Текст: Андрей Цунский
Вот оно, в фас и в профиль. Всмотрелись? Начали.
Бывает, что лоб — продолговатый и кожа его натянута, как барабан. Причем даже в тех редких случаях, когда такой человек радуется, на его лбу не появляется ни одной морщины. Это — свидетельство черствости, хамства, подозрительности, уныния, упрямства, назойливости, претенциозности, раболепия и злопамятности.
Что скажете?
Чем больше выступает вперед верхнее веко и кожа над глазным яблоком, чем резче оно отделено от самого глаза, затеняя зрачок, и чем глубже отступает оно назад в глазную впадину под надбровные дуги, тем более у данного лица ума, тонкости восприятия, впечатлительности, гениального вкуса, тем больше утонченности и верности, сердечности и тем больше ему можно доверять.
А это утверждение – как вам понравилось?
Нос, лишенный какого бы то ни было своеобразия, ничем не примечательный, без нюансов, горбинки, изгиба может принадлежать человеку здравомыслящему, доброму, пожалуй, даже и благородному, но никогда действительно выдающемуся и достойному.
Ну, с этим-то трудно не согласиться.
Возьми плоскую линейку и измерь ширину рта у носа и ширину глаза вплоть до внутреннего края глазного яблока. Если ширина рта равна ширине глаза, то это рот дурака.
Так-так.
Искривленные в презрительной гримасе губы говорят о сердце, в котором нет любви.
Слыша о страданиях бедных или промахах, допущенных людьми добрыми и сострадательными, человек злорадно смеется или с трудом удерживается от смеха. У него — злое сердце.
Нет-нет это не я издеваюсь над человеком, чье изображение вам предложил. Он все это написал сам. И более того – аргументировал, настаивал на своей правоте, спорил! «…физиономия человека или все его внешние проявления, так или иначе связанные с телом, не являются чем-то произвольным или делом случая, а напрямую связаны с “внутренним” характером этого человека, и таким образом физиогномию нельзя считать лженаукой».
И вы не ошиблись. Сегодня наше внимание будет обращено на Иоганна Каспара Лафатера – швейцарского проповедника-протестанта, пастыря, спорщика, чудаковатого, несомненно доброго и отзывчивого человека… и ужасного поэта.
Несколько слов против Лафатера
Начнем с того, что известен он по большей части – не стихами. Увлекающиеся люди называют его «отцом физиогномики». Но согласитесь, такая взрослая «дочь» у молодого человека – это нелогично. Вследствие разных семейных коллизий дочка может оказаться даже несколько старше, скажем, приемного отца (прецеденты встречаются), но не настолько же старше, чтобы быть еще и старше матери! Само имя этой «дочери» первым употребил Гиппократ, как утверждал Гален, врач Марка Аврелия и Люция Вера. Да-да, тех самых, из античного Рима. А уж о том, сколько лет этому загадочному учению в Китае и Японии – даже говорить не стоит.
Вообще, назвать Лафатера человеком, в чем-то преуспевшим, было бы сложно. Взять хотя бы ту же «нелженауку». Вот что пишет о Лафатере , тот самый, который
- На солнце темный лес зардел,
- В долине пар белеет тонкий,
- И песню раннюю запел
- В лазури жаворонок звонкий.
Примечательно, что расположенные ниже строки Жуковского нам предстоит прочесть… в переводе с немецкого, а в России впервые были они опубликованы в «Вестнике Европы» в марте 1808 года, а написаны в начале 1807 года.
«Важнейшее произведение ума его, которым прославился он у чужестранцев и по которому имеет неоспоримое право называться участником в распространении человеческих знаний, есть без сомнения «Физиогномические опыты», сочинение, по словам самого Лафатера, беспорядочное, содержащее одни разбросанные материалы, но в своем роде единственное и глубокомысленное; оно есть плод великого множества остроумных, философических и необыкновенных наблюдений, которые нередко изумляют своею справедливостию. Лафатер с двадцати пяти лет до самого конца жизни жертвовал всеми свободными часами той науке, которой по справедливости почитался создателем: он страстно желал распространить ее и возвести на высочайшую степень совершенства, но средства не соответствовали его желаниям, необходимые издержки были слишком велики; в самом искусстве Лафатер был только ученик: он рисовал весьма посредственно».
