Интервью: Анна Матвеева
Фото: из архива А.Федорченко
Вот уже несколько лет Алексей Федорченко пополняет свою библиотеку довольно оригинальным образом: он собирает книги репрессированных ученых и писателей. Как он к этому пришел, в чем ценность такого коллекционирования и что за книгу режиссер задумал издать, выясняла Анна Матвеева — и попутно выяснила еще немало интересного.
Сегодня мы будем говорить в основном про книги, но в первую очередь я все-таки хочу спросить о том, что ты сейчас снимаешь и когда мы увидим твои новые фильмы?
Алексей Федорченко: Совсем недавно вышел полнометражный документальный фильм «Кино эпохи перемен» - он о том, как снималось кино в России в середине 90-х годов. Сейчас в производстве пять картин - и полнометражные игровые, и документальные. Все на разных стадиях готовности. «Последняя «Милая Болгария» (по автобиографической книге Михаила Зощенко «Перед восходом солнца». - А.М.) - сейчас заканчивается монтаж, мы долго монтируем, потому что выбрали сложный прием, кропотливую ручную работу. Но я надеюсь, что в этом году фильм выйдет.
В разгаре - съемки картины «Большие змеи Улли-Кале» - о проникновении России на Кавказ и Кавказа в Россию. Там среди героев появятся и Лермонтов, и Толстой, и Пушкин.
Еще одну картину задумал, хочу снять весной и летом - это фильм-монолог, который можно сделать за несколько дней, но говорить о нем еще рано. И два документальных фильма - один уже снят, но не смонтирован, о 90-летнем юбилее Василия Шукшина, который отмечали в прошлом году. Получилась такая грустная комедия. Ну и, наконец, фильм, который я уже делаю лет десять, он о Лете и Мнемозине, реках забвения и памяти. Это альманах, который пока не имеет названия.
Почти все перечисленное имеет какое-то отношение к литературе. Получается, что кино твое - родом из книг?
Алексей Федорченко: Я рос среди книг, в больших библиотеках, в первую очередь дедовской и родительской. Всегда много читал. Мне кажется, что каждая книга, которая попадает мне в руки, посылается мне не случайно, а для чего-то. Нужно понять книгу, понять, для чего она пришла ко мне.
А современных авторов читаешь?
Алексей Федорченко: Почти не читаю - не успеваю, то есть читаю, конечно, но не так много, как раньше. Но сейчас у меня на столе лежит двухтомник Юлии Латыниной об Иисусе, новая книга Евгении Некрасовой «Сестромам», прекрасная книга Натальи Милосердовой о режиссере Маргарите Барской, книга «Сталин и мошенники в науке», несколько книг Григория Кановича. У меня много интересов в истории, в прошлом, и книги в основном тоже оттуда.
Ты мне когда-то рассказывал, что начал собирать книжную коллекцию, чтобы отметить таким образом свое пятидесятилетие. Прошло три года. Много собрано?
Алексей Федорченко: Толчком был все-таки, наверное, не мой юбилей, а судьба бумажной литературы. Я понял вдруг, что моя большая домашняя библиотека теперь никому не нужна. Даже детям, хотя они читают много, но совсем другие книги и в основном в электронном виде. Библиотеки, подобные тем, в которых я рос, теперь выбрасываются, книжки уничтожаются, и нужно что-то сделать, чтобы книга не исчезла совсем.
Но если книга - сама по себе произведение искусства и исторический раритет, то она, скорее всего, будет жить. Однажды мне случайно попалась в руки книжка, автограф (Так на языке профессиональных коллекционеров называется книга с автографом. - А.М.) двух еврейских писателей - Ицика Фефера и Григория Сорокина. Фефера расстреляли по делу Еврейского антифашистского комитета, Сорокина тоже арестовали в 1949-м как «безродного космополита», и он умер в 1954-м, когда ему сообщили об освобождении. Он пошел в барак за вещами, и сердце остановилось. Я купил эти книги, и меня вдруг накрыло - люди, которые были безвинно убиты, держали ее в руках, сами подписали… Я стал изучать дело Еврейского антифашистского комитета, нашел всех, кто пострадал по нему - а это более 300 человек, и заинтересовался тем, кто там был писатель, кто - ученый, у кого выходили книги.
Вот так постепенно и стал искать по всему свету подобные издания - на аукционах, развалах, в русских библиотеках.
Я начал собирать книги репрессированных ученых и писателей.
О многих из них есть очень скудная информация, кого-то мы вообще не знаем, а хотелось изучить их жизнь подробно, посмотреть на фотографии… Уничтожали ведь в те годы целыми профессиями - если уж брались за геологов, то тысяча человек шла под нож, так же - востоковеды, археологи, астрономы, биологи, инженеры… Лучшие из лучших. Я составлял списки по этим профессиям и разыскивал книги.
