Текст: Василий Авченко
Восточная одиссея Аввакума, выступившего против церковной реформы патриарха Никона (его бывшего друга), началась ссылкой в Тобольск. Здесь Аввакум продолжил публично клеймить «новины» Никона, и его решают сослать ещё дальше – в Якутск, причём с запретом на богослужение. Аввакум успел доехать лишь до Енисейска (именно сюда, что интересно, в 1933 году сошлют драматурга Николая Эрдмана; а в 1953-1955 гг., освободившись из туруханского лагеря, в Енисейске жил автор «Наследника из Калькутты» Роберт Штильмарк). Здесь его настиг новый приказ: с воеводой Афанасием Пашковым идти за Байкал – покорять Даурию. Из-за катастрофической нехватки кадров в этих краях на оппозиционность Аввакума закрыли глаза. Летом 1656 года войско Пашкова на флотилии «дощаников» – речных плоскодонных судов с палубой – тронулось в путь. На борту одного из них был и 36-летний протопоп с семьёй.
Отношения с Пашковым, мягко говоря, не сложились. «С Москвы от Никона приказано ему мучить меня», – утверждал Аввакум. Воевода отобрал у него «государево жалованье» и выданный на семью сухой паёк, приказал высечь протопопа… Историк Венедикт Мякотин (1867-1937) писал о сибирских воеводах: «Царившая грубость нравов нередко налагала на их самоуправные действия отпечаток крайней жестокости… Пашков… был типичным образцом такого администратора… Казни, плети, кнуты и пытки служили у него обыкновенными средствами поддержания дисциплины среди подчинённых». Но и нрав Аввакума был не менее крут. Молчать и слушаться он не хотел, крепких выражений не стеснялся (Роскомнадзора на него не было). Тот же Мякотин пишет: «Столкновение… было неизбежно… Аввакум не только не уклонялся от него, но даже первый… вызвал борьбу, которая затем продолжалась уже всё время их совместной жизни и о которой сам он… выражался таким образом: «Он меня мучил или я его, не знаю».
Близ нынешней Читы казаки восстанавливают сожжённый тунгусами Иргенский острог, идут дальше на восток – по Ингоде и Шилке. В 1658 году Пашков восстанавливает Нерчинский острог. Вскоре иссякли продукты, начались голодные смерти. «…И кости находили от волков пораженных зверей, и что волк не доест, мы то доедим… И сам я, грешной, волею и неволею причастен кобыльим и мертвечьим звериным и птичьим мясам» («Житие протопопа Аввакума»). Холодную и голодную Даурию – места эти глухи до сих пор – Аввакум назвал «смертоносным местом». Здесь умерли два его малолетних сына.
Только в 1660 году Пашков наконец решает вернуться на Иргень. Аввакум так описал эту дорогу: «Мне под робят под рухлишко дал две клячки, а сам и протопопица брели пеши, убивающеся о лед. Страна варварская, иноземцы немирные… Протопопица бедная бредет-бредет, да и повалится». Именно к этому отрезку относится его знаменитый диалог с женой Анастасией: «На меня, бедная, пеняет, говоря: «Долго ли муки сея, протопоп, будет?» И я говорю: «Марковна, до самыя смерти!». Она же, вздохня, отвещала: «Добро, Петрович, ино еще побредем».
…Когда, посылая сына Еремея покорять «тунгусские улусы», Пашков велел местному шаману покамлать на удачу, Аввакум пришёл в ярость: «Волхв же той мужик… привел барана живова в вечер и учал над ним волхвовать, вертя ево много, и голову прочь отвертел и прочь отбросил. И начал скакать, и плясать, и бесов призывать… Ох, душе моей тогда горько и ныне не сладко!». Он призывал на отряд Пашкова-младшего небесные кары: «Да не возвратится вспять ни един от них, и гроб им там устроиши всем, приложи им зла, Господи, приложи…» (почти так и вышло: отряд перебили, спасся только сам Еремей). Дальше слов протопоп, впрочем, не пошёл. А вот просвещённый британец Робинзон Крузо, попавший, по Даниелю Дефо, полвека спустя ровно в те же забайкальские края, рассёк саблей и сжёг деревянного идола, заставив «дикарей» на это смотреть…
В 1662 году Аввакуму разрешили вернуться из ссылки. Вновь форсируя «священное море», он даёт первое описание байкальских хребтов: «Горы высокие, утесы каменные и зело высоки, — двадцеть тысящ верст и больши волочился, а не видал таких нигде». Описывает флору и фауну:
Зимовка в Енисейске, зимовка в Тобольске… – темп тогдашних путешествий говорит сам за себя. Тем удивительнее осознавать, что в том самом XVII веке Россия с труднопредставимой даже сейчас скоростью прошла Сибирь насквозь. В 1581 году Ермак только-только оттолкнулся ногой от Урала – а уже в 1639-м отряд Москвитина поставил зимовье на берегу Тихого океана.
Заслуги мятежников XVII-XIX веков (от раскольников до народовольцев) в освоении востока России трудно переоценить. Здесь они становились лингвистами, педагогами, географами… Тот, кто прежде боролся против государства, теперь работал на его расширение и усиление. Проза сосланного в Якутию Вацлава Серошевского вдохновила режиссёра Балабанова на «Реку» (к сожалению, не доснятую из-за гибели актрисы Туйары Свинобоевой) и «Кочегара». Бронислав Пилсудский, готовивший с братом Ленина покушение на Александра III и попавший на сахалинскую каторгу, стал этнографом и вместе со Львом Штернбергом – ссыльным народовольцем, будущим членом-корреспондентом АН СССР – изучал нивхов и айнов. Революционер Владимир Тан-Богораз написал первое русское фэнтези «Жертвы дракона» и первые, дошаламовские «Колымские рассказы», а позже инициировал создание Института народов Севера…
«Кто знает, что было бы, если бы у русского правительства не было похвального обыкновения заселять самые отдалённые окраины европейски образованными людьми?» – задавался вопросом писатель Короленко, тоже отбывавший ссылку в Якутии. В том, как стремительно Россия вышла к Тихому океану, – заслуга многих вольных и невольных. Включая и «огнепального» протопопа, тоже принявшего участие в прирастании России Сибирью. Дойдя до истоков Амура, он первым прописал Дальний Восток в русской литературе и в этом смысле стал предтечей Гончарова, Чехова, Арсеньева, Пришвина, Шаламова, Куваева.
…Впереди у несмирившегося Аввакума были расстрижение и снова неволя – «до самыя смерти». В «земляной тюрьме» Пустозерска – первого русского заполярного города, основанного в 1499 году на нижней Печоре, под нынешним Нарьян-Маром, и в ХХ веке исчезнувшего, – он пишет знаменитое «Житие…», первый русский автобиографический роман. Этот текст, долгое время известный только старообрядцам (первое печатное издание вышло в 1861 году в Петербурге), и сегодня звучит удивительно живо. Темперамент, материал, стиль…? Оплаченность каждого слова собственной судьбой? Эта книга не просто написана – она прожита. Её страстные строки подсвечены и тем самым костром, на котором в 1682 году мученически закончилась жизнь неистового протопопа.