Текст: Фёдор Косичкин
Дюма — порождение капитализма
Это утверждение кажется общим местом, вроде того, что Пушкин имел крепостных. Но, в отличие от наших небогатых "крепостников", ведших, за исключением разве что князя Вяземского, жизнь фрилансеров-креаклов, для которых родовые поместья были скорее чем-то вроде бабушкиной квартиры (да, существенное подспорье, можно сдавать, а если совсем припрёт, то на какое-то время и переехать, но всех расходов не покрывает), в случае с Дюма это утверждение должно пониматься совершенно буквально.
Перевод типографий на паровую тягу позволил на порядки увеличить тиражи выпускаемой газетной продукции, но породил проблему непрерывного производства. Подобно доменной печи, огромная паровая машина, приводящая в движение десятки печатных прессов одновременно, гораздо эффективнее, когда не останавливается вовсе, а работает непрерывно. Но проблема состояла не в этом, а в том, что в XIX веке новости ещё не могли производиться так же непрерывно, как привычно это нам сейчас. И полосы воскресных газет элементарно нечем было заполнять. Тогда-то в чью-то светлую (без иронии) голову и пришла мысль предлагать писателям сочинять в эти воскресные выпуски поглавно длинные романы "с продолжением", которые могли тянуться месяцами. Так появился "роман-фельетон", от слова feuille - "листок", подчёркивая отрывистость, сиюминутность этого жанра. Попутно, походя, писатели-фельетонисты изобрели ещё одно важнейшее понятие – «клиффхэнгер». То есть подводили каждую главу к такой концовке, чтобы она заканчивалась "на самом интересном месте", побуждая обывателя ровно через неделю бежать в привычную газетную лавочку.
Как заметил историк Тарле (кстати, как раз по поводу Наполеона – создателя современной Франции), сами по себе каменоломни лучшего каррарского мрамора ещё не способны породить Микеланджело. Но всё-таки способствуют проявлению их талантов. Паровая машина сама по себе не пишет романов. Но благодаря ей оказался востребован именно тот тип дарования, которым природа щедро наделила известного уже к началу 1840-х годов драматурга Александра Дюма – невероятное трудолюбие (полная библиография Дюма просто неисчислима), помноженное на столь же невероятное жизнелюбие и, употребим старинное словечко, жовиальность. То есть не просто любовь к жизни – но к жизни вкусной (в самом прямом гастрономическом смысле), яркой и красивой. К тому, что на его языке зовется до сих пор l’art de vivre.
Так драматург стал романистом. Точнее, романистом-фельетонистом. И за этим блеском не то чтобы теряются, но отступают на второй план такие неотъемлемые черты фельетонного стиля Дюма, как «строкаж» (ему платили построчно, чем он хладнокровно пользовался), мелодраматичность, плакатность персонажей, ходульные сюжеты с обязательными кувырками каждые двадцать страниц и удивительными случайностями, необходимыми, чтобы залатать нестыковки меняющегося на ходу плана.
Достаточно упомянуть, что название самого известного романа Дюма явно подразумевало: его главными героями будет не спустившийся с гор (Гасконь – это и есть такой французский Кавказ, приграничная территория, населённая пылкими брюнетами) мальчишка-новобранец, а как раз три матерых мушкетера с загадочными именами Афонец, Португалец и некий Арами (единственный из троицы, имеющий реального прототипа по имени Анри де Арамиц, Henri d'Aramitz). Но нахальный горец – тысяча чертей! – не пожелал оставаться в роли связного и пролез в главные герои. А уже заявленное название осталось. Беспристрастное изложение сюжета «Трёх мушкетёров» способно сейчас оставить посетителя Википедии в недоумении: как такая высосанная из пальца чепуха о далеко не безобидных проказах не желающих взрослеть мальчиков со шпагами, сильно пьющих злостных нарушителей воинской дисциплины и общественного порядка, могла очаровывать стольких читателей на протяжении двух столетий по всему миру?!
Отчасти это объясняется (задним числом, разумеется, всё легко объяснить) тем, что, во-вторых, Дюма, вольно используя труды историков, своих предшественников-беллетристов и помощников – стенографистов и подбирающих материалы ассистентов, создал персонажей плоских, но очень ярких. И всегда точно знающих, где сила, брат. И это не только мушкетеры, но и, разумеется, не стеснённый в средствах (во всех смыслах) мститель граф Монте-Кристо, и благородный де Бюсси, герой другого знаменитого цикла Дюма. При этом заглянувших в вики-статью об этом шалопае и безжалостном дуэлянте также ждет некоторое разочарование. И это – во-вторых. Дюма искусно микшировал свои романические выдумки с историческими фактами так, что первые практически вытесняли вторые. Разглядывая гравюру, изображающую казнь Карла I, трудно отделаться от мысли, что под эшафотом притаился Атос.
И немалое количество советских интеллигентов, начиная попадать в 1990-е годы в Париж, вставали как вкопанные на улице Риволи перед статуей адмирала де Колиньи – как, тот самый, из «Королевы Марго»! Из «Королевы Марго», – а вовсе не из жестокой Варфоломеевский ночи.
Дюма щедро делился с читателями своими витальными фантазиями о чести и благородстве. И они отблагодарили его не иссякающей на протяжении 150 лет любовью. В том числе в России, к которой он испытывал искренний и при этом вполне профессиональный интерес. Как известно, в СССР, чтобы купить роман о французских аристократах XVII века, нужно было сдать 20 кг сегодняшней макулатуры. А в первые постсоветские годы именно 10-50(!)-томные собрания сочинений неистощимого, докопирайтного и, как оказалось, в очень малой степени известного Дюма легли в основу будущих издательских империй. Что ж, это можно счесть символом.
Переживет ли Дюма XXI век? Говорить об этом следует с осторожностью. В эпоху неожиданно вспыхивающих вооружённых конфликтов его герои, затевающие смертельные ссоры на пустом месте для достижения личных целей (как д’Артаньян – с незнакомцем в порту, чтобы заполучить его паспорт) и относящиеся к женщинам как к военным трофеям, уже далеко не столь привлекательны для поколения, выросшего на худеньком волшебнике в очках. Но пока что Дюма, безусловно, с нами. И мы поздравляем его с 220-летием.