Текст: Борис Кутенков
Актуальное: антропология катастроф, ритмическая основа времени и помощь издательствам в тёмные времена
«Знамя» публикует актуальный обзор от Ольги Балла «К антропологии катастроф»: «Все события, годовщины которых мы вспоминали в прошлом году, объединяет пережитое людьми тогда чувство разрыва времени, обрыва всех самими собою разумеющихся связей, норм, порядков; чувство конца всего прежнего и начала нового, непредставимого, пугающего своей новизной. Все это были ситуации, когда, словами человека одной из таких эпох (Осипа Мандельштама), люди оказались выбиты из своих биографий, как шары из бильярдных луз. И каждая переживалась в ключе “такого не было никогда”. Нам полезно теперь присмотреться к этому опыту. Сегодняшний “Переучет” мы, свидетели совершающегося на наших глазах исторического перелома, посвятим воспоминаниям о предыдущих переломах, уже ставших историей и вследствие того — предметом рефлексии; современному осмыслению того, что некогда, в том числе и на нашей чувственной, эмоциональной, биографической памяти, переживалось как крах всей предшествующей жизни, и выхода из этого краха. Человеку на разломах истории». Речь – о книге Елены Колмовской «Военные мемуары белой эмиграции как часть историко-культурного наследия»; об исследовании Олега Бэйды и Игоря Петрова «Люди на войне», «предлагающих некоторые принципиальные основания для изучения поведения людей, захваченных (неминуемо — врасплох) Второй мировой»; о круглом столе журнала «Дружба народов», посвящённом концу СССР и жизни после этого; о рассказе Абрама Тер-Абрамянца «Имя твоё. Август 91-го».
Там же — не опубликованные прежде стихи Леонида Шевченко (1972–2002), поэта и журналиста, погибшего в Волгограде (публикация Елены Ластовиной и Сергея Калашникова). В поэзии Шевченко 90-е предстают одновременно детализированными и преломленными через метафизическую оптику:
- Ангел мне показал это место
- — ну, может, не ангел, а так — дурачок окрылённый.
- Парк, в котором на духовом инструменте играет невеста,
- и бьёт в барабан басовый жених влюблённый.
- Закрывая глаза и открывая снова,
- демонстрирую симпатию к старой школе.
- «Это музыка, её ритмическая основа
- выступает в своей почти первобытной роли», —
- сказал дурачок и облизнул губы,
- а я смотрел с ухмылкой на это дело:
- постепенно исчезали деревья, клумбы,
- и свадебная материя на ветру тлела.
- Они закрывали глаза и открывали снова,
- не допуская импровизации, не пропуская ни одной детали,
- осталась только ритмическая основа, —
- когда молодожёны пропали.
На «Прочтении» — текст о том, как помочь издательствам в трудные времена: «Но чтение остается важной человеческой потребностью и продолжает нести если не эстетическую, то терапевтическую функцию. Поэтому мы собрали для вас акции, которые позволят приобрести книги по старым ценам, а также проекты, которые поддерживают книгоиздательство в это сложное во всех смыслах время. Помочь может каждый…» В материале – марафон бесплатного чтения от «Букмейта», cбор средств на выпуск поддерживающих тетрадей «Так можно» («практикумы созданы ведущими мировыми психотерапевтами для людей, нуждающихся в эмоциональной поддержке в период острого политического кризиса») и многое другое.
Редакция также собрала подборку книг, которые читают сотрудники сайта «за поддержкой, в надежде разобраться в происходящем или же чтобы немного отключиться от реальности». В материале – масштабное исследование инструментов пропаганды от Петера Померанцева, научные исследования спорных вопросов от Аси Казанцевой, книга о неудобном историческом опыте от Николая Эппле и др.
На сайте Prosodia Владимир Козлов анализирует происходящее с современным искусством после 24 февраля, в том числе в мировоззренческом аспекте. «Именно сейчас важно прямо проговорить: ребенок имеет право играть, а художник – обвести вокруг себя мелом круг и творить свою охранительную молитву. Что бы ни происходило снаружи, художник нужен на своем месте, потому что за него никто его роль не сыграет». «Итак, художник не может по своей природе поддерживать военных действий. Потому что о чем говорить поэзии, когда говорят орудия? Язык военных действий – это язык, признавший полное бессилие всех составляющих «мягкой силы» - культуры, искусства, образования, дипломатии, религии. Всего, что наработало человечество, в какой-то момент оказывается недостаточно для того, чтобы люди не стреляли в людей. Любой художник сегодня ощущает на себе поражение, о котором я говорю, ведь оно совершилось не в космосе, а внутри русскоязычного мира…»
Классика: Вальтер Беньямин в сталинской Москве, жизнерадостный быт прихожанина, архивы Георгия Иванова и другое
На сайте журнала «Сноб» Михаил Эпштейн вспоминает о Юзе Алешковском, которого не стало 21 марта 2022: «Юз всегда помнил про глубинный источник жизни и, при всей своей разнузданной манере речи, не допускал и капли богохульства. Он не был самым прилежным церковным прихожанином, но дружил с батюшками, бывал на службах, притом что порой вел себя там как ребенок, подыгрывая заскучавшим и резвящимся в церкви детям. Но, главное, было очевидно, что весь его жизнерадостный быт, вся живописная брань, священнодействия варки и жарки и стремление приобщить к ним друзей — это тоже своего рода служба, самая легкая и ненавязчивая, ибо “иго мое благо, и бремя мое легко”».
