О чем забыл написать автор «Цусимы». Новиков-Прибой

Текст: Андрей Цунский

«Капитан первого ранга»

Алексей Силантьевич Новиков родился в селе Матвеевское Тамбовской губернии (ныне Сасовского района Рязанской области). Случилось это сто сорок пять лет назад. Это последняя «подготовительная» дата к большому юбилею большого писателя. Его мастерство не вызывает ни малейших сомнений. Личность его уникальна, человек он достойнейший. И тем не менее взгляды потомков на его труды могут отличаться от взглядов современников.

Когда говорят о его писательской работе, в первую очередь упоминают роман «Цусима». Но сегодня мы обратим особое внимание на другой его роман, незаконченный – «Капитан первого ранга». А еще – немного прогуляемся по Кронштадту, без которого невозможно представить себе русский военный флот и о котором так много написал Новиков-Прибой, скромно обойдя одну деликатную тему.

Но сначала – в село Матвеевское, и ненадолго заглянем в Польшу.

Кантонист и его сыновья

Хороший учитель литературы ограничен пресловутыми «часами» и программой, и дополнительные требования к детям предъявлять не имеет возможности. Теперь мало кого из школьников можно спросить о значении слова «кантонист» и получить правильный ответ без дурацких ухмылок. Отец Алексея Новикова Силантий Филиппович служил в чине обер-фейерверкера в Варшавской цитадели. Он был из обычных крестьян, но обладал хорошим умом. Обер-фейерверкер – унтер-офицерское звание, фактически такой человек командовал орудийным расчетом, мог заменить в бою взводного командира, а в случае гибели начальника – и командира батареи. Отслужил свой немалый срок. А под конец службы познакомился с польской девушкой-сиротой, которую воспитывали при монастыре. Он заметил ее, когда она несла в монастырь покупки – несколько штук ткани, легко поднял ее поклажу на плечо.

Красавец и силач понравился девушке. После его увольнения со службы пожили Силантий и Марья в Варшаве. Но кантонистам – то есть отслужившим царскую службу полностью! – давали вольную (хотя в 1861 году это уже и не требовалось), и главное – некоторую сумму деньгами и земельный надел. Нам сейчас не понять, почему небольшой земельный участок становился таким вожделенным. Но тогда земля была единственной и главной реальной собственностью. Она не могла сгореть, утонуть, на ней всегда можно было отстроиться – она была твоим местом на земле и в мире.

И полька Мария сменила католичество на православие, вышла замуж, вскоре родился сын Сильвестр, а когда удалось выправить все нужные бумаги, купили кибитку вроде цыганской и поехали в Тамбовскую губернию, откуда муж был родом. При этом Мария (отчество Ивановна дали ей уже в России) ни слова не понимала по-русски и в деревне никогда не жила.

Когда родился Алексей – перспективы у него были самые безрадостные. Земельный надел доставался его старшему брату, образования не было никакого, кроме церковно-приходской школы, он остался бы на птичьих правах вместе с другими братьями, в полном подчинении у нового главы семьи. Такой жизни не желала ему и мать – она мечтала, чтобы сын стал… монахом. Земля-то своя – но все же не для всех.

Матрос

Когда настало время призыва на военную службу, Алексей не «попал на флот», как пишут неряшливые авторы – он пошел на флот по собственному желанию, хотя служба в пехоте длилась четыре года, а на флоте – семь.

А.С. Новиков-Прибой. Из романа «Капитан первого ранга»:

• Потом пытливо оглядел большими серыми глазами камеру. Длинная, она вмещала в себе более сорока коек, расставленных в два ряда, причем между каждой парой коек возвышалось по шкафу. На продольной фасадной стене висели в рамках какие-то правила для матросов, изображения золотых погон флотских чинов, патриотические лубочные картины. С другой поперечной стены, из посеребренного киота, строго смотрел на людей покровитель моряков — Николай-чудотворец. Лицо Псалтырева, обескровленное деревенской нуждой, на момент приняло выражение беспредельной тоски. Но сейчас же он расправил, словно от усталости, широкие, крутые плечи и, тряхнув кудрявой головою, промолвил:
• - Ну, ладно! Начало сделано. Остается немного — только семь лет прослужить.
• Кто-то из новобранцев посмеялся над ним:
• - Что ж это ты явился во флот в таком наряде?
• Псалтырев, не смущаясь, ответил:
• - А для чего мне другой наряд? Казенное добро получу, -- защеголяем.

