Текст: Екатерина Меньшикова, Москва
Фото: pixabay.com
ПОСЛЕДНИЙ КОВЕР
(Орфография и пунктуация авторские)
К свадьбе волоокой красавицы Барно и своего любимого внука Вахида бабушка Рузи начала готовиться за три месяца. Сразу после обнародования помолвки, закрепленной отрыжками родственников невесты: Рузин плов всегда получался особенно сытным. Сначала бабушка достала и перемыла фамильный сервиз на сорок персон, украшенный диковинными остролистыми цветами, потом отчистила до блеска старый казан, кормивший гостей еще на ее собственной свадьбе. Вместе с Вахидом набросала на тонкой, похожей на истлевшие прошлогодние листики, пергаментной бумаге узор для ковра, на котором должны были произносить молитву новобрачные. Рузи рассчитала, что для того, чтобы успеть уложиться в срок, ткать нужно по четыре часа в день. Предстоящий труд не пугал семидесятилетнюю женщину. Опытная ткачиха, служившая в шестидесятые годы прошлого века на самой крупной в стране фабрике, Рузи соткала за свою жизнь 120 ковров, два из которых – синий с лебедями и белый с крохотными райскими птичками, не растерявшие от приливов времени ни полтона своей яркости, до сих пор украшают витрины фабричного музея. Станок у Рузи был старинный и похожий на нее: горбатый, но очень проворный. Когда Вахид был маленький, он часто садился рядом с бабушкой на пол, сложив ноги по-турецки, и заворожено смотрел на ее работу. Рузи говорила, что нитка в станке – живая. Она и правда казалась женщине живой: подвижной и юркой, то ли как гадюка на бахче, то ли как бегающие помехи в телевизоре, который в те годы показывал в основном только их.
К работе над сто двадцать первым ковром Рузи приступила с горячим трепетом, напоминавшим ей то юношеское волнение, которое она испытывала, слушая популярные в пору ее молодости стихи о первом секретаре ЦК. «Можно не любить меня. На всё, право, божья милость, Но страну готов поднять. Чтобы лучше всем в ней жИлось». Было что-то в тех стихах и в этой работе, что поднимало Рузи над бытом, над памятью о рано погибшем в гражданской войне мужем, над чадом дворовых тандыров, над кронами высоких платанов на бульваре, где проходило ее первое свидание. И это что-то было – преклонение перед властью. В случае с ковром властью был ныне правящий Президент, чей портрет, скачанный Вахидом из Интернета и распечатанный на слепом принтере, должен был, как арбуз на рынке, уверенно выделяться среди россыпи тканых ягод, фруктов и узоров.
За месяц до торжества, когда большая часть работы была сделана, и Президент уже пристально следил за Рузи пока еще одним, но пронзительным, тканым глазом, заставляя еще усерднее относиться к работе, в городе начались волнения. По вечерам, выползая к общественным тандырам, чтобы напечь лепешек и самсы на завтра, и кашляя – то ли от едкого дыма, то ли от мощного в этом году цветения татарской лебеды, жены уехавших за границу на заработки мужчин рассеивали по дворам пыльцу слухов. О страшной болезни, охватившей весь мир. О миллионах больных и тысячах умерших. Пацаны, играющие на обтянутых пробитой дробью шинельной тканью столах в дворовый бильярд, с азартом ловили ошметки новостей. Интернет в стране жестко цензурировали и узнать хоть что-то было для них особым, пряным, как кумин, удовольствием. Рузи, выползавшая во двор со складным стульчиком сразу после окончания работы, тоже попадала в облако пыльцы слухов. Но на Рузи эта пыльца не оседала: соскальзывала с курты и шароваров, почти не оставляя следов. Послушав соседок, она лишь сочувственно качала головой, плотно завернутой в тонкий платок, как в лаваш: «Вот уж поистине мудрый наш правитель. Иначе как объяснить, что смерч эпидемии прошел по всему миру, а нашу страну не заметил, не зацепил». Жены работников-иммигрантов плакали, затапливая слезами видеочаты и умоляя мужей вернуться. Но те, одетые в похожие на спасательные оранжевые жилеты, бодро выныривали из слёзных водопадов. Их работу включили в реестр служб, обеспечивающих жизнь больших городов, на опустевших улицах теперь они - люди первого сорта, жди золотых гор и золотых зубов.
После одной из таких дворовых посиделок, пахнущих самсой, зеленью и прибитой пылью, кареглазая Есмин, чей муж тоже находился на заработках, подговорила Барно начать шить защитные маски. Доводы Есмин были просты: не может болезнь пройти мимо, неделя-другая, и начнется и среди нашего народа мор. Если уже не начался: подозрительным казались Есмине разговоры об аномальных аллергиях на фоне всеобщего кашля и советы по выпалыванию лебеды, которыми пестрили местные новости. Восприимчивой Барно идея понравилась. Тем более, что руки у девушки были ловкие, глаза зоркие, а вкус хороший, - все это вместе позволяло превращать банальное средство защиты в модный аксессуар.
