с кофе…