«Горький» представляет отрывок из биографии Вальтера Беньямина «Критическая жизнь», написанной Ховардом Айлендом и Майклом У. Дженнингсом, — о том, что Беньямин зимой 1926/27 г. увидел и понял в Москве. «Во время своего визита Беньямин наблюдал начало сталинизации в советской культурной политике. В письме Юле Радт-Кон, отправленном из Москвы 26 декабря 1926 г., он отмечал наличие «конфликтов в общественной жизни, в значительной степени носящих едва ли не теологический характер и настолько сильных, что они создают невообразимые препятствия для какой-либо частной жизни» (речь идет о том, что ему почти никогда не удавалось побыть наедине с Асей). А в эссе «Москва», в основу которого были положены дневниковые записи, сделанные во время его поездки, он прямо утверждал, что «большевизм ликвидировал частную жизнь». Русские ведут отчужденное существование в своих квартирах, одновременно играющих роль и конторы, и клуба, и улицы. Времяпрепровождение в кафе здесь такая же редкость, как художественные училища и кружки…»
Апрельский «Новый мир» публикует статью Сорина Брута о поэтике Евгения Кропивницкого: «Кропивницкого сложно представить молодым. Даже его “ученические” стихи 1910—1920-х годов как будто написаны зрелым поэтом. Невеселый и задумчивый, усталый, повидавший на своем веку, простой, но мудрый — интонация речи. Кропивницкий — абсолютно лесковский герой. “Мужичок себе на уме”, народный Сократ или странник, исходивший Русь вдоль и поперек и вот, как же так прогадал, забрел в чужой ХХ-й. “Окрест осенние болотца / Земля родная тут. / Бредут, хромая, два уродца, / Из древности бредут” — это из раннего текста. Его зрелые “лубочные” стихи растут не только из незатейливого грубого быта персонажей, но и из его собственного “страннического” взгляда. Кропивницкий не похож на остальных конкретистов прежде всего этим — другой интонацией и оптикой…»
В «НГ Ex Libris» Андрей Мартынов пишет о книге Георгия Иванова «Стихотворения. 3-е изд., испр. и доп.– М.; СПб.: Нестор-История, 2021.– (Новая библиотека поэта)». «Новое издание стихотворений Георгия Иванова (1894–1958) отличается от предыдущего, вышедшего 12 годами ранее, тем, что в него добавлено 10 новых архивных находок, включенных в книгу ее редактором и составителем, историком литературы Андреем Арьевым. Появление такого количества текстов – очень неплохой результат с учетом относительно высокой степени изученности творчества Иванова и разбросанности архивных фондов, в которых отложились его рукописи…»
Дебютанты: яблоко в мёртвой руке, зазор между именем и предметом и русалка с именем-палиндромом
Перейдём к поэтическим дебютам. В «Урале» — стихи Ивана Клочкова, по-новому затрагивающие вопрос палимпестуальности – стихотворение пишется по канве первоисточника (в данном случае это стихи Ольги Седаковой), но интонация, голос – иные.
- Елена спускается вниз по реке
- с надкушенным яблоком в мертвой руке,
- Елена спускается вниз по теченью,
- Елена спускается вниз по реке.
- Послушно течёт ледяная река,
- послушно дрожит ледяная рука,
- Елена спускается вниз по теченью,
- река покидает свои берега.
- Елена роняет надкушенный плод,
- вода превращается медленно в лёд,
- Елена спускается вниз по теченью,
- Елену река ледяная несёт.
- Елена, прислушайся к чёрной реке, —
- молитва плывет на чужом языке…
- (Иван Клочков)
В «Формаслове» — стихи Анастасии Головановой с предисловием Евгении Ульянкиной: «В фокусе стихов Анастасии Головановой — зазор между именем и предметом, между звучанием и значением, а в конечном итоге — между мыслью и реальностью. Яркий пример — стихотворение об озере, к которому ведут все дороги в городе, и все прохожие, стало быть, идут именно к нему. Озеро не названо, но его притяжение как вещи настолько велико, что имя и не нужно. Имя — “русалочье перемигивание”, мерцающая сущность. Кажется, это свойство нынешнего мира: имена непрочно держатся на предметах, а иные из них вовсе запрещены. Анастасии Головановой здорово удаётся ловить эту рябь реальности, звуковые помехи и трансформации — в них-то и проглядывают ответы на “вопросы любви и веры”».
- имя собственное, не принадлежащее мне
- само себя называющее, меня обтекающее
- странная общность, русалочье перемигивание
- сквозь водоросли, как сквозь решетки
- ты ли мой ключ, русалка с именем-палиндромом?
- я произнесу наше имя наоборот
- и все твои погоны окажутся под замком
- а мы уплывём туда, где не нужно кормить семью, государство, больную собаку
- в той стороне, где лопаты принимают за вёсла,
- все русалки — люди, все люди — русалки
На «Прочтении» — стихи Александра Астрина:
- за изгородью шкафа как за садовой
- густая тьма предательский фонарь
- и запах влажный и желанный
- треск рта шипящий трепет
- гобой и гул глухой
- и невозможным расстояньем близость
- так тесная свобода признание тугое
- вся дрожь изгибами стекла
- и страх шевелится в утробе
- и время — плавная игла
- шуршит в коробке
- и мир распахнутый
- за дверцей
Журнал Forbes подготовил большой материал о поколении 20-летних и приводит в том числе слова Василия Нацентова: «”Я влюблен в оттепель. И не я один. Удивительное, странное, неоднозначное и счастливое время… И все это, кажется, я переживаю заново. Все это со мной уже было», — говорит поэт Василий Нацентов, родившийся в конце 1990-х. Он называет “чужую ностальгию” культурным кодом поколения двадцатилетних». И объясняет ее так: “Может быть, потому, что родились мы в безвременье, нам нужна хоть какая-нибудь опора”».