27.09.2020
Утраты

Беззаветный рыцарь буквы

Анна Герасимова - она же Умка - прощается с умершим 25 сентября поэтом и исследователем литературы Владимиром Эрлем

https://www.youtube.com/watch?v=eZI3wTe-sd0
https://www.youtube.com/watch?v=eZI3wTe-sd0

Текст: Анна Герасимова - рок-музыкант, поэт, литературовед, литературный переводчик

Я познакомилась с Эрлем в 85-м году, когда ездила а Питер за обэриутами (Анна Герасимова первой в СССР защитила диссертацию по обэриутам, исследованием которых Владимир Эрль занимался всю жизнь. - Прим. ГЛ). В архив Друскина меня пустили почти сразу по наводке Мариэтты Омаровны Чудаковой, а вот с живыми классиками обэриутоведения все складывалось по-разному, и не всегда помогали даже высочайшие рекомендации.

Эрль поразил меня такой рафинированной и бескомпромиссной богемностью, какой ее не видывала даже я, а я уже немножко тогда видывала.

Помню темную (кажется, прокошаченную и прокуренную) комнату, в коммуналке скорее всего, в глубине одного из дворов, уходящих от Невского вправо (если идти от вокзала). Помню безусловную и привычную бедность - чай и булка, колченогая мебель. Впрочем, для тогдашнего Питера это норма, просто я как-то не ожидала, что великий и ужасный Эрль, с таким звучным и мировым именем, живет как все мои друзья. Мало того, что он из Горбунова стал Эрлем ("графом", а для меня еще и "орлом", от литовского erelis), - он назвался Владимиром Ибрагимовичем, и только потом мне сказали люди попроще, что на самом деле он вообще-то Иванович. Помню, что он, как и многие тогда, отнесся к девчонке-выскочке с понятной сдержанностью, хорошо хоть без враждебности. Его жена была как-то ласковее, улыбалась, помню, что она была на костылях, но я постеснялась спросить и так и не знаю, в чем было дело. На костылях, но веселая и добрая. А Эрль был загадочный и малодоступный. (Я еще внутри себя наивно удивлялась: надо же, вроде бы волосатый, свой, как же так?) Кажется, читал или показывал свои стихи.

Стоит ли говорить, что никаких архивных секретов Эрль не выдал и энтузиазма по поводу моих занятий не проявил. Я, наверное, потом еще пару раз туда приходила, но дружбы не воспоследовало, и в новые времена мы почти не встречались, хотя на каких-то выставках или конференциях мы вполне приветливо здоровались. Я послала ему, трепеща, своего Введенского и даже заслужила лаконичную похвалу с подтекстом: "надо же, кто бы мог подумать". Эрль, в отличие от своего давнего подельника по обэриутоведению М.М., не унижался до профессиональной ревности и чужие достижения ценил.

Кстати о достижениях. Много лет спустя я узнала, что практически вся текстологическая работа в тех первых изданиях обэриутов была проделана именно им, Эрлем. Иногда чуть-чуть завиральная, но всегда вдохновенная и вдумчивая. Текстология на равных с текстом, текстология поэта (меня-то собственные стихи Эрля, как и весь, впрочем, пост-обэриутский андерграунд, не особо трогали, но это, безусловно, настоящие стихи).

При том он, трудяга и умница, эрудит и изобретатель, держался крайне скромно и персону свою не выпячивал,

- как у Хармса: "а мы всегда немного в стороне".

Мне сейчас жаль, конечно, что я так и осталась для него далеким, не особо нужным человеком. С другой стороны, знаю людей, которые навязывались ему, уже мэтру, в друзья, ездили варить ему супчик и стишки свои декламировать, а он интеллигентно терпел. Знаю и тех, кто дружил с ним по-настоящему. Мне рассказывал, как ездил к нему "прощаться", Сокол, Сергей Соколовский. Вот его Эрль принял, и он много интересного мог бы рассказать. А я - только снять шляпу и поклониться, и помахать вослед беззаветному рыцарю буквы, улетевшему в свое заслуженное небо.