Текст: Александр Бронников, Сургут
Фото: pixabay.com
ВЕРАНДА
(Орфография и пунктуация авторские)
Мелодия сладким послевкусием растеклась последними своими нотами, засверкала гармонией завершённого и затихла. Чёрный виниловый диск ещё крутился, ещё постукивала беспомощно игла, ещё слышался тихий шипящий звук, а рука уже тянулась, уже зависла в нерешительности, помедлила чуть, подхватила головку патефона и перенесла её на самый край, самое начало музыкального кружения. Игла мягко скользнула в знакомую дорожку, потёрлась кошкой о кромку, и с лёгким шелестом этого сказочного скольжения мелодия снова вернулась в окрашенный жёлто-красными мазками вечер.
Из темноты дома – яркая картина осеннего света, жёлтый, ещё не увядший свет прохладного солнца. Светлая веранда, открытая входная дверь на двор. Жёлто-красные кленовые листья пушистым ковром устилают землю. Несколько листьев лежат на крыльце, на полу веранды и даже в забытом эмалированном тазу. Старый, весь в пятнах глубокой ржавчины таз, он стоит у самой двери, забытый на полдороге, оставленный в спешке или выставленный специально, он ждёт.
Дверь долго оставалась открытой, пропуская на веранду скользящие по плотному осеннему воздуху листья, мокрые порывы дождя, который заливал полосатый коврик у двери, дощатый пол. И постепенно таз наполнялся, собирал в себя это вторжение, этот прозрачный намёк на присутствие другого мира, другой реальности. Теперь таз полон воды, удивительно прозрачной, искрящейся в лучах клонящегося на закат солнца. В этой воде плавают листья, они почти неподвижны, они почти застыли, словно не вода это вовсе, а кусок прозрачного льда.
Наверное, так и будет, когда придёт зима, и снег заметёт крыльцо, еле заметную тропинку к дому, заберётся на веранду. Тогда дождевая вода станет прозрачным камнем, в котором неподвижными жёлто-красными пятнами будут жить листья. Все остальные листья умрут, снег погребёт их старательно и нежно, скрывая останки, пряча отжившее под белоснежным началом нового времени, а эти ледяные листья будут жить. Будут жить, пока в них хранится частичка их великолепного осеннего света. Но это будет потом. Сейчас невидимый ветерок толкает их за неровные края, и они плывут, плывут в этом бесконечном море дождевой воды старого эмалированного таза.
Реальность сдвинулась, заколебалась острыми, колючими линиями помех и исчезла.
Боль вернулась не сразу, ещё много драгоценных мгновений он чувствовал лёгкость и свободу своего парения в придуманном своём мире, пока тонкие, дрожащие нетерпеливо нити проявлялись в мышцах, выжигали свой знакомый рисунок, дёргаясь в безобразном, извивающемся танце.
Перед глазами мелькнули пальцы в белых облегающих перчатках, и доктор за границами видимого узкого пространства заговорил мягким глубоким голосом:
– Я прервал вас, простите, вы были… ваши образы, они… они очень хорошие. Вы знаете, моя жена подписана на вас, она рыдает, как ребёнок, когда вы транслируетесь.
Парализованные, ссохшиеся в единой комок мышцы не позволяли повернуть голову, и человек движением век заставил инвалидное кресло повернуться. Появилось грустное, улыбающееся лицо доктора, строгие очки с бесконечно бегущими строчками текста придавали ему странный, нечеловеческий вид.
Словно услышав мысли человека в инвалидном кресле, доктор снял очки, зажмурился, поморгал устало и снова посмотрел на пациента.
– Вам было бы лучше согласиться. Здесь даже думать не о чем. Сами понимаете, какая альтернатива.
Человек перевёл взгляд на окно. За стеклом, совсем рядом с низким заборчиком, стоял большой чёрный фургон. Глянцевая его поверхность ловила отблески солнечного света, небрежно, даже грубо отражая, отбрасывая его в сторону, слепя и бликуя своими покатыми гранями. Из фургона никто не выходил, никто не стоял угрожающе скрестив руки, но эта чёрная машина, она пугала. Сгустившаяся темнота, чёрные непроницаемые окна, даже лобовое стекло фургона – чёрное, надёжно скрывающее от посторонних внутреннюю жизнь, внутреннюю силу этой страшной машины.
Глаза человека забегали, заморгали, заставляя отпечатываться на мониторе чёрные мурашки символов и знаков. Короткая строчка замигала, монитор плавно повернулся к доктору: «Мне нужно подумать».
Вздохнув, доктор откинулся на спинку стула и забарабанил кончиками пальцев по гладко выбритой своей щеке, ещё раз вздохнул и сказал:
– Я понимаю вас. Столько лет в кресле, замкнутый в искалеченное тело. Мир, который вы вообразили, который построили, он прекрасен, но он не настоящий, он всего лишь иллюзия, а мы предлагаем вам настоящую жизнь. Вы увидите звёзды, сияние бескрайних просторов звёздных скоплений, вспышки сверхновых, искажённые, немыслимые границы чёрных дыр, невозможный свет квазаров. Всё это станет вашим достоянием, тем, что вы никогда не сможете представить. Реальность, в которой вы будете жить, по-настоящему жить, она действительно настоящая, реальная.
Череда быстрых движений век, скольжение глаз, следящих за проявляющимися буквами на экране, и доктор, наклоняющийся немного вперёд, вчитывающийся в написанное на экране.
Грустная улыбка доктора отражается в поверхности монитора и исчезает, когда он отворачивается, будто бы не выдерживая её ироничного, печального смысла.
