Текст: Борис Кутенков
Среди печальных событий февраля – известия об уходе Юрия Манна (1929–2022) и Валентины Полухиной (1936–2022). «Горький» публикует высказывания о том, каким Юрия Владимировича запомнили коллеги, друзья и ученики. Говорит Олег Лекманов: «После Василия Гиппиуса, Виноградова, Андрея Белого трудно было что-то новое и главное сказать о Гоголе, но Юрию Владимировичу Манну это удалось. Важно, что он (это я сам немножко видел) твердо и спокойно противостоял истерическим попыткам апологетики Гоголя как “великого религиозного писателя” и сведению едва ли не всего гоголевского творчества к проповедям и поучениям».
Екатерина Дмитриева: «Он был начисто лишен сознания собственного величия, никогда не стремился чем-то поразить, эпатировать, чему-то назидательно учить. Во всем его облике была та заметная незаметность, которая отличает лишь очень чистых и внутренне очень сильных людей…» Илья Виницкий: «Манн для меня образец научной совести и незыблемого и грустного спокойствия, необходимого для выполнения своей миссии в мире, где все непрочно, как страны и семейные связи, многое гадко, как советские учебники и постсоветская академ-халтура, уныло, как длинный коридор академического института, до отвращения суетно и пустынно до крика. Он работал, пока вокруг пританцовывали».
Сolta напоминает, что, в числе прочих (многих) своих достижений, «к 75-летию со дня рождения Иосифа Бродского Валентина Полухина подготовила к изданию фундаментальную антологию посвященных поэту лучших стихотворений, отрывков воспоминаний и других работ почти двухсот отечественных и зарубежных авторов. Благодаря поддержке и финансовому содействию Валентины Полухиной в 1993 году началась деятельность российского издательства “АРГО-РИСК”, специализирующегося на издании новейшей русской поэзии. В 1995 году Валентина Полухина создала Фонд русских поэтов, организовавший приглашение в университеты Великобритании более ста поэтов из России».
В «Урале» продолжается рубрика «Слово и культура», где Юрий Казарин расспрашивает самых интересных поэтов об их творческой кухне. В новом выпуске – ответы Андрея Баумана и Алексея Кудрякова. Хочется обратить внимание на слова Баумана о сущности поэзии: «…слова, обращённые к другому существу, оказываются способны — хотя бы иногда и хотя бы на долю секунды, расширяющуюся до целой жизни, — высвободить (не)названное другое существо из-под нарциссической власти “я” <…>
Потому-то стихотворение адресовано абсолютно любому, всякому, в буквальном смысле кому угодно, без исключения и изъятия. И потому у стихотворения, у автора и читателя-соавтора нет, строго говоря, никакого места: места в социуме, литературе и т. п. Это — всякий раз заново начинающееся начало, бесприютная (утопическая) завязь: по ту сторону всех сложившихся иерархий, привилегий, классификаций etc. И в современной русской поэзии, с ее цветущей сложностью чрезвычайно многообразного и несхожего опыта, подобное ощущение-понимание стихотворчества, полагаю, все более и более расширяется» и на рассуждения Кудрякова о верлибре.
В февральской «Дружбе народов» (на момент написания обзора доступно содержание номера; ждём скорого появления в «Журнальном Зале») — интервью Ольги Балла и Александра Чанцева о литературных итогах 2021-го. (Беседовала Наталья Игрунова.) Затронуто какое-то невероятное количество книг и имён – причём с описанием тенденций и чётким распределением приоритетов, а также «рубрикацией» (лучшие дебютанты, новости нон-фикшн, премии за организаторский вклад и т. д.). Выбрать что-то для цитирования из такого многообразия сложно, но всё же приведём эти слова Александра: «Возможно, Бог с ней, идеей, идеологией и прочими измами, их следует просто забыть. И тихо работать. Пахать даже» и Ольги: «А интонации времени – как и прямо следующий из них тон разговоров и споров – видятся мне ожесточёнными, категоричными и не располагающими людей к тому, чтобы они друг друга слышали. В дискуссиях, как я могу заметить, слишком много (тёмных) страстей, препятствующих конструктивности. Мне, как и Саше, очень мила идея, что лучше всего прочего просто возделывать наш сад (независимо от того, с какой степенью неминуемости этот сад будет смят гусеницами и чьими именно)».
«Журнальный Зал» разместил на своём сайте январский номер «Крещатика». Раздел поэзии (редактор – Герман Власов) изобилует интересными находками. Марк Перельман: «ещё на поверхности слабость горения – / ломтик уставшей конфорки, / но и он жжётся, прирастает / сильными долями, слабыми дольками, / апельсиновой цедрой вокруг / воскресенья светового дня». Наталия Черных: «Ты говорил: зачем они / Уехали с Динамо? / Десятилетия слоны / Забыли про панаму, / Про белую панаму мам; / И дозой кетамина / Питался старый детский шрам, / И люди шли, – все мимо». Евгений Морозов: «О, как жгуче в гурьбе-природе, / как во многом – всё об одном, / происходит-не происходит / белый свет за твоим окном, / серый волк – за пугливым сердцем, / жизнь – в пристыженном городке, / быт заткнувшийся – с певчей смертью / на заряженном языке» и многие другие.
Но особого восхищения заслуживает, как всегда, Екатерина Перченкова:
- восходит в колодцах наутро и прячется в яме –
- но знаешь другое; и просишь поющей лозы,
- чья дрожь обещает ключи глубоко под камнями,
- чьё сердце легко, и волшебно раздвоен язык.