Примерно в это же время в ресторане Морского офицерского собрания в Кронштадте ввели равную для всех стоимость обеда: среди офицеров появилось много разночинцев. Не все могли себе позволить роскошные пиры. Но равенство было иллюзорным. И воспитание, и образование, и манеры были очень разными. И если кто-то из сиятельных графов просто не стал бы распускать руки, «воспитывая» матросов и приучая их к флотской дисциплине – у разночинцев с этим было попроще. Знали ли об этом утонченные и образованные? – знали, конечно.

Талант и образование

В возрасте двенадцати лет Алеша Новиков сам изготовил две рукописные книжечки. Он уже тогда мечтал стать писателем! Одна книжечка до сих пор сохранилась благодаря дочери писателя, Ирине Алексеевне.

В церковно-приходской школе он проучился только два года и был в ней первым учеником. А вот отцу ученый сын был бы только обузой – ему был нужен работник в хозяйстве. Пишет иной автор – «помогал отцу». Не помогал – а работал, до темноты в глазах. Сперва на отца – а потом на брата. Надо сказать, что отец его ведь не был каким-то там зверем, «кулаком» – он был обычным в те времена главой патриархальной семьи. Вот только в семье нельзя было «продвинуться по службе». Алексей еще в детстве мечтал попасть на флот. Всех из их уезда посылали в сухопутные войска, на Сахалин. Пришлось сделать писарю «подарок» – и только так удалось ему оказаться матросом.

Но реальность службы оказалась несколько иной.

Из романа А.С. Новикова-Прибоя «Капитан первого ранга».

• Капитонов встрепенулся:
• - Знамя... хоругва...
• - Ну? - не отставал от него Храпов.
• Капитонов, напрягая мысли, морщил лоб. Губы его посинели, в глазах светился животный страх. …
• - Стой ты, дубина стоеросовая! Ну, чего ты мелешь? Нет, измучился я с тобой совсем. Ты хоть пожалел бы мои кулаки: отбил я их об твою дурацкую башку. А все без толку. Тебя, видно, учить, -- что на лодке по песку плавать...
• И, не желая затруднять себя больше, он обратился ко мне:
• - А ну-ка, смажь ему разок по карточке. Да по-настоящему, смотри!
• Я отказался выполнить такое приказание.
• Храпов стиснул зубы и ощетинил усы. Сухое лицо его стало багровым. Он жестко посмотрел на меня, а потом уставился, словно гипнотизер, напряженным и неподвижным взглядом на Капитонова. У того от страха задергалась нижняя губа. Последовал приказ с хриплым выкриком:
• - Капитонов! Если он не того, то ты привари ему пару горячих!
• - Есть, господин обучающий!
• Ко мне повернулось лицо Капитонова, мертвецки бледное, как маска, и на момент я увидел его глаза, бессмысленно округлившиеся и пустые, точно он внезапно ослеп. Правая его рука откинулась с необыкновенной быстротой, словно он боялся упустить удобный момент для удара. Не успел я произнести ни одного слова, как голова моя мотнулась в одну сторону, затем в другую. Из глаз посыпались искры, зазвенело в ушах.
• - Мерзавец! За что ты меня ударил? - задыхаясь от негодования, крикнул я в диком исступлении. Я упал на койку, но сейчас же вскочил. Все мое существо охватило одно безумное желание - броситься на Капитонова и рвать его, рвать до тех пор, пока не истощатся последние силы.

Алексей Силантьевич человек был честный и, как это принято писать, «с обостренным чувством справедливости». Дальнейший путь будущего писателя определяли характер и история. В учебной части в Кронштадте он ходит в воскресную школу и вскоре знакомится с членами революционного кружка. Его определили служить на крейсер «Минин». Он осваивает морские специальности – и очень много читает не имеющей отношения к службе литературы. Об этом периоде он сам писал так: «Я прибыл во флот наивным парнем, сущим дикарём. И сразу же началась гимнастика мозга, шлифовка ума. Специальные курсы баталеров, техника кораблей, плавание по морям, воскресная школа, дружба с развитыми и сознательными товарищами, чтение нелегальной литературы — всё это было для меня ново и заставляло смотреть на жизнь по-иному».

В 1902 году по чьему-то доносу его арестовали за распространение той самой нелегальной литературы. Никаких крамольных книжек у него не нашли – но на всякий случай перевели на броненосец «Орел» в Тихоокеанскую эскадру. С глаз подальше.

А в библиотеке Морского офицерского собрания в Кронштадте были десятки тысяч томов…

Об образовании – реплика в сторону

Очень многие люди сейчас рассуждают о вреде революций, заканчивающихся кровавым молохом. Но единственным от братоубийственных социальных столкновений и революций лекарством, единственным средством всегда было – и может быть – только образование.

