28.05.2021
Достоевский — 200

Россия и Степь. Достоевский и Валиханов

Дружба Ф. М. Достоевского и Чокана Валиханова подняла отношения между русскими и казахами на духовно-осмысленную высоту

Ф. М. Достоевский и Чокан Валиханов в мае 1859 года, г. Семипалатинск. / fedordostoevsky.ru
Ф. М. Достоевский и Чокан Валиханов в мае 1859 года, г. Семипалатинск. / fedordostoevsky.ru

Текст и подбор иллюстраций: Геннадий Литвинцев

  • «Вы пишете так приветливо и ласково, что я как будто увидел Вас снова перед собою. Вы пишете мне, что меня любите. А я Вам объявляю без церемонии, что я в Вас влюбился. Я никогда и ни к кому, даже не исключая родного брата, не чувствовал такого влечения как к Вам, и Бог знает, как это сделалось».
  • (Из письма Ф. М. Достоевского от 14 декабря 1856 года, посланного из Семипалатинска)
Полные дружеской нежности слова 35-летнего ссыльного писателя, только что отмотавшего срок каторги, адресованы Чокану Валиханову, первому казахскому ученому и просветителю, будущему исследователю Востока. В том 1856 году ему чуть больше двадцати, но он уже окончил Сибирский кадетский корпус в Омске и служил адъютантом генерал-губернатора Западной Сибири Г. Г. Гасфорта, исполняя одновременно должность офицера по особым поручениям Главного управления края (в который тогда входила и почти вся территория нынешнего Казахстана).
Знакомство Достоевского с Валихановым, их отношения, перешедшие в крепкую дружбу, стали, по сути, первым интеллектуальным и духовным контактом между русским и казахским народом, между Россией и Степью в Новое время. Этим они значительны, этим интересны и нам в XXI веке.

Осенью 1847 года 12-летний Чокан, оставив родную степь, отправился с отцом на учебу в Омск. Русские друзья Чингиса Валиханова, чингизида, ставшего «старшим султаном Кокшетауского округа», помогли ему устроить сына в Сибирский кадетский корпус, считавшийся одним из лучших учебных заведений того времени. Из него вышли многие выдающиеся общественные и военные деятели России, учёные и публицисты. Чокан поступил в кадетский корпус, не зная русского, но благодаря незаурядным способностям быстро освоил язык. В Омске, в доме военного инженера К. И. Иванова, произошло в начале 1854 года знакомство Валиханова с каторжанином Достоевским.

Весной того же 1854 года Федор Михайлович был отправлен из Омска на бессрочную солдатскую службу в Семипалатинск. Начальство разрешило Достоевскому жить не в казарме, а на отдельной квартире. Он поселился вблизи своего батальона среди поросших колючками зыбучих песков, в полутемной и закопченной избе вдовы-солдатки. Главное – недавний арестант получил возможность читать и писать, мог вернуться к литературному труду. Несмотря на солдатские обязанности, Федор Михайлович с жадностью набросился на книги. Он умоляет брата прислать ему европейских историков, экономистов, книги святых отцов и древних авторов, Коран, Канта и Гегеля, физику, физиологию, даже немецкий словарь. Просит сообщить ему, кто такой Л. Т., напечатавший в «Современнике» повесть «Отрочество». Запойно читает Тургенева, Островского, Писемского, Тютчева, Майкова

Здесь в Семипалатинске Достоевскому довелось заново встретиться с Валихановым (спустя год после знакомства в Омске). Летом 1855 года генерал Гасфорт отправился с инспекцией в недавно образованную в составе Западно-Сибирской губернии область. В поездке его сопровождала большая свита, а адъютанту Валиханову досталась обязанность толмача.

На другой же день по приезде в Семипалатинск Чокан Валиханов поспешил на квартиру местного чиновника В. П. Демчинского, куда был приглашен и Достоевский. Нельзя определенно сказать, о чем говорили приятели в продолжении долгой встречи. Конечно, не могли они обойти острую в те дни тему начавшейся Крымской войны, не обсудить послуживший причиной войны «Восточный вопрос». Думаю, сильное впечатление на Достоевского должна была произвести патриотическая позиция Валиханова – казахского султана по происхождению и русского офицера по мундиру и должности. В свои двадцать лет сын кочевого племени показал себя образованным человеком, владевшим европейскими и восточными языками, имевшим основательные познания в географии, истории, этнографии, фольклористике. В разговорах, несомненно, возникала и важнейшая для обоих тема России и Азии, их взаимодействия и общей судьбы.