Ну, в искусстве читать по лицам ловкий и опытный царедворец Жуковский мог дать сто уроков любому – хоть Лафатеру, хоть мастеру японской или китайской школы этого темного занятия. Так что если Жуковский сказал – «только ученик» - можете поверить.
Зато Жуковский дал оценку Лафатеру как поэту:
«Может быть, ни один стихотворец не сочинил такого множества стихов, и особенно гекзаметров, как Лафатер».
Такое начало не обещает ничего хорошего. Если так начинается боксерский матч, то нетрудно догадаться, что скоро на ринг придется сыпать опилки.
«Не все из них, скажем откровенно, удачны». Как правило, такое развитие комбинации ведет к решительному удару в ее конце.
««Мессия», духовная поэма его, не иное что, как Евангелие и Деяния Апостолов, переложенные в стихи».
- Восемь…
«Лафатер не имел сего обширного воображения, которое объемлет целое и беспорядочные, разбросанные части соединяет в искусном и привлекательном порядке».
Девять…
«В поэме его найдутся некоторые прекрасные отрывки, но вообще она скучна и слишком растянута. … Лафатер, от натуры одаренный великим изобилием красноречия, нередко в стихах своих повторяет по нескольку раз одно и то же выражение, один и тот же оборот, полагая, быть может, что в сем повторении заключаются и выразительность, и сила».
Аут. Ну, да - разумеется: полотенце на полу, возле табурета в углу неопрятный человек с ведром, два секунданта передают друг другу бледного, почти бездыханного Лафатера над канатами и вынимают у него изо рта намертво прикушенную капу. Суровый рефери – Время - поднимает вверх правую руку Жуковского, а тот уже развязывает зубами шнурки перчатки на левой. Или это ехидное время скакало напротив Лафатера в перчатках, а Жуковский печально провел финальный счет, поправил бабочку на белой рубашке и теперь курит слева от столика с гонгом, отмахиваясь от репортеров? «Все было там, на ринге. Отстаньте от меня!»
Ладно. Мы не будем доверчивы! Гекзаметры – это слишком, но вот лирическое стихотворение, даем его и в оригинале, и в переводе.
- Liebe
- giebt und nimmt
- mit unberechnender Einfalt;
- Liebe
- lebt in der Lust, zu erfreun
- erfreuende Liebe;
- Liebe
- liebt das Geringste, getan
- mit herzlicher
- Liebe!
- Любовь дает и берет
- с неисчислимой простотой;
- Любовь
- живет в желании получать
- удовольствие;
- Любовь
- любит даже малость, когда та
- искренна
- Любовь!
В общем «Либе-либе, аморе-аморе». Ну хорошо, вот вам стихотворный перевод Татьяны Воронцовой:
- Любовь
- и отдаёт, и отбирает
- с беспечной простотой;
- Любовь
- быть радостной сама желает
- и радость дать любви другой;
- Любовь
- А ей необходимо мало,
- лишь чтобы искренне ей отвечала
- Любовь!
К вопросу о сильно проигрывающих в оригинале. Татьяне, несмотря на все усилия, не удалось предотвратить падения поэта Лафатера в опилки. Хотя ее перевод лучше немецкого варианта. Что, впрочем, нетрудно. В строке «быть радостной сама желает» - по-моему - лучше «сама быть радостной желает» - хотя бы читать полегче. Да и это «необходимо мало» - как раз достойно пера Лафатера. Переводчице удалось сохранить… мм... несовершенство оригинала.
Ладно. С наукой и поэзией вроде понятно, но он же еще и был богословом! Может быть, он в этом преуспел?
