Текст: Павел Басинский
Фото: ru.wikipedia.org
Он родился 18 ноября 1946 года в Москве. В 1970 году окончил исторический факультет Московского педагогического института. Десять лет проработал учителем в школе. Затем - корреспондентом радио, литературным консультантом в журнале "Сельская молодежь". С 1993 по 1995 годы был главным редактором журнала "Дружба народов". Первая его публикация - рассказ "Обманщик" - был напечатан в журнале "Литературная учеба", № 5, 1978, когда автору было уже за тридцать. Но тогда это был престижный журнал. Я учился в Литературном институте в первой половине 80-х годов, и там, где нас вроде должны были печатать по определению, напечататься было почти немыслимо.
Я помню студента, чей рассказ в "Литературной учебе" готовился к публикации на протяжении всех пяти лет его учебы в ЛИТе, да так, кажется, и не вышел, потому что в этом рассказе герой кончал жизнь самоубийством, а по неписанному закону поздней советской цензуры советский человек самоубийством кончать права не имел. Интересно, что в этом плане наша цензура совпадала с церковной идеологией, где самоубийство - страшный грех.
Но это к слову...
Вячеслав Пьецух был (и остается) очень хорошим русским писателем. Но, будем говорить откровенно, с не очень удавшейся литературной судьбой.
Он был на слуху, о нем знали, его уважали, тем более что и человек был приятный, рассудительный, умеющий философствовать не натужно, а как-то просто, что называется "по-русски". Мыслить это называется, а не философствовать.
Но настоящей известности не было. Особенно в последние лет десять, когда он практически выбыл из литературной жизни, жил в основном в деревне, в литературных тусовках не участвовал, на премиях не появлялся и не получал их. Если и были у него какие-то премии, то "толстожурнальные".
Он вообще был идеальным автором "толстых журналов",
потому что писал компактно, в основном - рассказы и небольшие повести. Критика его замечала мало, а большинство его вещей и просто не замечала.
Мне вспоминается, что, кажется, пиком его славы стала маленькая повесть "Центрально-Ермолаевская война", опубликованная в конце 80-х годов, во время "перестройки", но еще до распада СССР. И я, если честно, больше других запомнил именно эту вещь Пьецуха, а многие другие не помню совсем.
Многие литературные герои удостоились памятников - в отличие от забытых прототипов
Может, нужно просто перечитать.
Мне всегда нравился его стиль - абсурдистский, но спокойный, какой-то подлинно народный, но без подражания народному языку, как у "деревенщиков".
По его стилю чувствовалось, что пишет городской интеллигент, но народ свой знает и чувствует.
Русский мужик либо молчит, слушая своего словоохотливого собеседника и во всем ему поддакивает, что вовсе не означает, что он с ним согласен; либо сам несет околесицу, а в собеседника всматривается, пытаясь разгадать, что он думает на самом деле.
Лев Толстой укорял раннего Горького: "Все мужики говорят у вас очень умно. В жизни они говорят глупо, несуразно, - не сразу поймешь, что он хочет сказать. Это делается нарочно, - под глупостью слов у них всегда спрятано желание дать выговориться другому. Хороший мужик никогда сразу не покажет своего ума, ему это не выгодно..."
Эту особенность русской народной ментальности Пьецух прекрасно чувствовал, и в "Центрально-Ермолаевской войне" она передана с изумительной точностью. Наверное, поэтому он и прожил последние годы в деревне; там ему было и душевно, и умственно уютнее, что ли. А может, просто склад писательского характера был такой - тяга к уединению, к неторопливости...
Городские интеллигенты в рассказах Пьецуха другие. Садятся за стол выпить водки и поговорить о бабах, а рассуждают о Шопенгауэре и загадочной русской душе. И чем больше пьянеют, тем более высокие темы поднимают.
Поколение Пьецуха,
те кто был рожден в конце войны или сразу после нее, вообще оказалось поколением, которому, с точки зрения карьеры литературной, нельзя позавидовать. Повезло "шестидесятникам", как бы они ни жаловались на цензуру и на Хрущева,
оравшего на них с высокой трибуны. Они попали в "оттепель" в молодом, но зрелом, возрасте; литература была тогда важнейшим из искусств; их любили, вокруг них возникали культы; они собирали стадионы. А если они эмигрировали или их изгоняли из СССР, это добавляло им славы на родине. Они были героями, кумирами.
А вот те, кто "оттепель" пропустил, будучи в это время подростком или совсем молодым человеком, и начинал свою карьеру в "застое", вот тем пришлось нелегко. Да, их печатали, им платили отличные гонорары и давали все преференции от СП СССР. Но времена настали глухие. На место кричащего Хрущева пришли серые цензоры. Они не кричали, они просто знали, что можно, а что нельзя. И писатели это знали. Внутренний цензор включался в них за несколько шагов до письменного стола.
Возможно, и поэтому Пьецух выработал свой стиль. Это не был эзопов язык, не была "фига в кармане".
Это была попытка наложить русскую классику на нашу советскую действительность. Показать, что ничто не меняется под луной, и русский человек всегда остается тем же.
Это было правильно, но, с точки зрения литературной стратегии, уже не срабатывало. В 90-е и "нулевые" на смену таким "тихим" писателям пришли "крутые" - Сорокин, Пелевин, Прилепин, Иванов. Они вдруг оказались на литературном Олимпе, с их полной раскованностью, запредельной свободой, но и зависимостью от книжного рынка. Это была уже совсем другая литературная реальность. Пьецух с его тонким письмом, длинными фразами, многостраничными мыслями о русской душе и мировом хаосе - в эту реальность не вписался...