* * *

В декабре того же 1855 года генерал Гасфорт подписал ходатайство перед военным министром о награждениях за особенное усердие и неутомимые труды штаб- и обер-офицеров Сибирского корпуса. «В числе представляемых заключается между прочим и состоящий при мне адъютантом корнет султан Валиханов, который, хотя и состоит на службе не более двух лет, но при совершенном знании оной и киргизского языка, а также и местных киргизских обычаев, он, сопровождая меня в киргизскую степь, принес большую пользу», – говорилось в представлении.

Весной 1856 года поручик Валиханов получил приказ отправиться в служебную командировку в Илийский край и там, присоединившись к отряду подполковника Хоментовского, принять участие в разборе споров и стычек между родами Старшего жуза, встретиться с киргизскими (казахскими) родоначальниками. Это совпадало с научными планами самого Чокана: он давно мечтал проехаться по Старшему жузу (юго-восток современного Казахстана) и по кочевьям иссык-кульских киргизов, провести там этнографические и исторические исследования.

В дневниках Валиханова-путешественника ярко выразилась личность первого казаха, получившего европейское образование, воспринявшего передовые идеи своего времени. Он был лучше, чем многие другие путешественники по Азии, подготовлен к исследованиям народной жизни, социальных условий и политического устройства азиатских государств. Будучи уроженцем Степи, Валиханов свободно чувствовал себя там, куда русские и европейцы вовсе не получили бы доступа. Знание восточных языков и султанское происхождение делали ему близким и понятным духовный мир восточного человека. Твердой рукой военного топографа параллельно с текстом Валиханов вычерчивал планы городов, карты местности, схемы перевалов и торговых путей.

В конце октября или в первых числах ноября Чокан вернулся из первого своего путешествия и в Семипалатинске снова остановился у Демчинского. Здесь произошло его знакомство с Петром Петровичем Семеновым, давним приятелем Достоевского по Петербургу. Семенов, Валиханов, Достоевский... Осенние вечера проходят в нескончаемых разговорах о политике, литературе, планах на будущее. В конце ноября друзья разъезжаются. 5 декабря Чокан пишет Достоевскому из Омска:

«Расстаться с людьми, которых я так полюбил и которые тоже были ко мне благорасположены, было очень и очень тяжело. Мне так приятны эти немногие дни, проведенные с Вами в Семипалатинске, что теперь только о том и думаю, как бы еще побывать у Вас. Я не мастер писать о чувствах и расположении, но думаю, что это ни к чему. Вы, конечно, знаете, как я к Вам привязан и как я Вас люблю».

Это одно из четырех известных писем Валиханова, написанных из Омска Достоевскому в Семипалатинск. Переписка их продолжалась в течении шести лет, с декабря 1856-го по октябрь 1862 года. Исследователи уверены, что определенная часть посланий Валиханова и Достоевского безвозвратно утрачена или еще не найдена в архивах.

Ответ Федора Михайловича Валиханову от 14 декабря (и это единственное дошедшее до нас письмо Достоевского Валиханову) более содержателен, он писался в доме Демчинского, за тем же столом, и явно в продолжение семипалатинских бесед. Достоевский шутливо называет Валиханова «Дорогой мой друг, милый Чекан-Чолканович» и обращается к нему с горячей проповедью: «Вы спрашиваете совета: как поступить Вам с вашей службой и вообще с обстоятельствами. По-моему, вот что: не бросайте заниматься. У вас есть много материалов. Напишите статью о Степи. Ее напечатают (помните мы об этом говорили). Всего лучше, если б вам удалось написать нечто вроде своих записок о степном быте и т. д. Это была бы новость, которая заинтересовала бы всех. Так было-бы ново, а вы, конечно, знали-бы что писать (н. примерно, вроде Джона Тиннера в переводе Пушкина, если помните). На вас обратили бы внимание и в Омске, и в Петербурге. Материалами, которые у вас есть, вы бы заинтересовали собою Географическое общество. Одним словом, и в Омске на вас смотрели бы иначе… Не великая-ли цель, не святое-ли дело, быть чуть ли не первым из своих, который бы растолковал России, что такое Степь, ее значение и ваш народ относительно России, и в то же время служить своей родине просвещенным ходатайством за нее у русских. Вспомните, что вы первый киргиз – образованный по-европейски вполне. Судьба же вас сделала в добавок превосходнейшим человеком, дав вам и душу и сердце». <Opфография сохранена. – Ред.>

В работах, составленных по материалам экспедиции на Иссык-Куль, Валиханов рассказал об истории и географическом положении киргизов, их нравах и обычаях, о преданиях, песнях и сказках, передаваемых из поколения в поколение с «невероятной точностью», стремясь опровергнуть распространенное понятие о кочевых племенах как об ордах свирепых дикарей. Воспитанник русского XIX века, Валиханов обосновывал представление об уме и нравственности степняков прежде всего по их литературным памятникам. Как прежде в записках о казахах, он подтверждал существование у кочевников древней культуры, самобытной поэзии. «Нам, русским, особенно непростительно пренебрежение к изучению Средней Азии, нашей соседки», – писал Валиханов.

