Текст: Виктор Антонов
Текст предоставлен в рамках информационного партнерства «Российской газеты» с издательским домом "Биробиджан" (Биробиджан)
«Состоявший в ведомстве Министерства иностранных дел титулярный советник в звании камер-юнкера Александр Пушкин сего числа после кратковременной болезни умер, о чём долгом моим поставляю донести сему Департаменту», – такой по-канцелярски сухой доклад поступил 29 января 1837 года (10 февраля по новому стилю) в Департамент хозяйственных и счётных дел о смерти великого поэта. Как отчёт о сокращении штатной численности в каком-нибудь департаменте или расходных средствах. «Человек-винтик» – такое сравнение ставили в упрёк авторитарным режимам ХХ века. Ан нет, зародилось чиновничье равнодушие куда ранее, утвердилось в веках, и никогда царь-батюшка не был ему помехой…
Уже почти две сотни лет 10 февраля – печальная дата в отечественном литературном календаре. В этот день от ранения, полученного на дуэли с приёмным сыном Нидерландского посланника, скончался Александр Пушкин.
А ведь эта дуэль вполне могла не состояться. И не потому, что император Николай Александрович взял с поэта и своего камер-юнкера обещание не участвовать более в поединках. И не потому, что супруга остановила бы, разглядев вдруг во встречном возке, близорукая Натали. И не потому, что суеверный Александр Сергеевич повстречал бы перебегавшего ему дорогу зайца. (Известен случай, когда такой косой «отменил» поединок.)
Возможно, не было бы в нашей истории страшной Чёрной речки, позволь несколько ранее император, взявший на себя труд быть «личным цензором» первого поэта России, отправиться Александру Сергеевичу к Реке Чёрного Дракона – Хэйлуцзяну, известному у русских и европейцев как Амур. Две Чёрных речки, а как по-разному могла сложиться судьба и отдельного человека, и его семьи, и всей русской литературы – не меньше…
А что каждый из нас знает, если так, навскидку, о «китайской мечте» А.С. Пушкина?
Недавно на одной интеллектуальной интернет-площадке встретил бурное обсуждение: участники дискуссии спорили, что же побудило Пушкина проситься в поездку в Китай? Большинство версий выглядели вполне естественными: «Он туда стремился не более как турист, наслушавшись разговоров с Бичуриным» (Иакинф Бичурин – первый русский востоковед, получивший признание у западноевропейских коллег). Что такого мог «наговорить» Бичурин поэту, чтобы тот задумался всерьёз о нелёгкой поездке на восток?
По свидетельствам собеседников, Бичурин был трудоголиком настолько, что светскую беседу считал пустой тратой времени. Но с Пушкиным беседовал много и в 1828 году подарил ему «Описание Тибета в нынешнем его состоянии с картой дороги из Чен-ду до Лхассы» с надписью: «Милостивому государю моему Александру Сергеевичу Пушкину от переводчика в знак истинного уважения». В следующем году подарил древнюю китайскую детскую энциклопедию «Сан-Цзы-Цзин или Троесловие» в своём переводе. А когда Пушкин писал «Историю Пугачёва», Бичурин дал ему рукопись по истории ойратов и калмыков, поскольку калмыки – важнейшие участники уральского восстания…
Говоря о несостоявшихся путешествиях Пушкина, обычно вспоминают слова В.А. Жуковского о том, что его собрат-поэт «лишён был наслаждения видеть Европу». Часто те, кто их цитирует, не утруждают себя хранить в памяти более полную версию, отсекая слова «ему нельзя было тронуться с места свободно». И далее: «…с той минуты, в которую государь так великодушно его присвоил, его положение не переменилось; он всё был как буйный мальчик, которому страшишься дать волю, под строгим, мучительным надзором. Все формы этого надзора были благородные... Но надзор всё надзор». (Из письма шефу жандармов Бенкендорфу (25 февраля — 8 марта 1837 года).
Да, хотелось Пушкину в Европу – от надзора подальше, но в том желании и «аневризм» (болезнь сосудов ног как повод выехать на лечение) ему не помог. Да и сомневаюсь, чтобы «европы» при большем приближении оказались столь уж привлекательны для пылкого характера нашего поэта. Ведь как отреагировал в письмах на поездки по Европе и Североамериканским штатам Сергей Есенин? Как откликнулся на поездку в САСШ очень расходившийся с ним во взглядах и эстетических пристрастиях Владимир Маяковский?
Нет, самобытный русский поэт (а уж Пушкин-то точно является таковым – нашим всем) может увлекаться Европой, восхищаться и в чём-то завидовать даже. Но столкнувшись с европейским образом мысли и жизни останется русским насквозь, и поймёт, что увлёкся старушкой-Европой лишь как недостижимой экзотикой. Точно так же он мог бы увлечься, скажем, Китаем или Японией, столь же недостижимыми.