Доступное, систематическое – и с серьезнейшей, важнейшей гуманитарной составляющей. Неужели мировая художественная культура уже не нужна нашим учителям? И где же рабфаки, где школы рабочей молодежи? Вечерние школы, школьные автобусы в деревнях? Чиновник всегда отчитается. Он приведет примеры. Скажет «Вот, есть же, смотрите». Но давайте скажем честно – их у нас достаточно? Откуда у людей невообразимая каша в головах? Почему в двадцать первом веке у нас столько идиотов, которые выступают против вакцинации – и не только от ковида, а от дифтерии, столбняка и коклюша? Откуда столько дураков, кичащихся своим мнением о плоскости Земли? Про гуманитарные предметы чиновник скажет: «Это дорого, и мало ли чему там они научатся». Но того ли он боится, что действительно страшно?

А если хорошее образование оказывается доступным только за деньги, если кто-то решил, что «кому надо – деньги найдут», то какие идеи могут созреть в полубезумных, невежественных головах? Боюсь, что «молитва, как в Америке» – не совсем то, что может помочь нашей стране.

В начале века Россия очень дорого заплатила за то, что образованием людей занялись большевики. Если для человека единственным источником информации остается неврастенический телевизор – чего мы ждем? На что надеемся?

Цусима

«Орел» принимал участие не просто в Русско-японской войне, а в Цусимском сражении. Гибель эскадры, плен, позор поражения – все это он пережил сам. В плену Алексей Силантьевич оказался в лагере на острове Киу-Сиу близ города Кумамота. Его больше всего мучил вопрос: как такое могло произойти со славным русским флотом?

Он собирал рассказы других пленных о сражении, просил описать, что происходило у них на глазах. «Этот материал представлял собою чрезвычайную ценность. Можно смело утверждать, что ни об одном морском сражении не было собрано столько сведений, сколько у нас о Цусиме. Изучая подобный материал, я имел ясное представление о каждом корабле, как будто лично присутствовал на нем во время схватки с японцами, нужно ли добавлять, что наши записи не были похожи на официальные описания этого знаменитого сражения», – напишет он позже. Именно эти материалы лягут в основу его главного романа – «Цусима».

1906 год можно точно назвать годом рождения писателя Алексея Силыча Новикова-Прибоя. Весной этого года он написал очерки «За чужие грехи» и «Бесплодные жертвы» – правда еще не под «парадным» псевдонимом, они подписаны «А. Затертый». Автора начали разыскивать жандармы и полиция. Товарищ по службе, инженер «Орла» Владимир Костенко подсказал маршрут: сначала Финляндия, затем Лондон, морем из Выборга, причем втайне от капитана, чуть ли не в угольном трюме.

А там… Ну какую работу мог найти матрос в Лондоне? Конечно моряком. Он обошёл весь свет на торговых пароходах, был и кочегаром, и механиком. А в 1911 году написал рассказ «По-темному» и, набравшись смелости, послал самому популярному в то время русскому писателю, великому Алексею Максимовичу Горькому.

Много разного написано о Горьком. И горьких ошибок он тоже совершил немало. Но ведь ни Тургенев, ни Толстой, ни Достоевский не позвали бы к себе в дом молодого матроса, у которого в еще неловких рассказах блеснула грань таланта! Год Алексей Силантьевич прожил у Горького на Капри, и не просто прожил – а писал, и переписывал страницы по многу раз, шлифуя стиль, формировал свою литературную личность.

Несколько слов против определений

Всякое скороспелое определение не просто хромает – оно уводит в сторону от истины. Почему если пишет кто-то о деревне – он непременно «деревенщик»? И слово-то какое, натужное, искусственное. Хотя многие и сами настаивают на таком определении. Но если слышишь от кого-то «Я — писатель-деревенщик» – хочется спросить, а кто такой «деревенщик» без «писателя»?

Авторов производственных романов мы не называем «писателями-заводчиками». И сочинителей любовных романов «писателями-любовниками» (в этом вопросе теоретиком быть уж точно и смешно, и печально). Если человек пишет об армии – «генерал-литератором» его тоже называть можно разве что, мм… иронично. А Булгаков кто? «Писатель-хирург» или «писатель – дерматовенеролог»?

Но совсем особая вещь – маринист. В маринисты автоматически заносят всех, кто пишет о море. Тогда есть вопрос: а что же это Хемингуэй у нас в маринисты так и не попал? «Старик и – что? – правильно, — море». Но думаю, он бы обиделся на такое обуживание его литературных возможностей. Джек Лондон тоже маринист? Или больше полярник? Или он «писатель-золотоискатель»? Это и звучит как-то уж больно гадко, не тот смысл привносит.