- бежала, искала колодец, иглой укололась,
- о камень споткнулась и затемно бродит без сна.
- над целой водой разлетевшийся, чей это голос?
- чей свет без окна?
Вышел первый номер онлайн-журнала Poetica (редакторы – Владимир Коркунов и его команда). Обратим внимание на эссе Андрея Таврова и на опрос о документальной поэзии с участием Лиды Юсуповой, Еганы Джаббаровой, Марии Малиновской, Станислава Львовского и др. Ирина Котова: «Мне не совсем понятно, когда утверждают, что документальная поэзия обязательно должна основываться на каком-либо письменном документе. Кто это установил? Разве то, что произошло лично со мной и мои впечатления от происходящего не документальны? Например, документальное кино, — разве не то, что видит глаз оператора через объектив, пропуская через личный опыт? Поэзия никогда никому ничего не была и не будет должна, но лично для меня важно проникновение реальности в ее материю или, наоборот, проникновение поэзии в даже самые неприглядные реалии, в месиво жизни…»
Денис Ларионов: «…мы уже не можем сказать, что существуем в мире недостатка информации. Напротив, распространенная в немногих оставшихся в живых российских медиа и многочисленных телеграм-каналах журналистика способна поставить нам столько информации, сколько нужно, и даже больше. Но это порождает проблему документа как медиума фальсификации и всевозможных логических подмен, которые Стив Фуллер называет “постправдой”. Где тот предел доверия респондентам, который поэзия (в отличие от журналистики) попросту не может измерить? И не окажется ли поэзия всего лишь плохо информированной и созависимой бедной родственницей расследовательской журналистики? Как поэзии, тяготеющей к документу, не попасть в ловушку олитературивания чужих проблем, которые она неспособна решить…»
«Новое литературное обозрение» представляет блок материалов, посвящённых Юрию Лотману, к его 100-летию. В номере – воспоминания Мариэтты Чудаковой, Александра Кушнера, Кирилла Разлогова и многих других именитых исследователей.
Стоит обратить внимание на публикации новых авторов на «Прочтении», на «Полутонах» и в «Литературной газете».
- где прогудит свирель без замысла и свиста
- качнется акварель окна
- что видит черный сон эквилибриста:
- изнанку сна
- там желтые входили на допросы
- и просыпались без лица
- и ели мел, курили папиросы:
- так без конца
- точили и обделывали воздух
- как раскаленную деталь
- вплывали в корабельные отбросы
- незримые в золе
- шептали
- скажите
- на этой станции останавливаются раз в четверть века?
- может быть, мы подождем именно здесь
- поезд до нового перерождения.
- сброшена кожа,
- и прорастает сквозь новую смысл
- как деревья на марсе.
- здесь на земле деревья переживают людей,
- но это люди сажают,
- оставляют следы на израненном теле планеты.
- приложи подорожник к руке,
- и она вновь научится лить на уставшую землю стихи,
- чтобы снова цветы распускались, а также
- пшеница и рожь.
- поклоняются солнцу все те, кто почувствовал холод.
- пачамама, прости этих смертных; мы будем другими —
- мы примем дары,
- и деревья больше не будут расти над могилами.
- я слышу музыку будущих путешествий.
- вот поезд.
- садись.
-
- я распущу себя на клубки.
- перемешаю всё.
- отдам мешок
- первой попавшейся бабке –
- пусть вяжет заново.
В «Новой Юности» непременно почитайте Дарью Христовскую:
- ходи, болтун, по святым местам — вот тебе ремесло.
- на крещенье купаться не стал,
- а тут понесло.
- дактиль или анапест — всë одно вода,
- лед прозрачный крест-накрест посреди белого льда.
- подойди, встань в ногах у бывшей
- купели, теперь — окна.
- кто был ее прорубивший?
- и кто, раскинув руки, поднимается ото дна?
- в брейгелевском пейзаже сфумато не предусмотрено.
- дыхание холодного фронта,
- бесконечная белизна спит и видит странные сны.
- черные рыбаки вертят лунки до самого горизонта.
- некрещеные мавки приникают к ним,
- пьют воздух с той стороны.
Завершим этот обзор публикацией в «Неве» круглого стола о «медицинском» тексте в русской литературе. Участвуют прозаики Евгений Водолазкин, Анатолий Королёв, Александр Мелихов, Сергей Носов и др. Алексей Грякалов (Санкт-Петербург): «Творчество, конечно, — это здоровье. Может, лучше сказать, постоянное преодолевание нездоровья или болезни. Тема “Гений и помешательство” или понимание творчества как «сладкой награды за служение дьяволу» лишь знак внимания к проблеме — перерыв постепенности в потерявшем обаяние письме. И бесстрашие — вхождение в щели и затиски, как говорил Сигизмунд Кржижановский, смелость проникновения даже туда, где персонаж романа способен сказать о себе, что он «принцип убил». Писатель может быть врачом, но предназначение его в том, чтобы быть свидетелем, пребывая в опасной для него и героев сфере неопределенности и поисках утверждения».
Андрей Аствацатуров: «В книге “Скунскамера” я сделал попытку описать невроз, связанный с “неудобством культуры”. Невыросший человек (ребенок) заперт в репрессивном мире инструкций и предписаний, в мире четырех школьных стен и однокомнатной квартиры, он стремится на волю. Но мир равнодушен, мало им интересуется, на вольном пространстве естественной жизни подстерегают опасности, хулиганы, всеобщая жестокость. И он стремится обратно в прежнюю тюрьму, понимая, что там его охраняют, но, оказавшись в тюрьме, снова хочет на свободу».