Фото: pixabay.com
Всех дочерей колхидского царя назвали ведьмами, но только Медея взаправду могла колдовать.
С самого детства она пыталась разгадать все, что наполняло ее несложный языческий мир. Пока сестры учились ткачеству, Медея собирала по округе зернышки, камешки, перья и клочки шерсти, раскладывала найденное по величине и запаху, а потом изучала получившиеся системы. С пугающим упорством царевна хотела добраться до сути вещей. Она распускала ковры на нитки, разбирала украшения на бусинки, пробовала на вкус все, что нельзя разобрать, щупала все, что нельзя попробовать. Конечно, девочка вечно чем-то травилась и резалась, а потому половину детства (ту, что не была занята удовлетворением любопытства) провела в постели. В такие дни Медея вспоминала все отзвуки, ощущения, касания, полутона и шорохи, и составляла из них многослойную карту бытия. К восемнадцати годам колдунья вся покрылась паутиной шрамов, и, оставаясь вроде бы собой, стала принадлежать иному миру.
Со временем все привыкли к странностям маленькой царевны. Никто не пытался расчесать ее непослушные кудри, заставить умываться и улыбаться, никто не следил - поела ли она, здорова ли. Однажды царица даже предложила мужу отселить младшую дочь подальше от дворца. Тот только нахмурился и сказал, что колдунью нужно держать при себе.
К берегам солнечной Колхиды часто приставали корабли чужеземных купцов, и царская семья встречала их гостеприимно – пиром и разговорами. Пока за столом журчал обмен любезностями, Медея не могла думать ни о чем кроме спрятанных в трюмах причаливших кораблей товаров. Она нервно кусала губы, вполуха слушала о здоровье чьих-то королей, ожидая часа, когда сможет растереть в пальцах новую пряность. В одном из подвалов дворца она поставила черный котел и.разложила привезенные отовсюду зелья.
Однажды летним утром царевну разбудил упавший из окна рассветный луч – она привычно оделась и с пылающим факелом в руках спустилась в кладовую. Медея привыкла, что иногда неведомое звало ее изнутри вещей, требуя внимания. В кладовой колдунья долго глядела на полки, заставленные склянками, пытаясь понять, что же разбудило ее. Диковинные травы и напитки знакомо отзывались на прикосновения, но голоса их были привычны. Когда пальцы Медеи вдруг коснулись зеленой бутылки, девушка вспомнила, что никогда в жизни не пила вина.
Запалив огонь, колдунья вылила в котел содержимое бутылки. Пламя лизнуло черный бок, и рубиновая поверхностность вина заколебалась, в его глубине замелькали тени, отсветы факела рассыпались полутонами, вспыхнули далекими звездами в хмельной густоте. Медея заворожено наблюдала. Вино что-то спутано бормотало, не жаждало ей открыться, но шептало о чем-то своем.
«Остановись Медея!» - раздался вдруг звонкий голосок с верхней полки. Колдунья поглядела на узорчатый египетский флакон с золотыми каплями меда внутри. «Остановись, Медея!» - повторили они. «Мы видели как у истоков Нила короновали солнце, взошедшее над морем песка и ставшее богом. Мы видели людей с головами псов и крокодилов, видели как они взвешивают на высоких весах сердца других. Мы видели браслеты из чистого золота на руках прекраснейшей из женщин и видели змей на ее груди. О, Медея, мы столько видели изумрудов и слез, ила и пустынь, и ничто из этого не сулит тебе счастья, если дальше будешь глядеть в этот котел. Остановись, Медея!».
Колдунья замерла. Дрожащими пальцами она взяла флакон и неуверенно покрутила в руках. Золотой мед, отговорив свое, молчал, а в котле все так же клокотало что-то темное и безучастное. Зажмурившись от страха, Медея резко выдохнула и вылила мед в котел.
Напитавшись египетской сладости, тени встрепенулись и сложились в фигуру корабля. По телу Медеи разлилась теплая усталость, словно мед она вылила не в котел, но в самое себя. Корабль чуть расплывался, вздымаясь и опадая на волнах, и взгляд Медеи не мог ухватить его целиком.
