Текст: Игорь Яковицкий, Санкт-Петербург
Фото: pixabay.com
ХОЛОДНОЕ ЛЕТО
(Орфография и пунктуация авторские)
Холодно за окном, темно и пусто. Дома не лучше — бесплотные тени скользят с искусственным шумом, то плачут, то смеются. Кажется, что настоящий тапок шаркнул по полу, зацепился подошвой об отлипающий порог, но это лишь запись с микрофона; просочилась сквозь потолок и вылезла через колонки, расставленные в каждом углу. Если выбирать, то лучше внешний мир с его безлюдными улицами - там иногда мелькает настоящая жизнь.
В подтверждение мысли на детской площадке возле песочницы появилась девушка, укутанная в длинное пальто с поднятым воротником.
— Вадим, хватит в окно пялиться.
Мама обронила фразу и побежала в комнату стелить скатерть. Ее квартира была снизу. Я постучал ногой по полу, стараясь передать ударами простую фразу “Зачем это все?”
— Не стучи, Вадик.
Это бабушка, сотканная проектором, полезла в шкафчик за стопками и бокалами, а потом хлопнула закрытой дверцей. Она, как раз, жила сверху. Я словно оказался в царстве призраков. Идентичные квартиры, с одинаковой отделкой и мебелью, расставленной на одинаковых местах. На полу даже крестики были нарисованы, чтобы поправить, если вдруг стол сдвинется. “Мы едины во время карантина”. Ни у кого не должно возникнуть чувства разорванной связи с семьей. Только любовь и безопасность. Так подразумевалось изначально, а потом все привыкли жить сами по себе, иногда включая родных в минуты острой скуки.
— Вадим, мы договорились на восемь, почему у тебя еще пусто на столе?
Потому что мне противна ваша задумка, мама! Это все неправильно, не по-настоящему, какой-то спектакль! Ох, как бы я хотел высказать тебе это в лицо, но нет смысла тратить воздух и нервы на пустой силуэт. Ты возмутишься, но тут же забудешь, словно серию дурацкой драмы по России. Мне восемнадцать, но разве могут мои чувства быть дурацкими?
Хлопнула дверь холодильника и хлопнула сильнее, чем следовало. Мама смотрела на меня с укоризной, постукивая ногтями по пластику. Лицо и волосы подрагивали от неточности проекции.
— Папа был бы недоволен.
— Уже плевать.
Я соскочил со стула и вышел в коридор. Ножки скрипнули по полу и съехали с нарисованных крестиков.
— Даже не думай выходить! — мама хотела рукой притормозить меня, но точно ножом рассекла от плеча до ключицы.
Я как был — в кофте, тапках и спортивных штанах — вышел на лестничную площадку. Тишина звенящим холодом укутала и поманила вниз на улицу. Снизу два раза щелкнул замок. Я увидел маму вживую впервые за два месяца. Пополневшую и растрепанную. Проекция сильно отличалась от реальности, на секунду я даже растерялся.
— Даже не думай. Я тебя не пущу!
Расставила руки, задержала дыхание, набрав полную грудь воздуха.
— Тебе же хуже будет. Вчера положительный пришел.
Я пробежал мимо отшатнувшейся матери. Так легко стало играть сознанием людей, когда отвращение укрепилось в голове на уровне рефлексов. Просьбы и мольбы скользили по перилам, стучали по ступенькам, пока дверь подъезда не оборвала их.
На дворе зябкий август, не теплее десяти градусов, на асфальте надпись белыми буквами “карантино-кретины”. Того, кто ее сделал, уже давно посадили в изолятор для “здравомыслящих”. Ни единой души под лампами фонарей, кроме нее, сутуло сидящей на детской площадке. Я перелез через низенький заборчик и сел рядом на скамейку из промерзших досок. Обнял ее и вдохнул запах фруктового шампуня.
— Я слышала про…
Коротким поцелуем я скрепил нашу встречу и не дал закончить фразу.
— Забудь. Давай просто посидим, я так давно тебя не видел, Рита.
Ее имя капнуло арбузной нотой на кончик языка, как вкус жвачки при нашем первом поцелуе. Еще до квартальных карантинов.
— Вадим, — Рита отодвинулась. Удивление всегда превращало ее в сову с круглыми глазами. — Может, я дура, и чего-то не понимаю?
— Тогда давай побудем сегодня просто дураками.
— Зачем ты позвал меня? Написал, что все плохо, а сейчас ведешь себя как придурок. Ты разве не должен быть дома?
— И ты туда же.
Я откинулся на спинку скамейки и запрокинул голову. Если на этих рыжих облаках есть люди, которые не пытаются играть в цирк, то там идеальный мир. Понятно, почему многие рвутся в небо.
— Вадим.
— Может хоть что-то быть прежним? Когда-то мы гуляли по набережной, не боялись касаться друг друга. Теперь пожать руку - геройство, а поцеловаться — вообще безбашенный поступок. Ты смотришь на знакомого и прикидываешь — стоит рисковать, или лучше пройти мимо. Все отношения теперь пронизаны болезнью, каждый год новой. Если она нас и не убьет, то в мозгах останется навсегда.
Она покачала головой и вздохнула:
— Всегда пытаешься казаться умнее, чем есть. Вадим, я понимаю. Тебе сейчас очень тяжело, но не думай, что тебя никто не понимает.
Она встала и, отряхнув пуховик сзади, протянула мне руку:
— Идем.
— Нас могут поймать.
— Ты же поцеловал меня. На еще один безбашенный поступок не способен?