Алексей Силыч Новиков-Прибой – выдающийся русский писатель-реалист горьковской школы. Прочие определения годятся для того, чтобы сориентировать читателя по теме его произведений – но к сути его таланта и гигантской работы отношения все же имеет мало. Предмет литературы – не море, а человек. Единственное мерило всего – для самого человека.

1917

Этот год словно выпадает из всех биографий Новикова-Прибоя. Как-то сразу весной 1918 года оказывается он вдруг в санитарном поезде в Барнауле «для обмена мануфактуры на хлеб для Московского продкомбината», а потом «погружается в литературную деятельность».

Но в марте 1917 года он был в Кронштадте, «поднимал революционный дух принявших новую власть». Там, кстати, познакомился с автором своей любимой песни – «Раскинулось море широко». И в это время в Кронштадте, как правдиво рассказывает нам литература, исчезли табличке «Нижним чинам и собакам вход воспрещен». Однако еще вовсю работали описанные тем же Алексеем Силычем заведения «Золотой якорь» и «Грезы моряка». Для проведения досуга на суше. А было и еще кое-что.

Был «балтийский чай» – напиток из спирта с кокаином придумали давать матросам для преодоления страха, но он им понравился и вне боевой обстановки. Напялив караульные полушубки кверху мехом, обмотавшись пулеметными лентами, матросы для начала при свете факелов ночью ворвались на квартиру к адмиралу Роберту Николаевчиу Вирену, выволокли на улицу и гнали через весь город, избивали его, плевали в лицо… У памятника адмиралу Макарову (!) был расстрелян начальник штаба порта контр-адмирал А. Г. Бутаков, разорван толпой командир 1-го Балтийского флотского экипажа генерал-майор Н. В. Стронский, командир учебного корабля «Император Александр II» капитан I ранга Н. И. Повалишин. Мученическую смерть приняли всего около ста двадцати офицеров. И все это время – грабеж, изнасилования офицерских жен, стрельба и пьяные катания на «реквизированных» автомобилях…

Из романа А. С. Новикова-Прибоя «Капитан первого ранга»:

• «Железнов внешне держался спокойно, но во взгляде его черных глаз просвечивала тревога, как у человека, ожидающего решения своей судьбы. По-видимому, он терялся в догадках, а я старался держаться с ним вежливо и намеренно величал его «ваше превосходительство». Кое-как разговорились. Только теперь адмирал справился о моем имени и отчестве и стал называть меня Захар Петрович. … Адмирал повеселел, узнав, что я бывший моряк. Но сейчас же настроение его изменилось, когда я рассказал ему об одном случае: в этот же его приезд к нам на судно командирский вестовой невзначай хлопнул его дверьми по лбу и за это был наказан.
• – Это я тогда причинил вам такую неприятность.
• – Вот неожиданная встреча! – воскликнул он, пытаясь улыбнуться, но его извилистые и тонкие губы неестественно скривились. Может быть, в этот момент он понял меня так, что я привожу причины для расправы с ним.

• Пришлось его успокоить:
• – Я тогда думал, что вы засадите меня в тюрьму. Другой адмирал на вашем месте так бы и поступил. Но вы дали мне пустяковое наказание – пять суток карцера. Я вам за это до сих пор благодарен.
• Адмирал улыбнулся.
• – Да, ваше превосходительство, было время, когда моя судьба всецело находилась в ваших руках. Вы могли меня, как и каждого из матросов, посадить в тюрьму, сослать на каторгу. Больше того, – вы могли отдать меня под суд и расстрелять. Вы пользовались почти неограниченными правами. Но все же для того, чтобы стереть меня с лица земли, вам пришлось бы подвести какую-нибудь формальность и начать судебный процесс. А теперь коренным образом все изменилось.
• Я спохватился, что напрасно сказал это, но уже было поздно. Адмирал оказался человеком самолюбивым, с достоинством. Его черные брови упрямо надвинулись на глаза. Он встал и заявил:
• – Я вижу, что вы меня завели к себе на квартиру, чтобы сначала потешиться надо мною, а потом уничтожить меня. Если вам хочется иметь лишнюю жертву, то пожалуйста – моя жизнь в вашем распоряжении».

Эх, Алексей Силыч… Понимаю – вам бы не дали возможности написать по-другому. И может быть, вы-то сами и вели себя именно так. Но кое-что, боюсь, позабыли описать. Хотя бы в дневниках. Даже не для публикации. Вы ведь там были.

Может быть, поэтому "Капитан первого ранга" так и остался незакончен?