Текст: Михаил Визель
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Фото обложек предоставлены издательствами
-
Кристофер Бакли «Охотник за судьями»
Пер. с англ. Т. Боровиковой
СПб.: Азбука, 2020
Вообще-то Кристофер Бакли - сатирик и, что называется, обличитель современных нравов. Его язвительные романы «Здесь курят», «Господь - мой брокер», «Верховные судороги» и многие другие чрезвычайно убедительны, потому что автор пишет о том, о чем сам хорошо знает - об американском, в первую очередь вашингтонском истеблишменте, благопристойном и лицемерном (как, впрочем, любой истеблишмент). В этом новом (2018) года романе действие происходит в 1664 году, но в тех же хорошо знакомых автору местах, - английских и голландских колониях, которым в будущем суждено стать Новой Англией и Нью-Йорком. Собственно, момент превращения Нового Амстердама в Нью-Йорк, когда командир английской эскадры Ричард Николс вежливо объявляет голландскому губернатору Петеру Стайвесанту, что Манхэттен отныне наш, то есть его величества Карла II, в книге и зафиксирован.
Но Бакли не был бы одним из лучших современных беллетристов, если бы не подобрал для этого хрестоматийного события необычную оптику. Его главный герой - не мужественный Стайвесант, отважный Николс или кто-то из десятка упоминающихся в романе реальных исторических персонажей, оставивших свой след, в прямом смысле слова, на карте восточного побережья США. А ничтожный британский чиновник со смехотворным на простое английское (как и голландское) ухо французским именем Бальтазар де Сен-Мишель. Он якобы послан в колонии с ответственным поручением - арестовать и препроводить на родину двух беглых судей, дерзнувших 15 лет назад подписать смертный приговор Карлу I, отцу нынешнего короля. Но на самом деле его миссия совсем другая. О чем он, вовлеченный в нее втемную, до поры до времени и не догадывается.
Бакли умело отрабатывает все необходимые перипетии приключенческого сюжета - погони, драки, сражения, любовь, смерть героев в supporting roles, чудные местные обычаи, индейцев и квакеров, но главное - видно, с каким наслаждением автор рассказывает своим читателям, откуда пошли есть Бауэри-стрит, Уолл-стрит, Бродвей, чтó было на Лонг-Айленде и т.д.
В последние годы стало в порядке вещей, что американские авторы (не говоря уж о сценаристах) рассказывают нам и про архаичную Грецию, и про ренессансную Италию. Где герои как ни в чем не бывало устраивают на брифингах презентации и проговаривают с терапевтом проблемы личностного роста.
Все это задрапировано в хитоны или камзолы, но сути-то не утаишь. Роман Бакли выгодно от них отличается: здесь уроженец Новой Англии пишет о Новой Англии. Неудивительно, что вышло здорово.
-
Владимир Севриновский «Люди на карте. Россия: от края до крайности»
М.: Бослен, 2019
Владимир Севриновский, журналист-фотограф, редактор фотоальбома “National Geographic” «Многонациональная Россия», уже выпустивший такие книги, как «Дождь у меня в голове» и «Календарь праздников и обрядов Дагестана», решил подытожить свой опыт путешествий по всей стране. Названия коротких главок, сгруппированных по пяти частям (Запад - Восток - Юг - Север - Центр), ясно говорят и о содержании, и о стиле: «Ступка, дрын и две электрогитары», «Generation “Пермь”», «Саратовские легенды», «Готический город Пенза», «Как полюбить ужасный город Питер», «Секс, мухоморы, Алхалалалай», «Еврейское нееврейство».
Русские писатели продолжают осваивать жанр травелога. В котором сюжетообразующую роль берет на себя само пространство, по которому перемещается рассказчик.
Причем этим пространством все чаще оказывается не изумительная Италия или резко экзотический Таиланд, а наша же собственная страна. Которая предстает (вдруг?) и экзотической, и изумительной. И это можно только приветствовать.
-
Эндрю Шон Грир «Лишь»
Пер с англ. С. Арестовой
М.: Popcorn Books, 2020
Главный герой этого романа, удостоенного в 2018 году Пулитцеровской премии - представьте себе, тоже писатель, со странной фамилией «Лишь»: Артур Лишь (“Less” в оригинале). По меркам калифорнийской артистической богемы, частью которой он стал благодаря завязавшимся еще в ранней юности долголетним любовным отношениям, он, можно сказать, неудачник: выпустил один пользовавшийся умеренным спросом роман, получивший несколько второстепенных литературных премий, пробавляется большими материалами по заказу глянцевых журналов и курсами лекций во второстепенных университетах. А самое главное - он только что пережил мучительный разрыв других длительных отношений. И выясняется, что ему, в сущности, не только не с кем, но и не с чем встречать неумолимо надвигающееся пятидесятилетие. Которое, вот насмешка судьбы, почти совпадает с приглашением на свадьбу - его коварная любовь выходит замуж.
Не в силах ни принять приглашение, ни отвергнуть его, несчастный Лишь перерывает почтовые ящики в поисках накопившихся приглашений в резиденции, на вручения премий, на курсы лекций, на сафари и т.д., и выстраивает себе длительный вояж, из Италии через Германию и Марокко в Японию - так, чтобы оба «критических дня» провести как можно дальше от дома.