Рита всегда толкала меня вперед, заставляла делать шаг в неизвестность. Я уже успел подумать, что вернуться домой - неплохая идея, когда она схватила меня и потащила в темнеющий парк через дорогу. Последний месяц я гулял только в сети, поэтому шелест листьев над головой казался чем-то нереальным и немного пугающим. Тревога ускоряла сердце и заставляла озираться. Мы сошли с дорожек, пробираясь вглубь парка, больше похожего на лес.
— Вот, — тускло сказала Рита, остановившись посреди нигде.
Несколько секунд я осматривался, пока не увидел невысокий частокол из жмущихся друг к другу палок, воткнутых в землю. По колено, не выше. В центре проволокой была привязана выцветшая фотография знакомой женщины.
Мне стало не по себе, во рту быстро пересохло.
— Ты не говорила...
— Думала, что справлюсь сама. Однажды мама просто перестала появляться на проекциях. Камеры не определяли ее, как живой или забитый в программу объект.
— Почему она не вызвала скорую?
— Понадеялась на свою дочь, но я отключила звук, чтобы никто не беспокоил ночью. Только потом в записи увидела, как она пыталась до меня докричаться. Инфекция, диабет, кома. Врачи сказали, что шансов было мало, даже если бы я ответила и вызвала их. Но разве от этого легче?
По всем законам жанра Рита должна была содрогаться от плача и тяжелых воспоминаний, но голос ее лился монотонно и серо, как струя воды из-под крана.
— Тело забрали в крематорий, а здесь я закопала ее фотографии, чтобы хоть стены квартиры не обвиняли меня.
Рита извинилась, что не рассказала, а я даже слов сочувствия не смог выдавить, просто промолчал.
— Я понимаю, что нечестно использовать смерть матери, как козырь, но знаешь, я бы хотела с ней попрощаться.
Умей деревья говорить, они бы возмутились, что я врос корнями в их землю. Ни одной мысли в голове, недавнего разоблачителя словно сдуло зимним ветром.
— Так что не ломай комедию и иди домой, — закончила Рита и пошла обратно, накинув капюшон. Через месяц, когда снимут карантин, мы встретимся снова.
Я позвал ее, наплевав на запреты, потому что хотел отвлечься, забыть царивший дома цирк, но в итоге оказался у могилы, с надгробия которой на меня смотрела мама Риты и выжигала остатки безразличия и холода. Сразу стало зябко, по ощущениям температура упала градусов на десять.
Мама ждала меня на ступеньках первого этажа, не решилась выйти на улицу. Хоть датчики и сканеры убрали после волнений на почве ограничения свободы, установка оставаться дома накрепко засела у людей в голове.
— На секунду я даже поверила, — улыбнулась мама. — И даже не подумала, что сама получала все твои отрицательные тесты.
— На то и рассчитывал.
— А если бы патруль проехал? У меня нет столько денег, чтобы заплатить штраф.
— И хорошо! Мне самое место за решеткой.
— Пойдем. — Мама поманила меня к себе и обняла за плечи. Обычно молчаливая и строгая, она решила изменить себе на один вечер. — За решеткой чувство вины только сильнее станет, никакой пользы. Если бы одиночество помогало решить что-то, то нас бы всех расселили и отключили интернет. Но психологи всегда советуют разговор, нельзя замыкаться. Встречай беду лицом, борись, будь молодцом. Как-то так папа говорил.
— Да, говорил.
— Кто мог знать, что курьер окажется сволочью и забьет на проверку? Что у отца будет через несколько дней юбилей, и ты не устоишь и поздравишь его лично. И что у него будет крайне тяжелая реакция из-за ослабленного иммунитета. Судьба удивительная вещь, хоть и до боли жестокая.
Она не сказала ничего нового. Почти слово в слово повторила мантру, которую я читал сам себе перед сном. Но одно дело убеждать отражение в зеркале, и совсем другое — услышать от другого человека свои мысли. Убедиться, что они не смахивают на бред и оправдания.
Мы остановились на этаже матери.
— Через пять минут буду, не начинайте пока.
— Куда это? — она не позволила вырваться из рук и подтолкнула к своей двери. - Сегодня ты один не останешься.
Я даже обрадовался, что не придется накрывать на стол самому.
Квартира отличалась только запахом. Аромат поджаренного мяса не успел выветриться и моментально пробудил аппетит.
— Пришел, балбес, — возвестила мама. — У меня побудет сегодня.
— А ты боялась, — бабушка вышла из комнаты, подрагивая белым светом. — Мыть руки и живо за стол.
Мы сели втроем через стул друг от друга. Не будь карантина, позвали бы друзей, как всегда делали раньше. На белой скатерти настоящие блюда перемежались с проекциями, водка светилась точно святая вода. Всем придется выпить, хоть я и не любил крепкое. Не хватало лишь одного гостя.
Мама нажала на пульте кнопку и во главе стола возникла фигура отца. Внутри все сжалось от тоски при виде его небритой щетины и улыбки. Три дня назад он умер от инфекции, радостно подаренной мной. Только вспомнив слова Риты, я смог посмотреть ему в глаза, ненастоящему, но такому живому и сказать "Прости и прощай".
— Помянем, — тихо сказала бабушка и опустошила стопку.
Я обжег себе горло следом и зажмурился. Мама, кажется, была довольна. Еще через пару стопок стало легче, а когда бабушка спустилась к нам, дом наполнился живым теплом.
Но за окном было все так же холодно и пусто. И во многих квартирах тоже.
P.S. Напоминаем, что участникам конкурса необходимо заполнить форму с личными данными, которую можно найти здесь.
Публикация рассказа на сайте не означает, что он вошел в шорт-лист.