Это главная тема твоей коллекции?
Алексей Федорченко: Но не единственная. Ответвлений сразу было много, я собирал и женские, и детские «автографы». «Приключения желтого чемоданчика», «Королевство кривых зеркал», Носов… Книги репрессированных, кстати, покупал и без автографов, потому что и сами книжки редки, а найти автограф - это вообще чудо.
Фото из ленты фейсбука Алексея Федорченко #наши_любимые_книжки
Сколько томов у тебя скопилось и где они хранятся?
Алексей Федорченко: Наверное, несколько тысяч. Хранятся в специальных секретных местах, дома книги уже не помещались.
Не было соблазна что-нибудь другое начать коллекционировать?
Алексей Федорченко: Я довольно долго, с первого класса, то есть лет тридцать, собирал марки, темой выбрал политическую географию. То есть меня интересовали все территории, которые выпускали марки - города, оккупации, революции, острова, колонии... Собрал большую классную коллекцию. В какой-то момент я понял, что это дорого, что попросту невозможно собрать всё, что я хотел. Ну и полиграфия к началу ХХI века стала такой, что уверенности в том, что это не подделка, нет никакой. Вот я и остановился на каком-то этапе, предпочитая быть уверенным в том, что у меня собраны подлинники. С книгами всё иначе.
Ты читаешь все свои «экспонаты»?
Алексей Федорченко: Что могу, читаю, но главный кайф получаю от того, что я эту книгу нашел. И от того, сколько последствий от всей этой истории. Вот, например,
недавняя линия, которая ответвилась от общей коллекции, это «репрессированные» энциклопедии
- удивительно интересная тема! Мне удалось собрать практически все энциклопедии, кроме одной, которые прервались из-за каких-то исторических событий ХХ века - войн или репрессий, когда редколлегия была полностью уничтожена, расстреляна.
В 1920-е годы произошел бурный всплеск интереса к науке, запустилось одновременно около десятка энциклопедий, но ни одна из них до конца не дошла, на каком-то томе выпуск был остановлен. В «Сельскохозяйственной энциклопедии» полностью сменилась редакция. «Литературная» выходила лишь до начала войны. В «Уральской энциклопедии» вышел только сигнальный том. В «Сибирской» выпущено три тома, а гранки четвертого были спасены по чистой случайности и напечатаны уже в 1990 году, причем в Нью-Йорке. Много интересных историй, связанных с этими энциклопедиями - я собрал их почти все, и словари, и справочники, - их тоже оказалось очень много.
Поражает упорство и целенаправленность власти, которая уничтожала лучшие мозги своей страны. Когда я листаю эти книги, я вижу, что их авторы были эльфами, гениями, это - волшебный генофонд, который уничтожен Сталиным и его слугами.
А есть сейчас смысл переиздавать все эти энциклопедии?
Алексей Федорченко: Нет, ведь никто теперь подобными изданиями не пользуется. Для меня они - источник открытий. Вот, например, первое издание БСЭ. Начали издавать в 1928 году, закончили в 1938 году. Издали полностью шестьдесят томов, а в первом томе - список авторов. 355 фамилий и в скобках специальность, тема, за которую отвечал ученый: экономика, физика, геология… Идешь по фамилиям, проверяешь - больше половины были расстреляны. То есть это золотой список на отстрел.
Или вот такие забавные, в кавычках, случаи. Второе издание БСЭ, второй том - 1953 год. Был такой академик, врач Владимир Филиппович Зеленин (помнишь, может быть, капли Зеленина?). Его арестовали по делу врачей в январе 1953 года, и в этом же году выходил второй том БСЭ, где должна быть статья о нем. Но нельзя же - враг! И вот, чтобы не перенабирать, вместо статьи «Зеленин» помещают статью «Зеленая лягушка» (в скобках - прудовая лягушка). Это при том, что зеленой лягушки в природе не существует - просто подтянули к нужной букве. Или возьмем пятый том, это уже 1954 год. Статья «Берия». Его арестовали, но том уже был отправлен подписчикам. Что делать? Написали письмо: просим вырезать 212—213 страницы и вклеить две новые страницы, увеличивающие статью «Берингов пролив». У меня есть экземпляры книг с Берией, есть и с вклеенной страничкой, есть том, где статья о Берии просто перечеркнута.
Три экземпляра одного тома? Попахивает мшелоимством.
Алексей Федорченко: Я не мшелоимец, я, скорее, коллекционер, которому обязательно нужна структура. Чтобы был полный список, где можно открыжить каждый пункт. Это очень интересно - находить удивительные книги и изучать их. Это научная работа, классификация, поиск.
