Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
Не было еще такой эпохи, когда бы и искусству, и театру, и литературе в один миг пришлось провалиться в некое инобытие, упасть на дно колодца.
Пожалуй, лишь у поэтов есть опыт ухода на такую глубину, в то, что сейчас называется диким словом "самоизоляция".
Именно поэты нашли альтернативу тоске принудительного затворничества - это радость уединения. "Заветные часы уединения!" - писал Владислав Ходасевич. И в уединении, и в "самоизоляции" человек пребывает в одиночестве - но какие это разные одиночества!
Поэты знают, как не пропасть поодиночке. Об этом знал Пушкин. Знали Лермонтов и Афанасий Фет. Знает об этом и Юрий Кублановский - поэт, чьи стихи сегодня публикует "Календарь поэзии".
Кублановский пережил гонения, изгнание, возвращение на Родину в самые горькие дни ее распада. Вышедшие на днях в свет три книги собрания его стихотворений* невольно оказались ответом нынешним катаклизмам.
Собрание охватывает три эпохи и в жизни автора, и в жизни страны.
Еще в 1983 году, когда все казалось незыблемым, Кублановский написал: "Плетнями повалятся в жижу границы..."
Юрий Кублановский удивительно целен. Он, кажется, родился тем поэтом, каким мы его знаем - не рассудочным, но рассудительным.
Даже юношеские стихи Кублановского - это не восторженное половодье, а осенняя Ока у Поленово или Тарусы. Особенно задумчивая в канун зимы.
Именно у Кублановского русская мысль и русская история вновь стали предметом лирического переживания (быть может, впервые после Тютчева).
Для Юрия Кублановского чувство всегда связано с осмыслением. Эпиграфом к собранию его стихотворений я бы поставил пушкинское:
- Жизни мышья беготня...
- Что тревожишь ты меня?
- ...Я понять тебя хочу,
- Смысла я в тебе ищу.
Однажды кто-то назвал Кублановского "последним белоподкладочником" - в том смысле, что он один из последних, кто чувствует себя подданным старой императорской России. И не столько по идейным соображениям, сколько по душевным.
В это трудно поверить: ну как можно не смириться с революцией, родившись в 1947 году - через 30 лет после того, как она свершилась?
Но с Кублановским произошло именно так.
Его стихи сродни кладке стен Соловецкого монастыря - тут невозможны зазоры, пустоты, красивости, случайные нагромождения. И речь не только о форме сказанного, но и о содержании.
Как-то Юрий Михайлович сказал не без печали: "В моей поэзии дверь не нараспашку, надо подергать ручку, потянуть на себя, высокий порог, низкая притолока..."
Да, плотность слов и стройность мыслей в поэзии Кублановского испытывают читателя, но это то испытание, которое проясняет голову. Будто поднимаешься по узкой каменной лестнице на соловецкую башню, и тебе открывается то, чего не увидишь с небоскреба. Стихия, но не безумие. Воля, но не хаос. Уединение, но не одиночество.
Послание нам от Бога, переданное через морзянку поэзии, быть может, в том и состоит, чтобы сказать человеку: ты не один.
Избранное
- Чернота, распаханная густо
- добрым плугом Млечного Пути.
- Надо жить не праздно и не пусто,
- чтоб такого пахаря найти.
- Ком земли с полуночного неба
- разомни в натруженной руке.
- Знаешь сам, что не осьмушкой хлеба
- вечно живы звезды вдалеке.
- И покуда души ищут выход
- из земных и из небесных тел,
- их любой каприз, любую прихоть
- я бы тотчас выполнить хотел.
- 1970
- Кто пробовал силу и волю
- да вдруг надорвался в пути,
- за кем через вьюжное поле
- нам трудно и страшно идти,
- кто в землю холодную ляжет,
- отпетый худым вороньем,
- тот Господу правду расскажет
- про то, как на свете живем.
- 1976
- Земляки
- С. Е.
- Примстились
- свечи в тесной горнице
- с оконцами в дремучий сад,
- где оправляют крылья горлицы
- и гулят с отпеваньем в лад.
- И запах издали доносится
- окровавленного свинца
- и пота с ворса переносицы
- печоринского жеребца.
- Мы земляки не только с самою
- родимой Волгой и Окой
- с их гаснущею амальгамою,
- но вот - и с южнорусской драмою,
- ее оборванной строкой.
- Присовокупь сюда и звездные
- пространства на излете тьмы
- с их обещаньями негрозными,
- что скоро будем вместе мы.
- С ней как-то связана в подробностях
- та в отчем доме в давний день,
- считай, во всех стеклянных емкостях
- густая белая сирень...
- За все, последний друг единственный,
- что с детства знаем наизусть,
- за свет из наших книг таинственный
- я беспокоюсь и страшусь:
- сумею вспомнить ли обширную
- в совсем-совсем другом краю
- земную враз и неотмирную
- былую родину свою?
- 2 июля 2019, Касимов
- Заводи заброшенные, ничьи,
- при подъеме с весел бегут ручьи.
- Жизнь не только в волнах акации
- и искристой зыби под старым садом.
- Нет, она и в залах реанимации,
- где мужи и женщины стонут рядом.
- Сняты с пальцев кольца, с груди кресты.
- И болезнь пытается сжечь мосты.
- Иссякновенье трудов и дней,
- всего, что делало нас родней.
- Видит тут чистилище разумеющий.
- А когда-то я в солнцепек без тени,
- зная твой характер взрывной,
- нежнеющий,
- покаянно ткнулся в твои колени.
- А когда решился поднять глаза,
- загадав, что будет однажды с нами,
- я увидел чистую, как слеза,
- темноту, усеянную мирами.
- 17 июня 2018