Текст: Андрей Цунский
Фото: скриншот из видео "Лев Аннинский. Откуда возникла русская поэзия"
Много лет назад в гости ко мне приехал один замечательный чех по имени Михал, русист, удивительно увлеченный Россией. Он накупил массу книг и уже не знал, как переправить их к себе в Прагу - уж и не помню, как он выкрутился, кажется, грузовик нанимал какой-то. Я сидел за своим компьютером, он за своим ноутбуком. Я писал план очередного семинара для своих студентов - а он писал свои путевые заметки.
Я начал звонить приглашенным участникам семинара, среди которых был Лев Александрович Аннинский. Много раз просил я его выступить в качестве эксперта по самым разным проблемам - и он всегда соглашался дать комментарий. А комментарий всегда был точный, мудрый и по делу.
Михал стоял у книжной полки и, как потом оказалось, с завистью смотрел на корешки «Лесковского ожерелья» и «Трех еретиков». Но известно, что щедрость русской читающей публики относится ко всему, кроме доступа к собственной книжной полке. Грешен - и я не исключение. А тут я набираю номер и начинаю:
- Лев Александрович, здравствуйте! Семинар такого-то числа, мы пришлем такси... Да-да, к дому...
Договорились. Выкладываю в программу семинара фотографию гостя.
Что сталось с моим чешским другом! Он как-то мгновенно похудел с лица, а глаза загорелись.
- Ты звонил Льву Аннинскому?
- Ну да.
- У тебя в записной книжке вот так просто его телефон?
- Ага.
- Домашний?
- И даже мобильный.
Михал смотрел на меня, как Сальери на Моцарта (хотя я уж точно не Моцарт, а он - не злодей-отравитель). Просто во взгляде его читалось, что я не достоин такой записной книжки, такого знакомства, возможности такого общения. А сегодня я с ним вполне согласен. Не был достоин, наверное.
Пока мы ехали на семинар, Лев Александрович спросил меня о круге моего чтения. Через три минуты разговора о Горьком я превратился в дрожащее и напуганное ухо - и это ухо боялось, что сейчас мы вот-вот приедем - и разговор окончится...
Таких разговоров было у нас несколько. Я начал понимать Горького глубже и сумел так полюбить Лескова, как теперь. А ведь до этого не любил - но глаза раскрылись благодаря Льву Александровичу. И разве один я такой?
Студенты отпустили его с семинара, только когда комендант сказал нам: «Простите, но в 22 часа нужно закрывать здание!» И это избалованные редкими и знаменитыми преподавателями и гостями студенты ВШЭ, «вышки»!
Телезрители не уходили от экранов и забывали про дела и хозяйство, даже если в жизни не интересовались темой передачи.
Его ученики - счастливейшие люди на свете.
Ну а чех Михал, побывав у Льва Александровича дома, часа два вообще не мог говорить, а только записывал, записывал, а потом говорил сутки - не переставая. И все об Аннинском.
Увы, настал день, когда о нем придется помолчать.
Ушел настоящий ученый, настоящий русский интеллигент, не ставший советским, как бы ни старались его сделать таковым. Лев Александрович Аннинский официально имел статус литературоведа и критика. «Критик» - слово не очень точное. Тот случай, когда внешняя оболочка слова не соответствует содержательной его стороне. Лев Аннинский был Ведом. От древнего корня «ВЕ», из которого идут к нам и глагол «ведать», означающий не только «знать», но и делиться знанием «ве» - «дать», и вера, и весть, и вежливость, и вежа - даже и слово «великий» - то есть тот, у кого мудрость на лице...
Лев Александрович Аннинский безусловно велик. И знаниями он делился щедро. Книги его продолжат эту работу. Но ведь сначала знания нужно собрать. Вдохнуть в них мудрость и смысл.
Похоронив Льва Александровича Аннинского, наша страна станет, увы - беднее. А ведь пора уже нам задуматься, что стоим мы у очень опасной черты, и каждая такая потеря - не просто безвозвратна, она - уже как рана, которая может и не затянуться. Слишком щедро бросается наша страна людьми. Слишком легко считает, что придут новые. Однажды великие города и страны просыпаются глухой провинцией, просто потому, что не берегли своих мудрецов и их мудрость. Наследие Льва Аннинского достойно тщательнейшего сохранения и опубликования. Архивы - для избранных. Лев Аннинский не прятал свои труды от других.