Текст: Дмитрий Шеваров
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Спичка
Вспыхнувшая спичка,
Венчик золотой.
Маленькая стычка
Света с темнотой.
Краткое мгновенье.
Но явилось там
Неповиновенье
Вьюгам и дождям.
Ночи всё бездонней,
Но опять, смотри, -
Домик из ладоней,
С огоньком внутри.
Где на перекрестках
Мрак со всех сторон, -
Сруб из пальцев жестких
Слабо озарен.
Константин Ваншенкин, 1972 г.Если вспомнить те стихи Константина Яковлевича, на которые сложены песни, то кажется: какой же это свойский, распахнутый человек. И как хорошо с ним, наверное, просто посидеть, поговорить "за жизнь". Вот и я примерно так думал. А Ваншенкин оказался немногословен, сдержан, почти суров - во всяком случае, таким он был в нашей единственной беседе. Встречались мы в Переделкино 15 июля 2002 года.
Что вам первое помнится из детства?
Константин Ваншенкин: Это такие тонкие вещи - с ходу не скажешь. Такие воспоминания хочется оставить при себе. Иногда сейчас сами собой возникают, проблескивают какие-то подробности детства, но они могут быть вполне оценены только людьми того далекого времени. Теперешний читатель, даже внимательный, воспримет их отстраненно, просто как деталь былых времен.
В этих вернувшихся подробностях вы находите какие-то предвестия своего пути, того, что вы станете поэтом?
Константин Ваншенкин: Я не собирался быть писателем. Вернувшись с войны, поступил в геолого-разведочный институт. Первая моя книжка была о войне, об армии, но и там же вдруг - о детстве. Читателями это было очень горячо воспринято. Мое стихотворение "Мальчишка" особенно любили. А критика напоминала мне слова Пушкина о том, что на стихах о прошедшей юности далеко не уедешь. Но какая у нас была юность? Семнадцати лет, после второй четверти десятого класса я был призван в армию.
В русской литературе ХIХ века несколько гениальных книг родилось из воспоминаний детства. Сейчас эта тема ушла из нашей словесности...
Константин Ваншенкин: Ну, во-первых, жизнь тогда была более размеренная, спокойная. Сейчас читатель, большинство во всяком случае, не в состоянии читать такие описательные книги. И вообще классику.
А мне кажется, что читатель истосковался по гармонии...
Константин Ваншенкин: Есть, конечно, и замечательный читатель, он все примечает, понимает. Я тоже встречаю таких людей, как ни странно. И я вижу, что они воспринимают литературу гораздо более тонко, чем критика.
В прошлом году (статья написана в 2013 году. - Ред.) Александр Исаевич Солженицын просил меня выступить на вручении премии Жене Носову, нынче, увы, покойному. Я выступал, а потом ко мне подходили разные люди и говорили о моих стихах с удивительно профессиональным пониманием. Они говорили, что ценят в моих стихах короткую строку. Это же очень трудно - писать короткой строкой.
Наши газеты уход Евгения Ивановича Носова почти не заметили. Это было обидно и странно - таких художников можно сосчитать на пальцах одной руки...
Константин Ваншенкин: Смещены все представления о ценностях. Сейчас такое время, когда многие замечательные художники отброшены. Но они уже навсегда в литературе и не так важно - говорят о них по телевизору или нет, издают их или не издают.
А вы дружили с Евгением Ивановичем?
Константин Ваншенкин: Мы с Женей не были близкими друзьями, но очень симпатизировали друг другу. Понимаете: мы - ровесники, оба с двадцать пятого года. Для тех, кто был на фронте, это очень важно. Каждый год разницы - разная судьба. Один год рождения - это одинаковое время призыва, одинаковость всех положений на войне. Мы же в начале войны были совсем мальчишками, и нас призвали в конце сорок второго - начале сорок третьего. При знакомстве на всех сборных пунктах, в эшелонах и госпиталях, звучала одна фраза: "Ты с какого года?" Это как визитная карточка. И сразу все ясно, и не надо рассказывать, что с тобой было.
Те, кто там не был, сколько бы о войне ни читали, не могут себе представить, что это такое было. Сейчас думают, что это похоже на Афганистан или Чечню. Да, и там ужасно было. Но никакого сравнения нет с теми годами, когда пол-России занято врагом, пол-России погибло.
Что бы вы хотели сказать молодым людям, которые сейчас пробиваются в русскую литературу, стараясь не уступать соблазнам моды и легкого успеха?
Константин Ваншенкин: Могу сказать, что и нам после войны было трудно. Было мало издательств и всего три толстых журнала, которые были оккупированы всякими лауреатами. Очень трудно было пробиться. Но была связь поколений. Был интерес старших к идущим вслед.
А сейчас - разрыв. Он спровоцирован теми, кто говорит: то, что было до нас, - этого не существует, это советская литература, а она была прикормлена, и так далее... Это неправда, потому что рядом с фальшью была потрясающая, настоящая литература, которая продралась через все эти решетки, рогатки и вилы. Продралась к читателю. И не на Запад, а здесь, у нас. Тот, кто говорит, что этого не было, хочет просто сам утвердиться, получить имя за счет унижения достойных имен и замечательных людей. Это абсолютное повторение ждановской и сталинской политики. В послевоенных постановлениях было сказано, что все эти Ахматовы и Зощенко - это вчерашний день, который надо зачеркнуть. Но результат известен: кто остался, а кто забыт.
Оригинал статьи: "Российская газета"