Текст: Павел Басинский/РГ
Известно, что Корней Иванович Чуковский был не только великим критиком, филологом и детским писателем, но и любил собирать писательские высказывания по разным вопросам. Памятником этой стороны его деятельности стала знаменитая "Чукоккала" - сборник экспромтов, рисунков, стихотворений едва ли не всех великих и просто известных писателей ХХ века.
Менее известно, что Чуковский любил писателей "анкетировать". Так, в 1919 году в преддверии 100-летия Н. А. Некрасова он стал адресовать известным поэтам и прозаикам вопросы о Некрасове. Вопросы были простые: "Любите ли вы стихи Некрасова?"; "Какие стихи Некрасова вы считаете лучшими?"; "Не оказал ли Некрасов влияния на ваше творчество?" и т. п. Ему ответили Александр Блок, Николай Гумилев, Анна Ахматова, Максим Горький, Евгений Замятин и многие другие. Интересно было то, как на одни и те же вопросы отвечают разные знаменитости.
А еще в 1910 году он осмелился "анкетировать" самого Льва Толстого, послав ему вопрос о его отношении к смертным казням. Лев Толстой ответил во время своего "ухода", из Оптиной Пустыни, за несколько дней до смерти в Астапове. И это был последний текст Толстого, если не считать писем родным.
Я, разумеется, в мыслях не держу рядиться в мантию великого Корнея Ивановича, но мне показалось интересным разослать современным писателям, находящимся "на карантине", свою анкету.
Вот что они ответили. Ответы будут появляться на сайте "РГ" по субботам и воскресеньям.
Будьте здоровы! Ваш Павел Басинский
Сергей Шаргунов, прозаик, депутат Государственной думы, главный редактор журнала "Юность"
Где вы сейчас проводите время (если не секрет)?
Сергей Шаргунов: Провожу карантинные дни в загородном домике с женой и дочкой. Гуляю вокруг него по участку с коляской. Дочке недавно исполнился годик. Но периодически приходится срываться в Москву - то и дело собирают Думу. На заседания, конечно, являюсь в маске. Так что полный карантин не для всех. Мой 80-летний батюшка все время служит в своем храме, пусть и без прихода.
Над чем вы сейчас работаете? Что читаете?
Сергей Шаргунов: Роман пишу. Перечитываю стихи Георгия Иванова и Уистена Хью Одена. И - "Смерть современных героев" Лимонова, странный эстетский текст о холодной Венеции, перечитал. Еще заказал и читаю книги об иконописи XVI века на Руси (нужно для романа). Но и других дел, как всегда, хватает. Готовлю новые номера журнала "Юность" и занимаюсь редакционными хлопотами. Дистанционно записываю свою телепрограмму и стараюсь помогать всем, кто ждет подмоги. Увы, эпидемия стала индульгенцией для многих чиновников, самоустранившихся от работы. Приходится их отыскивать и тормошить.
Влияет ли как-то на ваше творчество вынужденная самоизоляция? Самая продуктивная творческая пора А. С. Пушкина, Болдинская осень 1830 года, пришлась на "холерный карантин".
Сергей Шаргунов: Хочется думать, что времени для прозы стало чуть больше.
Как вы относитесь к черному юмору, который я прочитал в интернете: "Сидите дома. На улице люди"? То есть люди - это опасность, как дикие звери. Не кажется ли вам, что мы сейчас живем во времена какой-то новой этики и новой стилистики в широком значении этого слова?