А 15 июля 1857 года в Омск пришло донесение из Кульджи о мятеже против цинского господства. Мятеж был жестоко подавлен. В связи с этим Россия посчитала необходимым вмешаться в ход событий: под предлогом защиты местных мусульман создать в Кашгарии отдельное ханство под своим покровительством. Но прежде чем предпринимать какие-то действия, требовалось тщательно изучить обстановку в этом регионе. Но как это сделать, если Кашгария (Восточный или Китайский Туркестан) наглухо закрыта для посещения европейцами? Известно же, что географ Адольф Шлагинтвейт, проникший в Кашгарию годом раньше, поплатился за это головой. Решили послать туда с торговым караваном опытного и надежного человека с азиатской внешностью. С подачи Г. Х. Гасфорта и П. П. Семёнова выбор пал на поручика Ч. Валиханова. Ему было тогда всего 22 года.

В июне 1858 года с караваном семипалатинского купца Мусабая Тохтабаева выехал в степь молодой купец Алимбай, одетый в восточную одежду и с обритой по местному обычаю головой. К середине августа караван достиг верховий реки Текеса и провел там месяц, торгуя с местными киргизами, после чего через перевал Зауку двинулся к границе Кашгарии. Одолеть снежные перевалы Тянь-Шаня в сентябре оказалось делом нелегким. Часть вьючных животных погибла. Несколько раз пришлось отбиваться от разбойничьих шаек. При входе в Кашгар караван по приказу цинских властей был подвергнут тщательному обыску. Дорогу украшали выставленные в особенных клетках головы недавно казненных бунтарей.

Но местные торговцы приняли «купца Алимбая» очень радушно, устраивали для него различные увеселения и даже по местному обычаю временно женили. Все это благоприятствовало ознакомлению с жизнью города и страны. За проведенные здесь полгода Чокан (разумеется, это он обратился в купца-мусульманина) сумел всесторонне изучить Кашгар, его политическое и экономическое устройство, собрать материалы по истории и этнографии народов, населявших эти края с давних времен. Однако оставаться далее в Кашгаре стало опасно. Поэтому пришлось сворачивать экспедицию и отправляться с караваном обратно.

На пути в Омск путешественнику-разведчику пришлось задержаться по служебным делам в Семипалатинске. И конечно же, он не мог не навестить своего задушевного друга, к тому времени получившего разрешение на возвращение из ссылки в Россию. В один из майских дней Валиханов и Достоевский сфотографировались на память: Достоевский в военном мундире, Валиханов в шинели. Волосы у Чокана, бритые наголо в бытность купцом Алимбаем, еще не успели отрасти. В руках у него кинжалик, подаренный Достоевским на память. По мотивам этого фотоснимка была создана скульптурная композиция (автор – скульптор Д. Г. Элбакидзе). В сентябре 1977 года она была установлена возле здания Семипалатинского литературно-мемориального музея Ф. М. Достоевского.

До глубокой осени Чокан Валиханов напряженно работал над отчетом об кашгарской экспедиции, обрабатывал собранный богатейший материал. А в начале 1860 года был вызван в Петербург, где был встречен с почестями, как отважный путешественник и знаток жизни народов Центральной Азии. Александр II с самого начала проявлял большой интерес к экспедиции Валиханова, к личности офицера из инородцев, столь блестяще аттестованного Гасфортом. Получив от последнего представление Валиханова к ордену Святой Анны, Александр II счел награду недостаточной и написал карандашом на полях: «Валиханову Владимира». По случаю получения ордена Святого Равноапостольного Князя Владимира 4-й степени для мусульман путешественник побывал во дворце. Ему присвоили очередное звание штабс-ротмистра и оставили в столице для продолжения службы: сначала в Генеральном штабе для составления карт Средней Азии и Восточного Туркестана, а с конца мая высочайшим повелением еще и в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел.

15-месячное пребывание в Петербурге позволило Валиханову окунуться в гущу общественной жизни, участвовать в составлении карт Средней Азии и Восточного Туркестана, сотрудничать в издании энциклопедии, изучать восточные рукописи, читать лекции по истории Востока. Постоянную поддержку и дружеское расположение оказывал Валиханову вице-президент Русского географического общества П. П. Семёнов-Тян-Шанский. Дружеские встречи с Ф. М. Достоевским, с поэтами А. Н. Майковым и Я. П. Полонским, критиком Н. Н. Страховым, братьями В. С. и Н. С. Курочкиными составляли фон его жизни в это время.