Известен случай, когда Лафатер обратился к известному философу Моисею Мендельсону, потребовав от него опровергнуть основные тезисы христианства с позиций иудаизма, а если уж не сумеет – то пусть тогда примет христианство.
И что же Мендельсон? А тот ответил ему, что дело не в тезисах, а в историческом контексте, в котором формировались великие религии, так что в словесной перепалке – и даже в сфере логических построений доказать преимущества одной перед другой никак невозможно. И что истинные иудеи придерживаются веротерпимости – как и истинные христиане. И что не следует умному и образованному человеку, каким безусловно является Лафатер, вбивать клин между добрыми соседями.
Немецкая общественность встала на сторону Мендельсона. И пришлось извиняться.
А пойди Мендельсон по пути Лафатера, получилось бы, как в популярном стишке:
- Спорит с викингом раввин.
- Спор заведомо бесплоден.
- - Бог один. И он - не Один!
- - Один - бог! И не один!
- Автора знаете?
Нет, не Лафатер.
Кстати – и я не знаю. А жаль. Стишок этот приписывают сразу нескольким…
Жуковский пишет: «Перечтите все сочинения Лафатера, напечатанные или оставшиеся в рукописи, вообразите обширность и точность его переписки, обязанности его сана, которые исполнял он с неутомимою ревностию во всех отношениях, бесчисленное множество связей и развлечений, которым был он необходимо подвержен как славный писатель и деятельный благотворитель всякого несчастливца — и такая необъятная, чудесная деятельность покажется для вас сверхъестественною».
В общем, горячий, искренний и незлой человек. Хороший человек. Даже очень хороший человек.
Может ли быть более печальной для поэта такая посмертная характеристика?
Отдельным искусством считалось умение кратко выразить глубокую мысль в виде афоризма. Писал их и Лафатер. Вот примеры:
«Никогда не говорите, что знаете человека, если не делили с ним наследства».
«Каковы «да» и «нет» человека, таков и характер его. Скорое «да» или «нет» отличает живой, твердый, решительный характер, медленное же — осмотрительный и боязливы».
«Если хочешь быть умным, научись разумно спрашивать, внимательно слушать, спокойно отвечать и перестань говорить, когда нечего больше сказать».
Ну что тут скажешь. Глубоко. Поучительно. Хотите еще? Нет? И почему бы это…
А вот слова о Лафатере, которые даже не нокаут, а контузия, если не хуже:
«Вполне строгая истина не вдохновляла его, он обманывал себя и других. Поэтому-то между мною и им дело дошло до полного разрыва. Последний раз я видел его в Цюрихе, причём он меня не заметил. Переодетый, я шёл по аллее и, увидев, что он идёт мне навстречу, свернул в сторону, так что он прошёл, не узнав меня. Своей походкой он напоминал журавля».
Знаете, кто это написал?
Иоганн Вольфганг Гёте.
Занавес.
Несколько слов в пользу Лафатера
«Пусть все ученые мужи мира, дружно объединившись, докажут вам, что никакой физиономики быть не может, что внешность обманчива, что судить надо по поступкам, – пусть они убедят вас; но стоит лишь возвратиться к людям, открыть глаза – и вы моментально забудете умные рассуждения и будете вынуждены уступить жизни.
Физиономическое чувство нам так же присуще, как чувство нравственное... Оно дано и ребенку, и идиоту, и зверю, и насекомому – это живая нить, соединяющая все живое. И как бы вы его ни называли – инстинктом или предзнанием, естественной симпатией-антипатией, непроизвольным суждением – хоть вообще никак не называйте, но оно есть! – оно всажено и впечатано в наши души!»
А это, знаете, кто написал? Владимир Львович Леви. Его книги вы видели наверняка. А если не читали – то вам же хуже. Этот человек уж точно знает, о чем пишет! Так может, не такой уж пустобрех был этот самый Лафатер?
