Текст: Борис Кутенков
Начнём с самых интересных материалов, посвящённых Сергею Есенину, 95-летие со дня ухода которого 28 декабря отмечает вся читающая Россия. В 11-м номере «Дружбы народов», который только что появился в «Журнальном Зале», – читающийся на одном дыхании круглый стол: ответы Анны Маркиной, Нади Делаланд, Марины Кудимовой, Константина Комарова, Бахыта Кенжеева и Ивана Волосюка. Анна Маркина о популярности Есенина: «У нашего журнала есть канал на “Яндекс-Дзене”.
В то время как обычные новости набирают тысячи – десятки тысяч показов, эта скоро переберется за пятьсот тысяч. Полмиллиона показов. Настоящее поле боя в комментариях. Ломаются копья, звенят кольчуги рифмованных переживаний. Развертываются фантасмагорические вариации на тему смерти поэта. <…> Людей возмущает не только версия о самоубийстве сама по себе, но и просто упоминание конца…»
«Вот я все время ратую за то, чтобы рацио не опережало более глубокого и целостного восприятия стихотворения, чтобы прежде, чем научиться понимать поэзию, мы научились ее не понимать. И, казалось бы, стихи Сергея Есенина так напрямую апеллируют к чувствам, настолько контр-интеллектуальны, что я могла бы часто прибегать к ним на занятиях арт-терапией. Или хотя бы просто любить. Однако этого не происходит. В чем тут дело? Во-первых, ум никому не обещал, как ни парадоксально, быть умным. Ум может быть всяким. Здесь маленькая языковая ловушка, ложный друг переводчика на язык смыслов, но мы в нее не попадем. Стихотворение, обращенное к рациональному сознанию, не обязано быть перегружено различными философскими кунштюками. Вполне довольно, чтобы оно просто включало причинно-следственные связи, то есть само содержало эти связи на уровне, скажем, истории, сюжета (“Песнь о собаке”, например)…»
Там же – продолжение опроса о любимых детских книгах писателей. Публикуются реплики Ольги Славниковой, Александра Иличевского, Алексея Варламова, Юлия Гуголева и др. Ольга Славникова: «Добывала я взрослые книги так. Взяла специальную высокую табуретку, на которой моя крошечная бабушка расчесывала свои огромные косы (волны седины доставали до пола, а тапочки не доставали). Затем взяла мухобойку с длинной ручкой. С первого раза расшатать тугие кирпичи не получилось. Потом они стали вываливаться блоками и падать на пол с грохотом и плеском. Пришлось принести подушки, на них долговязая табуретка гарцевала. В результате синенький, небольшой, но весомый томик Гоголя рассек мне углом переплета кожу на лбу…»
К теме Сергея Александровича обращается и «Новый мир», причём в неожиданном контексте. В 12-м номере журнала –любопытное исследование Наталии Азаровой о таких, казалось бы, несопоставимых фигурах, как Пауль Целан и Есенин. О стереотипах в отношении последнего: «Приведу недавний пример – один из культуртрегеров приглашает меня почитать стихи рядом с памятником Есенину в год его юбилея, снабжая приглашение следующим комментарием:
“Ну я, конечно, понимаю, что Есенин – не твой поэт, но всё-таки юбилей, может быть, ты согласишься?” – то есть по умолчанию поэт Наталия Азарова с её так называемой авангардной поэтикой обязана в лучшем случае нейтрально относиться к Есенину и уж точно не включать его в круг значимых для себя поэтов, а обратный ответ вызывает недоумение. Геннадий Айги поведал мне, что
О близости есенинской поэтики Целану: «Есенина Целан переводил очень много, но дело не только в количестве, гораздо интереснее то, что на протяжении жизни он возвращается к нему несколько раз. <…> Что же лежит в основе несомненной близости поэтов, которые, несмотря на непохожие поэтики, оказываются не столь уж разными? Безусловно, раннего Целана восхищала сложная и точная образность Есенина, часто парадоксальная, но даже в период минимализма Целан не отказывается от сложно построенного образа. <…> Но всё же поэтика не настолько важна, насколько важен субъект, неожиданная близость субъектов».