Очень скоро в масках из пестрых шелков ходила уже добрая половина молодого женского населения квартала. Маски очень украшали девушек: большая часть лица оказывалась скрытой, и они начали подчеркивать взгляды стрелками. Мужчин новая мода раззадоривала, заставляя идти на необдуманные поступки. Утром 9 апреля, ровно за пять дней до свадьбы Вахид силой затащил Барно в сарай, располагавшийся вплотную к его дому, через две хилые стены от комнатки бабушки Рузи, стянул с нее шаровары и рубашку, оставив только тоненькую розовую с золотистым орнаментом маску, и под стрекот ткацкого станка и свой собственный душераздирающий кашель, методично изнасиловал на пахнущем пылью, колючем от засохшей грязи ковре. Как многие мужчины в ту весну, Вахид очень раскаивался в конце и нежно жалел Барно, вытирая липкие перепачканные пальцы о ковер и слизывая соленые слезы и потекшую тушь с плотно закрытых девичьих век.
Через две недели маски запретили. Нет, не из-за возросшего числа изнасилований: подавать заявления в службы охраны правопорядка было непринято. В стране не было насилия, поэтому попавшая в ситуацию Барно женщина автоматически объявлялась проституткой. Официальной причиной была другая: маски пропагандируют иллюзорную заразу, которой в стране не было и нет. Носить их означало сеять дезинформацию, поэтому каждого, кто появлялся на улице в маске, грозились нещадно штрафовать.
Журналисты старались, как могли, угодить властям. Утром 10 апреля знаменитый местный бродяга Рустам, роясь по обыкновению в мусорном баке, наткнулся на заметку о парадоксе национального здоровья. В статье, расположенной сразу за репортажем о работе похоронных служб одной из европейских стран, не справлявшейся с вывозом трупов, говорилось, что благодаря царящим в стране традициям гигиены и всеобщей религиозности граждан, нация поддерживает чистоту тела и духа и смело противостоит не только грозному вирусу, но и …. . Последнего слова Рустам не разобрал: финал заметки был заляпан чем-то коричневым.
По пятницам над городом раздавался пронзительный призыв громкоговорителя из мечети. Рузи – как и всех женщин города - в мечеть не пускали, но молилась она усердно и ровно в положенный час. В эту пятницу бабушка совершала намаз особенно рьяно: свадебный ковер, ее сто двадцать первый ковер, был, наконец, готов. Он выдался очень красивым: с тонкой рябью узоров пяти видов, с красными гранатами вокруг портрета Президента, делавшими его румянец еще более выраженным. После молитвы они с Вахидом вытащили ковер на улицу, повесив его на ржавые металлические перекладины сушилки для белья, и вынесли во двор телевизор, водрузив его на утопающую полуистлевшими ножками в песке табуретку. Вечером Президент обращался с посланием к нации, и послушать речь лидера рядом его тканым портретом было способом завоевать уважение земляков перед свадьбой.
В намеченный час соседи и родственники замусорили своими обтянутыми в халаты телами двор Рузи. Сама Рузи, правда, не спустилась: вечером у женщины разыгрался сильный кашель, и чтобы не дышать лишний раз проклятой лебедой, она решила остаться в постели. Борно тоже не пришла: третий день девушка лежала с жаром, который Вахид снисходительно списывал на свой счет. «Дорогие друзья!, - румяно начал Президент - Всё проходит, и это пройдёт. Наша страна не раз преодолевала серьёзные испытания, – но она со всем справилась. Сейчас соседние государства терзают нас информационной войной, сеют смуту. Но мы - здоровая нация. Здоровая физически и духовно. Победим же и эту заразу информационную. Вместе мы всё преодолеем".
Когда Президент начал говорить, мимо сушилки, на которой висел ковер, пролетел голубь и накакал лидеру прямо на голову. Кто-то хохотнул, но быстро заткнулся. А когда речь закончилась, Рузи уже умерла. Приехавшая через час после ее смерти симпатичная врач с глазами, подведенными стрелками, записала на бланке: смерть от аллергического приступа. Протянув заключение Вахиду, она сочувственно произнесла: «Пора ей уже было». Хоронили Рузи через три дня завернутой в ковер с гранатами и портретом любимого Президента.
P.S. Напоминаем, что участникам конкурса необходимо заполнить форму с личными данными, которую можно найти здесь.
Публикация рассказа на сайте не означает, что он вошел в шорт-лист.