В Петербурге Валиханов написал главные свои работы – «Очерки Джунгарии», «Описание Восточного Туркестана», «Аблай», «Шуна батыр», «Тарихи Рашиди», «Записки о Кокандском ханстве». В них он, как и советовал ему в пророческом письме Достоевский, выступал прежде всего ходатаем за свой народ перед властью. И в том, как критика современных порядков умело поставлена у него меж историей и этнографией, чувствуется, что начинающий литератор вполне овладел литературными приемами своего опытного советчика. В композиции «Очерков Джунгарии», в манере изложения материала явно чувствуется подражание «Запискам из мертвого дома».

Влажный петербургский климат плохо отразился на здоровье страдавшего туберкулезом степного человека. Весной 1861 года по совету врачей Чокан Валиханов уезжает из столицы в Сарымбет, аул своего отца Чингиса в Кокчетавском округе. О жизни в Сырымбете и своих дальнейших планах Чокан доверительно сообщает в Петербург Достоевскому:

«Генваря 14, 1862 г. Киргизская степь.

Любезный друг, Федор Михайлович.

Ты, верно, полагаешь, что я давно уже умер, а между тем я жив, и доказательством тому может послужить это письмо… Хочу получить место консула в Кашгаре, а в противном случае выйти в отставку и служить у себя в Орде по выборам. В Кашгаре я бы стал получать хорошее содержание, климат хороший, может быть, здоровье мое поправилось бы. Если это не удастся, и в степи будет недурно. Буду заниматься хозяйством, торговлей, а в случае выбора народа буду честным чиновником и, вероятно, принесу своим родичам более пользы, чем их безграмотные и дикие султаны. Через год или два мы станем ездить в Петербург, проведем с добрыми друзьями несколько приятных месяцев, запасемся новыми книгами, новыми идеями и опять в Орду, к киргизам. Ведь это будет не совсем дурно, не правда ли, голубчик, Федя?»

Этим планам не суждено было осуществиться. Весной 1864 года Валиханов был приглашен в экспедицию генерала М. Г. Черняева, в задачу которой входило присоединение к России Южного Казахстана. К тому времени здоровье его из-за туберкулеза заметно пошатнулось. Валиханов скончался 10 апреля 1865 года, не дожив до тридцати лет, в урочище Кочен-Тоган, недалеко от подножья Алтын-Эмельского хребта. Похоронен в местечке под названием Кошентоган, на северном склоне горы Матай. В 1881 году по поручению Туркестанского генерал-губернатора К. П. Кауфмана здесь был установлен памятник в виде мраморной плиты. В 1958 году над могилой появился высокий гранитный обелиск.

Чокан Валиханов умер в расцвете сил, не успев воплотить в жизнь и малой доли своих идей и планов. Но то, что дошло до нас из его творческого наследия, представляет огромную ценность, ибо помогает воссоздать историко-культурную политическую картину эпохи, в которой он жил, социальное и духовное состояния казахского народа, да во многом и всей России того времени. «В сердце его любовь к своему народу соединялась с русским патриотизмом, – писал друг Чокана по кадетскому корпусу Г. Н. Потанин. – В 60-х годах [XIX столетия] общероссийский патриотизм не отрицал местных областных инородческих, и два патриотизма, общий и частный, легко уживались в одном человеке».

* * *

Чокан Валиханов стал одной из самых ярких фигур в истории казахского народа. И в современном Казахстане вокруг его имени идет непрестанная идейно-политическая борьба. Находятся националистические деятели, объявляющие Валиханова, вопреки всем фактам, чуть ли не противником сближения с Россией. «Нельзя не упомянуть с досадой о том, что за последние годы некоторые исследователи жизни и деятельности Чокана Валиханова, в особенности писатели, зачем-то пытаются неуместно и неуклюже отгораживать Чокана от Достоевского, словно боясь, что эта связь затемнит облик Чокана, прогрессивного деятеля казахского народа», – пишет Г. Б. Маханова, профессор Международного казахско-турецкого университета им. А. Ясави.

Достоевский всю жизнь вспоминал о своем юном друге-казахе, оказавшемся рядом с ним в трудную пору его жизни. Не о нем ли он думал, когда начертал в «Дневнике писателя»: «Мы первые объявим миру, что не чрез подавление личностей иноплеменных нам национальностей хотим мы достигнуть собственного преуспеяния, а, напротив, видим его лишь в свободнейшем и самостоятельнейшем развитии всех других наций, и в братском единении с ними, восполняясь одна другою, прививая к себе их органические особенности и уделяя им и от себя ветви для прививки, сообщаясь с ними душой и духом, учась у них».