– Не спорю, – доктор проводит пальцами по виску, – ваши миры они тоже, в какой-то мере, реальны, они заставляют людей испытывать настоящие чувства, переживать, но всё-таки они иллюзия. Вы же не можете пройтись по этому миру, ощутить под ногами траву, камни, потрогать листья, ощутить дождь, а мы предлагаем вам именно это. Вот посмотрите.
Перед глазами человека в инвалидном кресле возникает прозрачный прямоугольник планшета. На экране в потоках диаграмм, графиков и длинных рядов цифр идёт фигура. Она почти человеческая, почти похожа на настоящую, только металлические штифты и угловатый пластик, закрывающий движущиеся сочленения, только не мигающие глаза, только матово блестящая поверхность не дают мысли поверить в реальность этого существа.
– Представьте, – голос доктора набирает силу, – вы сможете двигаться, самостоятельно передвигаться, делать всё, что вам захочется, идти, куда захочется.
Глаза парализованного человека остаются неподвижными, равнодушно следят за стремительным шагом нарисованной копии человека.
– Да, – звук голоса становится тише, – есть небольшие побочные, так скажем, эффекты. Вы больше не будете способны на ваши, так скажем, фантазии, но это, согласитесь, это небольшая плата за ваше полное выздоровление. С этим телом вы больше не будете страдать, вам не нужны будут лекарства, это кресло, вы будете совершенно здоровы. Вы уже заплатили огромную цену за своё состояние, пора вернуть себе обратно то, что вы потеряли.
– Мы можем начать уже сегодня. Вам даже не нужно собираться, мы всё вам предоставим в клинике. – Доктор убирает планшет и нетерпеливо хлопает себя по коленям. – Мне нужен ваш ответ. Прямо сейчас.
Доктор поднимается и подходит к окну, заложив руки за спину, доктор в желтушном потоке слабого осеннего солнца, доктор ждёт. И это его ожидание, оно такое ненастоящее, нереальное, что можно, даже не оборачиваясь, увидеть, как на экране развернувшегося монитора одиноко мигает вертикальная линия курсора
Парализованный человек закрывает глаза. Этот переход, он никогда ничем не примечателен, ничем не отмечен, он просто возникает. И только провод, теряющийся где-то в волосах человека в инвалидном кресле и тянущийся по костлявому, высохшему плечу через руку к мигающему разноцветием блоку трансляции, начинает течь, струиться голубым прерывистым светом. Теперь каждый, кто захочет, может заглянуть в этот новый, нереальный, выдуманный, вычувствленный мир.
Когда солнечный луч изредка пробивается сквозь низкие осенние облака, он так славно освещает веранду, что становится уютно и радостно. Если бы он задержался подольше, то можно было бы стряхнуть старую кипу пожелтевших газет с плетёного кресла и, удобно устроившись в нём, долго-долго наблюдать, как жёлто-красные листья плавают в осенней прозрачности.
Но осеннее солнце капризно и болезненно. Оно прячется в густых мохнатых облаках, кутается в шали-туманы с затейливым узором. Оно очень неохотно смотрит на прекрасную картину увядания природы.
Прохладно. Сырой запах нетопленного дома заполнил всё пространство. И только на веранде запах остался прежним.
Сотканный из воспоминаний и печальной надежды образ мчится в бесконечной паутине сверкающих цифр, поглощаясь и вспыхивая в тысячах глаз, он набухает прозрачной влагой, струится по тёплой бархатистости щеки и срывается в беззвучное падение непознаваемой, необъяснимой тоски.
Человек в инвалидном кресле не слышит удаляющиеся шаги доктора, не видит, как раскрывается в чёрном своём великолепии фургон, как тянутся к дому змеящиеся трубки, тугим напором выплёвывающие на стены вязкую, тягучую смесь, как летит, замедляясь и тая, сноп искр, и как приливными волнами беспокойное море пламени охватывает всё вокруг.
Веранда всегда была таким местом, где смешивались внутреннее и внешнее. Огромный мир снаружи никогда не проникал в дом, а маленький мир дома никогда не выходил наружу. И только веранда давала им возможность проникнуться друг другом. Только здесь под защитой внутреннего мира дома можно было уютно наблюдать за миром внешним, сопереживать и быть участником. Только здесь можно, не прячась в тёплой глубине дома, наслаждаться дождём, прислоняя ладонь к стеклу и чувствуя, как стучат капли.
Это полумир двух миров, защита от одного и укрытие от второго. Безумно страшно пустить в дом внешний мир, он выстудит, вылущит дом, не оставит от него ничего домашнего и уютного, он превратит его в себя, проглотит и забудет.
Тоскливо и скучно закрываться в домашнем, комнатном уюте. Никогда не почувствовать свежего дыхания вечно изменяющегося бурлящего извне. Внутренний мир задохнётся, переварит себя и схлопнется в своей невозможности вдохнуть чистоту внешней жизни.
Темнеет. Тепло. Дом прогрелся. Огонь в печи потрескивает сухим жаром. Дверь на веранду плотно закрыта. На плетёное кресло в томительном ожидании наброшен пушистый плед. А листья в старом эмалированном тазу оставлены у двери. Их плавные, неспешные движения будут напоминать о том, что веранда — это то самое место, где встречаются миры.
P.S. Напоминаем, что участникам конкурса необходимо заполнить форму с личными данными, которую можно найти здесь.
Публикация рассказа на сайте не означает, что он вошел в шорт-лист.