План удается выполнить с блеском. И даже с лихвою перевыполнить. И вообще - глядя непредвзято, «неудачником» Артура Лишь можно считать лишь по меркам не просто «первого мира», а сливок «первого мира». С любой же другой точки зрения Лишь прямо-таки гиперуспешен. Что не мешает ему искренне ощущать себя лузером и неудачником, чем-то средним между кафковским Грегором Замзой и набоковским Пниным. А автору, в котором явно много от самого Лишь, - с мягким юмором и большой толикой отстраненности наблюдать за его метаниями по лучшим курортам, прекрасным виллам и постелям красивых парней.
Тут самое время признаться наконец в двух вещах. Во-первых, действие романа полностью сосредоточено в гей-среде. Любови и дружбы, пляжи и вечеринки, литературные конференции и премии (за редким исключением) - повсюду Лишь окружают гомосексуалы. А натуралы возникают эпизодически лишь где-то на периферии его мира. Поначалу это русскому читателю может показаться немного непривычно, но быстро привыкаешь. Не задумываемся же мы, например, читая южноамериканский роман, что июль у героев месяц зимний, а январь - летний.
А во-вторых, этот роман резко не понравился нашему постоянному читателю англоязычной прозы Денису Безносову. О чем он, не обинуясь, нам и написал. Я никак не могу разделить резкого неприятия Дениса. Возможно, потому, что читал по-русски, в блестящем переводе Светланы Арестовой - выпускницы переводческого семинара Александры Борисенко и Виктора Сонькина, к слову сказать.
Помимо удачно перепридуманного названия, весь текст оказался таким упругим, ритмичным и сочащимся юмором, что как должное воспринимаешь и копание в проблемах первого мира, и альтернативную ориентацию.
И сопереживаешь Лишь там, где сопереживать ему может любой. Ну, многие:
— Через неделю мне пятьдесят, — улыбается Лишь.
— Правда, странно стоять на пороге пятидесятилетия? Мне кажется, я только понял, как быть молодым.
— Вот-вот! Это как последний день в чужой стране. Ты наконец-то разобрался, где заказывать кофе, куда пойти выпить, где подают хороший стейк. А назавтра тебе уезжать. И ты уже никогда не вернешься.
— Как метко ты все описал.
— Я писатель. Я умею описывать.
И правда умеет.
-
Андрей Зорин «Жизнь Льва Толстого. Опыт прочтения»
М.: НЛО, 2020
Андрей Зорин, сын Леонида Зорина, давно профессорствует в Оксфорде. И книга его являет собой не такой уж частый пока что в нашем книгоиздании пример автоперевода сочинения, написанного изначально по-английски и для английской же аудитории. Что и определило ее особенности, самим же автором в предисловии обозначенные. Во-первых, он постарался свести всю безбрежную (и проникновенную) толстовиану в очень сжатый вид, ориентируясь на людей, которые русского гения XIX века, конечно, чтят, но главным писателем своей жизни отнюдь не считают (прямо как нынешнее российское поколение Гарри Поттера, верно?).
А во-вторых,
вопреки отечественной литературоведческой традиции, он не разделяет жизнь и творчество, а наоборот, включает одно в другое. И уверяет, что
«Война и мир», над которой Толстой работал шесть лет, в ходе которых у него родились несколько детей, - такой же период его биографии, как и пребывание на Кавказе.
В книге много других неожиданных наблюдений, которые можно было сделать только извне. Например, мы привычно называем графа Толстого родовитейшим аристократом; но русские графы, в отличие от графов европейских, появились только при Петре, за сто лет до рождения Льва Николаевича, так что, например, по сравнению с князьями Волконскими (семья матери писателя) Толстые мало что не выскочки. Или по поводу «Войны и мира» Андрей Зорин замечает: «Можно, пожалуй, cказать, что «Война и мир» представляет собой самое длинное и изощренное признание, которое мужчина когда-либо делал женщине», - имея в виду, что в Наташе Толстой вывел не столько свою жену Софью, сколько ее сестру Татьяну, к которой определенно испытывал более чем дружеские чувства…
И таких тонкостей здесь немало. Книге Зорина явно не хватает «русского психологизма» - как, скажем, в «Бегстве из рая» Павла Басинского, но как внятный компендиум жизни и творчества, точнее жизни-творчества, а еще точнее - жизнетворчества Толстого - лучшей точки входа не сыскать.
-
Алессио Де Санта, Филиппо Замбелло «Мой брат Уолт Дисней»
Пер. с итал. А. Манухина
М.: Компас Гид, 2020
То, что Уолт Дисней - один из тех творцов, кто создал XX век в том виде, в котором мы его запомнили, кажется, доказывать уже никому не надо. Интереснее другое. В Америке известное с давних пор европейское правило «За каждым великим мужчиной стоит великая женщина» несколько трансформировалось: «За каждым великим творцом стоит великий менеджер». И братья Диснеи - наглядное тому подтверждение.
«Если бы не прагматичность и деловая хватка Роя, может быть, фантазии Уолта никогда не воплотились бы на экране. Если бы не смелость и талант Уолта, может быть, Рой коротал бы дни банковским клерком», - уверяет аннотация книги. Лучше не скажешь.
Повествование в 170-страничном романе ведется от лица Роя; но отрисован он итальянским художником в добротной реалистической манере, можно сказать - в манере самого Уолта Диснея.
А можно - в старомодной манере. Интересный парадокс: новаторские визуальные и технические приемы Уолта остались в своем времени, а основанная преимущественно Роем бизнес-империя Walt Disney продолжает развиваться.