«Остановись!» - зашептал вдруг мускатный орех на полке. «Остановись, колдунья! Я видел как ангел открыл смертному грудь и вложил в него другую душу. Я слышал как плачет одинокая вдова, покинутая каждым, кого целовала. Я видел как падает на колени весь город под криком муэдзина, как тяжелый алмаз не дает руке султана подняться. О, колдунья, я столько видел кинжалов и стрел, драгоценностей и звезд, и ничто из этого не сулит тебе счастья, если будешь и дальше глядеть в свой котел. Остановись!»
Медея взяла с полки кожаный кисет с пряностью и вдохнула ее аромат. От острого запаха и дурных предзнаменований защипало в груди. «Но если затушить пламя под котлом - то потухнет и эта странная тревога, пропадет корабль, уймется дрожь» - подумала Медея и, чуть помедлив, бросила щепотку мускатного ореха в котел.
Темный образ резче проступил сквозь волны незнакомого моря. Опьяненная запахом, Медея вбирала глазами силуэт мужчины, стоящего на носу корабля. Поднимавшийся от вина пар обжигал кожу. В силуэте мужчины скрывалось что-то недоступное ни сладости меда, ни остроте мускатного ореха, ни всем знаниям Медеи.
«О, наивная и всеведущая, остановись!» - загудели палочки корицы. «Слон идет туда, куда ведет его погонщик, но ты ведь можешь отвести свой взгляд! Безвольны шудры, мир глух к мольбам неприкосновенных, но ты ведь не ведаешь каст! Черноволосые девы, многорукие боги, аскеты и воины - все подчинены колесу перерождений, но ведь ты не принадлежишь ему, дочь иного мира! От истока Инда до мертвого города ничто не сулит тебе радости, если будешь и дальше глядеть в своей котел. Остановись, несчастная!»
Медея, уставившаяся в котел, не шелохнулась. Она любила корицу и всегда ей верила, корица была мудрее и старше многого, что росло на родной земле. Но что значит мудрость перед фигурой незнакомца в сладком вине? Только этой мудрости и не хватало, чтобы сдернуть покров неведения с трепещущего силуэта.
Уверенным жестом Медея бросила палочку корицы в котел - и на поверхности варева живым огнем вспыхнул упрямый взгляд героя.
Зелье вдруг зашипело, забурлило, и колдунья поспешно сняла котел с огня, но потревоженный кипением образ не вернулся. Тяжело дыша, Медея смотрела и смотрела в теплое вино. Все системы и знаки ее мира прожег и объял жадный взгляд Ясона, явившийся в вине.
Медея выбежала из подвала с золотым кубком в руках. Отец, мать и сестры уже стояли на берегу, встречая молодых аргонавтов. Протиснувшись сквозь собравшихся, изумленных такой поспешностью царевны, Медея вскочила на нос причалившего корабля, подбежала к Ясону и протянула ему кубок.
- Отведайте напитка, герои! – сбивчато проговорила Медея. Она неловко опустила глаза и увидела только руку, принявшую питье.
Герой пригубил теплого вина со специями и тайным колдовством. Он взглянул на девушку, потупившую взгляд, заметил ее пылающие щеки, прерывистое дыхание, трепет ресниц и улыбнулся. Ясон выпил принесенное зелье до дна, а после, охваченный хмелем легких побед, убил дракона, похитил золотое руно, похитил Медею и увез ее к белым колоннам Эллады.
Но алое зелье пряно с дороги в руках смуглой царевны, а долго ли хранят свои ароматы корица, мед и мускатный орех? Любовь, увезенная из жаркой Колхиды, не ведает строгих греческих канонов. Ясон взял другую невесту, и Медея убила ее, убила своих сыновей и сама погибла в той тьме, которой будто бы повелевала. Медея всегда знала, что нужно слушать мудрые древние пряности, но с того дня как увидела глаза Ясона, никогда их больше не слушала.