Однажды ему принесли портрет одного молодого человека, еще не слишком известного. Лафатер «почему-то смутился, заволновался и попросил оставить ему портрет на три дня, чтобы посмотреть и подумать». И через три дня сказал так:
«Этот низенький человек с громовым голосом очень смел, необычайно решителен и вполне беспощаден… Любит только себя; обладает невероятным умением заставлять и других себя обожать, и бояться, и обожать… Ум его молниеносно быстр, сердце одержимо ненасытным честолюбием… Он пойдет высоко и далеко… Его орудия будут стрелять повсюду… здесь тоже… да, уже очень близко… От него пахнет порохом… кровью, дымом и порохом… Многих убьет, многое совершит… Его могущество и слава будут огромными. Но он их переживет… Да, он переживет самого себя… Умрет не на поле боя и не на троне, а жалким, больным, нищим невольником, будет горько рыдать над своею судьбой…»
На портрете был Наполеон Бонапарт.
Историю засвидетельствовали весьма почтенные люди.
Выходит, что-то действительно видел в человеческих лицах этот швейцарский проповедник?
Достижения медицины того времени по некоторым ее разделам не выбрались дальше предисловия к современным учебникам. А некоторых и вовсе не было. То же касается физики, химии, биологии. Ну а в области чтения по лицам мы сами с тех пор не так уж далеко ушли – только ведь есть в этом что-то? Или нет? Доктор Леви считает, что есть. И я не знаю умных людей, готовых с ним поспорить.
В 1772 году – вскоре после так неловко для него завершившегося диспута с Моисеем Мендельсоном – Лафатер прочитал в одном из журналов статью без подписи, автор решительно выступал за терпимость в религиозных взглядах. Фактически аноним продолжал разгром Лафатера (который, кстати, не испугался публично извиниться перед Мендельсоном). Пастырь бросился искать автора. Статья показалась ему… гениальной. И автор – гением.
Автор этот был привлечен им к работе над «Физиогномикой» в качестве редактора и иллюстратора. Они очень близко дружили некоторое время. Две (а возможно и больше) главы в этой книге принадлежат этому – тогда молодому и неизвестному – таланту.
Звали таланта Иоганн Вольфганг Гёте, и он очень увлекся мыслью читать характеры по внешним чертам.
Кстати – и литераторы, и художники, и актеры, когда гримируются – кто интуитивно, а кто и со знанием материала делают это на основе наблюдений Лафатера. Хотя они скорее таким образом описывают нужные им характеры – а мы в качестве публики им, между прочим, верим, и восхищаемся. Если может существовать перевод с языка – то почему бы не существовать и самому языку? Кстати, Лафатер пытался выявить закономерности в соотношении лиц и характеров, но часто не мог объяснить, что наталкивало его на удивительные предсказания судеб.
Гете писал так: «Христа он воспринимал буквально… а потом возомнил, что действительно слился с ним воедино, более того – с ним отождествился и проникся убеждением, что и в нынешнее время можно творить чудеса».
Честно скажу – я человек неверующий. Но если уж человек верует, то без веры в возможность чуда здесь и сейчас – разве не попусту? Ну, это на мой непросветленный взгляд.
Последнее свое стихотворение он посвятил человеку, который убил его. Это был французский офицер-мародер, которого Лафатер попытался умиротворить словом. Тот ответил пистолетным выстрелом. Не изменить своим принципам перед лицом вооруженных и пьяных разбойников – это ли не сила духа?
Ну и об афоризмах:
Мудр не тот, кто не может рассердиться, а тот, кто не хочет быть сердитым.
Может и нам не следует этого хотеть?
А завоевать славу, не написав хороших стихов, не умея толком рисовать или музицировать, не сделав научных открытий и не будучи ни политиком, ни полководцем… Вот это уж точно дано не каждому.
О Лафатере написано много. Поищите и почитайте. И время, потраченное на это чтение вам не покажется потраченным зря.