Открывается декабрьский номер большим эпическим стихотворением Ирины Ермаковой – в котором узнаётся и её индивидуальная просодия, и характерный для неё образ мира в предощущении катастрофы, и тяготение к повествовательному началу:
- Я развёл костёр, накормил пламя,
- Влил в него тысячу капель крови,
- Золотой, замедленной своей крови,
- Настоявшейся – горючей, зрячей.
- Возликовал огонь, закричал, забился,
- Заревел огненными языками,
- Расстрелял искрами тьмущую темень,
- И они взвились, прорываясь в звёзды.
- Дымовой столп упёрся в небо,
- И, качаясь, как змей в чешуе искрящей,
- Просочился в ухо верхнего мира.
- Затрещали, зарокотали звёзды,
- Закружились, пульсируя всё быстрее,
- Завивая чистой зелёной лентой
- Электрических сполохов причуды,
- Северное сиянье.
- <…>
Prosodia (всё интереснее функционирующая как ежедневное медиа о поэзии) меж тем задаётся вопросом о феномене сетевого успеха Солы Моновой, билет на концерт которой стоит 10 тысяч рублей. Андрей Рослый: «Сола Монова создает не стихи, а образ героини. Это экзальтированная, превращающая свою жизнь в театр ветреница – легкая и красивая, умная и женственная, одинокая и независимая, ироничная и обольстительная. Она живёт в легко понимаемом контрастном мире, где есть страсть и охлаждение, мудаки и принцессы и, конечно, капелька грусти по поводу звёздного неба над головой и морального закона внутри неё, героини…»
О менеджменте «сетевой» поэзии: «Заботиться о своих отношениях с читателями и уж тем более представлять своё творчество в информационном поле у серьёзных поэтов не очень принято – хотя уже есть интересные исключения. Сетевые же звёзды сегодня прекрасно понимают, что их главная ценность не смыслы, а публика, и ориентируются на неё, заполняя практически всё заинтересованное в стихах пространство…»
В 12-й «Дружбе народов» – рецензия Александра Чанцева о важной работе создателей альманаха «Невидимки», открывающих «забытых авторов 90-х»: «(…и не только, тут временная координата растягивается иногда от Лианозовской школы до современных рассказов о протестных акциях), изданных, но забытых, а чаще не изданных или же, что тоже бывает, оставшихся в памяти чем-то другим (живописью ли, хипповскими приключениями на дороге ли). И делают это Шулинский и Ко очень интересно. На грани между академическим изданием (редкие авторы, архивная работа, предисловия составителей, комментарии) и – моднейшим глянцевым изданием (вёрстка, иллюстрации, вертикальный текст и так далее напоминают тот же “Птюч”…)». (Делают это Игорь Шулинский, в прошлом главный редактор «Птюча», и его коллеги.)
На «Горьком» Константин Кропоткин пишет о том, что 2020 год принёс ЛГБТ-литературе: «ЛГБТ-персонаж как образ, как символ все еще остается невостребованным “официальной” русской литературой. Выражением молчаливой «квир-паники» – страха перед открытыми и недвусмысленными описаниями гомосексуальных отношений – можно назвать гробовое молчание вокруг отличного романа “Хрупкие фантазии обербоссиерера Лойса» Анатолия Вишевского…”. О «российском культурном истеблишменте», который «готов принять квир-автора»: «Об этом недвусмысленно сообщает траектория славы Микиты Франко, стремительно выросшего в фигуру по всем параметрам эмблематичную. Роман “Дни нашей жизни”, рассказывающий о гей-семье в современной России, оказался и коммерчески успешным, и желанным в профессиональном сообществе – дебютное произведение молодого автора попало в число номинантов и молодежной премии “ФИКШН35”, и премии “НОС”, а сам автор, сделавший каминг-аут как “транс-парень”, претендовал на звание “Человека года” по версии журнала GQ».