Вот недавно, например, я выяснил, что из всей БСЭ первого издания два раза переиздавался только один том - 63-й. Я купил второе издание этого тома, он у меня в машине лежит. Буду искать разницу - она в семь страниц.
Есть в этом что-то бухгалтерское…
Алексей Федорченко: Ну, так я и есть бухгалтер…
А еще я столкнулся вот с чем.
Начиналось все с концентрированного ужаса от осознания того, что перед тобой лежит книга убитого автора.
Когда ты знаешь, чья она, о чем, находишь биографию автора, видел фотографию, понимаешь, кому и при каких обстоятельствах дан автограф, ты приближаешься к трагедии человека. Ты понимаешь, что с ним случилось, находишь ужасающие подробности того, как он погиб… Всё это я прочувствовал. Но! Когда ты держишь в руках одну книгу - это ужас. Когда у тебя их десять - это информация, книжная полка. А когда шкаф - уже статистика. Почему сейчас люди спокойно обсуждают, сколько погибло при Сталине - 3 миллиона или 800 тысяч? Потому что для мозга в принципе никакой разницы нет, одна цифра или другая. По-настоящему страшно - от единственной судьбы. Поэтому появилось желание, необходимость как-то художественно всё это осмыслить.
Мы с моим соавтором Лидой Канашовой
решили сделать книгу об этих уничтоженных ученых - «Сказки о репрессированных».
Это рабочее название.
Почему именно сказки?
Алексей Федорченко: Так получилось. Всё это естественным образом выросло в сказочный мир. Информации очень мало, это раз, и они эльфы, это два.
Эльфы?..
Алексей Федорченко: Фантастические какие-то люди! И книги их всегда с какими-то удивительными названиями. Вот мы с тобой сидим сейчас почти напротив того места, где стоял когда-то печально известный дом Ипатьева. Брат инженера - Владимир Ипатьев был создателем военно-химической отрасли СССР, отцом военного химпрома, его страшно любил Ленин. Он создал пять химических институтов, несколько химических центров. Как-то Ипатьев поехал в очередную командировку то ли в Германию, то ли в Японию, и в дороге его догнали письма о том, что все его ученики или арестованы, или уже расстреляны. Ипатьев не вернулся, уехал в США и стал создателем химической промышленности США.
Или вот инженер Александр Болонкин - он работал на заводе «АН», был специалистом «по крылу». Это уже новые времена, книжка Болонкина вышла в 1964 году, а посадили его аж в 1972-м как диссидента, за распространение произведений Сахарова и Солженицына. Посадили по полной, на 15 лет - мордовские лагеря, лесоповал. Он вышел в 1987 году, тут же уехал в Америку и стал… одним из директоров NASA. После пятнадцати лет топора мужик становится специалистом по электронному бессмертию, преобразованию окружающей среды - превращения холодных районов в субтропики, орошение пустынь замкнутым водяным циклом! В энергетике он предложил высотные подвесные ветроэлектростанции, высотные газопроводы и метод превращения любой материи в энергию. Болонкин предсказал возможность создания материалов, в миллионы раз прочнее существующих, причем способных выдерживать миллионы градусов. И эти материалы могут быть невидимыми! Александр Александрович научно обосновал возможность создания упругих невидимых сверхпрочных игл, способных дотянуться и проникать в недра Луны, Земли! И это не фантастика, а научные публикации. Кто-нибудь у нас знает об этом?
У нас есть сказка «Молитва зэка Болонкина», посвященная этому невероятному человеку.
Начинается она так:
«Хьюстон, Хьюстон, аве Отче!
Бьют по почкам больно очень.
Бьет по почкам прапор-гнида…
Мыс Канаверал, Флорида».
Женщины-ученые в «Сказках» тоже есть?
Алексей Федорченко: Есть, хоть и не так много. Мария Лаврова, специалист по китайским бронзовым зеркалам. У нее странная судьба. Лаврова получила медицинское образование, потом увлеклась синологией, стала востоковедом. После тюрьмы ушла в монастырь, прожила долгую жизнь, почти сто лет. У нее вышла единственная статья - «Китайские зеркала Ханьского времени».
Елизавета Александровна Мейер - профессор Московского пединститута иностранных языков, главный редактор большого немецко-русского словаря. Словарь объявили фашистским, редакцию расстреляли.