Сергей Шаргунов: Возможно, отчуждение и дистанция, эскапизм для кого-то теперь войдут в привычку. И будет сложно привыкать к прежней чехарде повседневности. Такой стокгольмский синдром. Но художник-то, мы помним, чего заложник и у чего в плену… Вообще же растянувшийся экзамен в эти дни держим все мы, род людской. Задача простая и непростая: не падать духом. Не дрейфить, не раскисать, не распускаться. Проверка на прочность людей, государств, союзов, отношений, прежних, докарантинных интересов, привычек и устремлений. Замечаешь даже по соцсетям, как по-разному люди проявляют себя перед лицом вызова. Так всегда было, за века до изобретения интернета. У некоторых, увы, истерика и агрессия, а отрицание эпидемии сменяется паническими слухами о ее непобедимости. Но сколько вокруг мужества! Герой проявляется в беду. Сегодня ярко и отчетливо может быть увиден характер каждого. Поэтому, кстати, и литература чаще всего обращается к беде, чтобы лучше исследовать и открыть тайну человека. Все-таки "есть больше оснований восхищаться людьми". Это финал романа "Чума". Вот и мне вместо того, чтобы распекать неразумных, хотелось бы восхититься добросовестной выдержкой абсолютного большинства сограждан. Теми, кто ободряет друг друга. Теми, кто не бросает более слабых.
Можете ли вы вспомнить какие-то примеры из русской и мировой классики, где была примерно описана нынешняя ситуация? ("Пир во время чумы" не называть!)
Сергей Шаргунов: Если не утешать и не поддерживать тех, кому трудно, беда захлестнет всех без разбора. И тогда сбудется пророчество Джека Лондона, написавшего роман о пандемии XXI века "Алая чума": "Цивилизация рушилась, каждый спасал свою шкуру". Или я бы обратился к живописи. Картина "Семья" Эгона Шиле, знаменитого австрийского экспрессиониста. Любовь, отчаянье и просто слов нет… Он изобразил жену, которая погибла от "испанки" на шестом месяце беременности, неродившееся дитя и себя. И тоже умер от страшного гриппа через несколько дней. Такая картина - как будто плакат с призывом дорожить семьей. И радоваться, если, сидя дома, даже ссорясь и ворча, как многие, изнуренные заточением, живы и здоровы…
А еще можно открыть не художественные книги. О драме фальшивого современного общества твердил философ и социолог Жан Бодрийяр, столь часто употреблявший это тревожное словцо "вирус" и предупреждавший: виртуальный и выморочный мир-симулякр тотчас даст сбой, как только повеет гибельной опасностью. Другой философ, Мишель Фуко в книге "Надзирать и наказывать" замечал: "Чума породила дисциплинарные схемы в Европе". Главное, чтобы дисциплинарный санаторий не приобрел совсем уж бесчеловечные формы, перейдя к безжалостному контролю над личностью. Для этого у цивилизации немало предпосылок.
Писатель в России обязан быть пророком. Как вы думаете: когда это закончится и что нас ждет после этого?
Сергей Шаргунов: Пойдет на спад к лету. Но больше, чем от вируса, люди пострадают от его экономических последствий. Тревожит массовая безработица, криминализация общества. Хочется обновления во всех смыслах. Утомила косность всей системы. А еще в многочисленных письмах, которые получаю, недобрым словом поминается "оптимизация". Хорошо бы одним из последствий нынешних испытаний стал волевой отказ от закрытия медицинских учреждений и сокращения врачебных штатов.
Нынешняя реальность делает актуальными самые решительные социальные программы и курс в сторону хоть какой-то справедливости. Всех не сделать богатыми, но надо остановить разрастание нищеты. Мне кажется, новый вес обретает человек труда. Тот, у кого есть свое дело, кто производит и созидает. В городе и на земле. Человек труда - тот, кто сейчас наиболее уязвим, кому грозит катастрофа. И это тот, кто на самом-то деле главный во время большого кризиса. Нынче благодаря не знающим карантина труженикам у нас есть канализация, электричество, связь, интернет, подвоз еды и вывоз мусора, наконец, больницы…
Кстати, я заметил, что живущие скромно, для кого выживание актуально не только во время эпидемии, а особенно после нее, почему-то ведут себя мужественнее процветающих снобов. Может, мне так кажется. Может, и нет.
Очень трогательно наши люди подбадривают друг дружку. Не только шуточками в "вацапе". Например, песней - всем миром, по старинке. Для меня наш народ - многоэтажка в подмосковном Видном, где из разных окон на разные голоса летело: "Выйду ночью в поле с конем..." Не сдаемся, значит, победим.