В «Волге» (№ 11-12, 2020) – причудливая филологическая статья Антона Ботева с новой интерпретацией «Малыша и Карлсона» как истории, у которой «четыре дна»: «Я предлагаю другое, органическое объяснение загадки Карлсона, разрешающее указанную нестыковку, но не впадающее при этом ни в реализм, ни в солипсизм. Воображаемый друг, несомненно, есть, но все ищут его не там. Решение свое уподоблю коперниканскому перевороту в науке. Не Солнце вертится вокруг Земли, а Земля вертится вокруг Солнца! Смею надеяться, прочтя настоящий трактат, миллионы людей одумаются, воскликнут, что были неправы, посыплют голову пеплом и признают свою слепоту. Решение лежало у них перед носом, и все же они его не видели, хотя и смотрели в упор!..»
Там же – медитативные лирические миниатюры Татьяны Грауз: «Она редко подходила к телефону, потом и вовсе его отключила. Притихшие после похорон комнаты застыли в безмолвии. Ежедневный утренний кофе, переливающаяся зелёным светом молодая листва тополя за окном и глухое биение сердца, одиноко пробивающее своим смиренным шагом все возможные и невозможные перегородки, чтобы душа её могла выбраться из потаённых комнат тела – и войти в совершенное вечное и живое…» В рецензионном разделе Нина Александрова пишет о травматическом письме Еганы Джаббаровой: «За всеми жуткими историями, которые рассказывает Егана, всегда «”cамая страшная в мире любовь” – сестры к сестре, которую она убивает, но с которой остаётся навеки связана, матери к ребёнку – неважно, станет он предателем или нет, бабушки – к внучке, с которой она за всю жизнь заговорила только однажды. Это мир страшной вывернутой наизнанку любви, о которой не могут рассказать друг другу даже близкие, где ее постоянно приходится заменять чем-то странным (“я хочу чтобы ты ела равняется / люблю”) – ведь способности говорить о ней нет, нет способности называть вещи своими именами, давать понять значимому другому, что он важен. В таком мире насилие часто это невозможность сказать, как сильно я люблю тебя, как страшно отпустить и потерять…»
А в новом «Формаслове» не пропустите большое интервью с Дмитрием Бавильским, взятое Ольгой Балла. О способе интеллектуального существования: «Наше время – эпоха форматов и понятных всем, удобоваримых порций, как в ресторанах или в искусстве, так и в личной жизни. Ведь счастье находится на проторённых дорогах с раскидыванием и собиранием понятных галочек. Но подлинная литература живёт не форматами, а их нарушением. Следовать “памяти жанра” нужно для ловких продаж, дабы создавать «продукт», отвечающий потребностям “потребителя”. А если задачи автора прямо противоположны и ему важнее всего быть непредсказуемым, обманывать ожидания, чтобы таким, единственно доступным, способом, повышать мыслительную активность на той стороне коммуникации?» О письме как способе общения: «…во-первых, свой контекст задаёшь себе сам, вне зависимости от того, что носят в этом сезоне. Во-вторых, работаешь на себя, с помощью регулярной писанины становясь осознанней и лучше. Добывая из воздуха и формулируя экзистенциально важные материи. Если делать это искренне и забывая о материальных стимулах, люди это всегда почувствуют и отзовутся. Поскольку, в-третьих, письмо – это максимально удобный способ общения: подавляющее большинство авторов показывают читателю себя только с лучшей стороны…» О соединении фотографической и текстовой практик: «Есть ещё важная, неразгаданная до сих пор надоба: как соединить изображение и текст на равных? Не как в альбомах по искусству или в иллюстрированных журналах (век их, судя по всему, подходит к концу, а ещё раньше кончились еженедельники), и не так, как в комиксах, разумеется. Есть отдельные книги (скажем, Эко и Зебальда), где изображение играет едва ли не формообразующую роль. Кажется, тот, кому откроется решение таких книг, может стать самым продуктивным автором текущего времени».