Или вот другое имя - Евгения Михайловна Плачек, ученый-селекционер, крупнейший знаток культуры подсолнечника, соратница Вавилова, научный сотрудник Саратовской областной сельскохозяйственной станции. Она придумала, как защитить подсолнух от заразихи, которая косила его в начале прошлого века. Плачек тоже расстреляли. Еще назову Лину Штерн, академика, она приехала в СССР из Швейцарии - была врачом, занималась вопросами бессмертия, стала одним из первых в этой области специалистов. В тюрьме, когда Штерн было за 80 (а ее взяли по делу о Еврейском антифашистском комитете), она единственная осталась жива. 11 человек расстреляли, а Штерн отпустили, наверное потому, что она занималась бессмертием. Всем интересно бессмертие… Автографа ее у меня нет, зато я нашел книгу-путеводитель по Кавказу 1920 года, с дарственной надписью Лине Штерн на французском языке. Кроме того, в моей коллекции имеется отдельный маленький «музей» писательницы Софьи Федорченко.
Ты ее полюбил за то, что она твоя однофамилица?
Алексей Федорченко: Нет, за то, что она замечательный писатель. «Народ на войне» - это была ее первая и самая известная книга, а в 1920-х тиражи детских книжек Федорченко были больше, чем у любого другого писателя. Она была очень популярна, но к 1930-м уже исчезла с горизонта - стала писать историческую прозу - трилогию «Детство Семигорова». Я стараюсь собирать всё, что ее касается.
Когда будут изданы «Сказки о репрессированных»?
Алексей Федорченко: Книга уже готова, в ней 40 рассказов, хотя вначале почему-то у меня было в голове число 300. Но я себе никаких сроков не ставлю, когда выйдет, тогда и выйдет.
На собирание коллекции у тебя, наверное, уходит все свободное время?
Алексей Федорченко:
Это мое основное времяпрепровождение, а свободное время уходит на кино...
Мне как писателю интересно, насколько разнообразны автографы на книгах. Иногда ведь не можешь придумать ничего оригинального - пишешь какие-то стандартные слова…
Алексей Федорченко: Чем старее книга, тем разнообразнее автографы, хотя встречаются и традиционные - «Уважаемому Иллариону Силычу от автора». Таких больше всего, но чем более личный автограф, тем он ценнее. Например, недавно в одном литературном справочнике нашел такую подпись: «Я ухожу, но сердце свое оставляю. 1927».
Если была мягкая обложка, то подписывали чаще прямо на обложке. Бывают вписанные пометки, стихи, написанные автором или читателем. Для меня любая книжная жизнь повышает ценность экземпляра, хотя по правилам все пометки и штампы снижают стоимость. А по мне, чем больше печатей, пометок - тем интереснее.
На своей странице в фейсбуке ты часто публикуешь обложки книг из коллекции под рубрикой «Наши любимые книжки». Помню, меня восхитило название «Биологическая трагедия женщины». Часто встречаются такие же забавные или странные?
Алексей Федорченко: Да, причем эти названия - они как законченное литературное произведение. Вот, вчера купил книгу для судмедэкспертов - «О значении странгуляционной борозды при повешении». Еще из недавнего - «О хранении желудей», здесь сразу и минимализм, и полнота. «Начало и середина игры в шашки». «К теории подкрылка и закрылка». «Жестокая брешь». «Тупая борозда».
Это похоже на ругательство! А теперь будет серьезный вопрос.
Я тебе искренне желаю жить очень долго, но всё же, думал ли ты о том, что будет с твоей коллекцией спустя многие годы?
Алексей Федорченко: Конечно, думал. Наверное, она будет продана, дешевле такие книги не станут.
А если сделать Музей книги имени Федорченко?
Алексей Федорченко: Может, и так… Но, боюсь, этим никто заниматься не будет… Сейчас книги не спасают, а уничтожают. Причем
основной враг книги, как ни странно, - это библиотеки.
Они списывают книги «по возрасту», независимо от качества. И сейчас в библиотеках сложно найти книгу старше 1990 года. Это такое узаконенное варварство. Кстати, сравнительно недавно чуть ли не в один день закрылись все зарубежные русские эмигрантские библиотеки. Прошло сто лет после эмиграции, сменилось 4—5 поколений, по-русски почти никто не говорил, а библиотеки работали во всех центрах русской эмиграции - у меня есть книги с отметками русских библиотек Гонконга, Манилы, Сиднея, Буэнос-Айреса, Парижа, Берлина. Когда эмигрантские библиотеки ликвидировали, кто-то их успел купить, думаю - по цене макулатуры, а я успел много интересного приобрести. Большая часть книг, которые я покупаю, была списана из библиотек - кто-то их спас.
Чего не хватает твоей коллекции, о чем ты мечтаешь?
Алексей Федорченко: Мне не хватает шкафов и порядка. Не укладывается в голове всё, что есть - и это меня раздражает. Нужно отсортировать, систематизировать, внести информацию в уже готовую базу данных (моя жена написала специальную программу) - но это большой труд, нужно несколько месяцев на это потратить. Пока не успеваю. Но обязательно сделаю.