Выходит, для Пушкина поездка в Китай в составе русской дипломатической миссии действительно была всего лишь попыткой улизнуть из-под допекающего надзора? Очень может быть. И в определённой мере, скорее всего, так оно и было. Но отметим одну деталь: в Пекин поздней осенью 1829 года Пушкину предстояло поехать не с тургруппой, а с посольством, людьми государевыми. Неужели он не понимал, что вне надзора, хотя бы и самого вежливого, он там не окажется? Ведь, напомним, Александр Сергеевич некоторое время всё же находился на госслужбе, причём как раз по линии Министерства иностранных дел, атмосферу службы знал.
Но ответ из Третьего отделения был формально-вежливым, не оставляющим надежд: «Милостивый государь, желание ваше сопровождать наше посольство в Китай так же не может быть осуществлено, потому что все входящие в него лица уже назначены и не могут быть заменены другими без уведомления о том Пекинского двора».
Уведомить Пекинский двор и согласовать с ним дополнительную кандидатуру действительно не было скорой возможности. Придворный этикет — дело важное, консервативное, а телеграф для быстрой связи на тысячевёрстные расстояния ещё не изобрели. Ирония судьбы в том, что в состав того самого посольства входил востоковед и будущий изобретатель электромагнитного телеграфа Павел Львович Шиллинг. Он был родственником непреклонного Бенкендорфа и… одним из друзей Пушкина.
В той поездке в Китай могла сложиться ещё одна «могучая кучка»: Бичурин, Пушкин, Шиллинг. Шиллинг был криптографом — дешифровщиком и профессионально занимался разведкой. Его знания и способности могли быть весьма полезны при изучении «китайской грамоты» и возможных шифров на её основе. Вы представляете, какой заковыристый для европейских «партнёров» шифр могла получить Россия в XIX веке? Эта идея на сто с лишним лет опередила бы шифрованные передачи «говорящих с ветром» радистов-индейцев навахо в армии США…
Но отдать повеление строить русский телеграф император изволил за месяц до смерти Шиллинга, последовавшей в июне 1837 года. А зимой того же года погиб на дуэли Пушкин. Для Бичурина поездка с посольством оказалась последней поездкой в Китай. Правда, в 1830 году он совершил экспедицию в Забайкалье, откуда привёз множество ценных буддистских книг. Там же учёный встречался со ссыльными декабристами: братьями Бестужевыми, Пущиным — одним из самых преданных друзей Пушкина — и другими. Бестужев, кстати, подарил ему чугунные чётки, сделанные из недавно снятых с него кандалов. Символичный подарок для Бичурина, тяготившегося кандалами духовными.
Так чего не сделал Пушкин, не попав в Китай?
Нет сомнений в том, что эта поездка обогатила бы русскую литературу циклом оригинальных мотивов, навеянных знакомством с этой древней страной, её историей и литературой. И очень вероятно, что с помощью своих друзей-востоковедов Пушкин бы выполнил и первые русские переводы классической китайской поэзии. Это допущение не лишено веских оснований: не случайно же, предполагая поездку поэта в Пекин, они с Бичуриным немало времени уделили обсуждению системы рифмовки в китайских стихах! (Обучаясь в семинарии, Бичурин сам писал стихи, довольно неплохие, некоторые из них сохранились.)
А главное – вполне возможно, что из такой поездки Пушкин вернулся бы совершенно изменившимся внутренне человеком, с другим отношением к жизни, смерти, своему пути (дао!). Выпав на несколько лет из светской «тусовки», он мог бы не ввергнуться в некоторые неосторожные знакомства и, возможно, остался бы жив на долгие ещё годы. Возвращаемся к первым строкам этой статьи: будь в жизни Александра Пушкина река Амур – Река Чёрного Дракона – Чёрной речки могло бы и не быть…
Вот только не факт, что сегодня мы считали бы столь изменившегося Пушкина столпом русской литературы, «нашим всем», а не создателем стиля экзотизма. Но «большое видится на расстоянии», сказал другой русский поэт, также не чуждый гениальности.
На месте дуэли А.С. Пушкина с Жоржем Дантесом на Чёрной речке в начале ХХ века был установлен памятный знак с бронзовым бюстом поэта. Имя автора памятника, к сожалению, забылось, а сам знак простоял до 1924 года и почему-то был заменён на известную ныне стелу.
По причудам судьбы, Пушкин всё же оказался в Китае. Бронзовый бюст ему был установлен русскими эмигрантами в Шанхае 11 февраля 1937 года на улице Фэньянлу, но оказался разрушен в 1944 году японскими оккупантами. Восстановлен в 1947-м, на том же месте, и снова разрушен в 1966 году в период «культурной революции». И восстановлен в 1987 году на том же месте с максимальной точностью и тактом. (Работали скульпторы Гао Юньлунь, Ли Чжугун, архитектор – Э. М. Гран.)
А в 2015 году памятник Пушкину установили на «китайской Чёрной речке» – в городе Хэйхэ, напротив российского Благовещенска. Пушкин пришёл-таки в Китай, страну своей мечты.