Текст: Леонид Радзиховский
"Так и будет" называлась пьеса Симонова, написанная в 1944 г. Полковник с фронта приезжает на побывку в свою московскую квартиру, куда временно подселили из разбомбленного дома семью знаменитого архитектора. Он влюбляется в дочь архитектора, она - в него, и финал обещает двойной хеппи-энд. Победа и счастливый брак!
Да, что Победа будет (хоть и не для всех - война-то продолжается!), не "понимали", а уже знали в 1944 - начале 1945 гг. абсолютно все. Так и будет! Но - КАК будет?
Что после Победы ждет литературу?
Я уже писал, что пусть не названные вслух, но довольно определенные надежды были к концу ВОВ у огромного числа людей.
Война была - да, конечно, с внешним врагом "за свободу и независимость нашей Родины". Но мечтали ли люди просто о ВОЗВРАЩЕНИИ в 21 июня 1941 г., а тем более - в 1940 год и глубже в прошлое? Или все же мечталось о другом - о ПЕРЕМЕНАХ, что их подвиги будут "зачтены" и им лично, и, главное, народу в целом, что жить станет ЛУЧШЕ.
Лучше - это как?
Тот же Симонов писал про ночь перед боем: "В ту ночь, готовясь умирать, / Навек забыли мы, как лгать, / Как изменять, как быть скупым, / Как над добром дрожать своим".
Вроде просто пафосная лирика. Но в этих словах был и другой смысл - речь шла о человеческом достоинстве на краю смерти. И те, кто его обрел, не так-то легко готовы о нем забыть и вернуться в полусогнутую позу, в какой жили до войны.
Были и более ясные мысли.
Крестьяне (а в 1946 г. это все еще была почти половина населения страны) в огромной массе по-прежнему ждали "роспуска колхозов". Беспричинные слухи на эту тему волнами гуляли: "после войны колхозы разгонят" - ну, должны же солдаты что-то получить "за войну".
Были и мечтания - крайне неопределенные, конечно - о "свободе нашей Родины". Будущие "дети ХХ съезда" вернулись с фронта - не теми, что на него ушли. "Что в сорок первом шли в солдаты / И в гуманисты в сорок пятом. / А гуманизм не просто термин, / К тому же, говорят, абстрактный". Это - и надежда, желание, требование гуманного отношения Государства к этим людям "Родину спасшим, вслух говоря".
Новые задачи в искусстве: борьба против "низкопоклонства перед Западом"
"Плоды просвещения" - и буквального, полученного в вузах и школах еще до войны, и фронтового - стучали в головах авторов и героев будущей "лейтенантской прозы". И далеко выводили их за уставные пределы "Краткого курса истории ВКП (б)". К тому же опять в 1945-м, как и в 1814-м, русские люди увидели "за границей" совсем другую жизнь, непохожую на правду "Правды".
Словом: танковые гусеницы взломали асфальт, и в щели невесть откуда полезла никем не сеянная стихийная трава.
Все это стало вызовом для власти. А силенки-то у Хозяина были уж не те. Если верно, что на войне день идет за три, то Сталину в 1945 г. было хорошо за 70. Но он упустил свой шанс: не умер в 1945-м на Пике Славы, великим Победителем. Раз так, то ему, как и Александру I в 1815-м, предстояла работа по новому подмораживанию России. И тут англо-американцы оказались на высоте союзнических обязательств: чем могли - помогли.
5 марта 1946 г. Черчилль сделал последний презент Сталину - произнес Фултонскую речь, торжественно объявил СССР холодную войну. Сталин ответил 14 марта. "Г-н Черчилль и его друзья поразительно напоминают Гитлера и его друзей. По сути дела, г-н Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке - в противном случае неизбежна война. Но нации проливали кровь не для того, чтобы сменить господство Гитлеров господством Черчиллей".
Идеологически-политический дискурс был очерчен четко: холодная война против "новых Гитлеров", англо-американского империализма, его планов "мирового господства".
Соответственно, задачи литературы и искусства: борьба против "низкопоклонства перед Западом", воспевание советского (на самом деле - русского) патриотизма. Естественно, гештальт надо закрыть, замкнуть на горле внутренних агентов и пособников западного империализма. Слова "пятая колонна" больше не звучали - их заменили "безродные космополиты". Безусловно, накал 1930-х, с "троцкистскими агентами гестапо" возродить было невозможно - и сам Сталин заметно одряхлел, и номенклатура, разумеется на словах во всем слепо покорная, на самом деле, как могла, молча саботировала острую идеологическую кампанию: все слишком хорошо помнили 1937 год. Тем не менее, хотя бы имитация "обострения классовой борьбы" по приказу Вождя велась. Одно из знаковых произведений здесь - пьеса того же Симонова "Чужая тень" (1949) о том, как американские "ученые-шпионы" пытаются украсть великие открытия советских медиков.
В отсутствие "процессов вредителей и диверсантов" вся эта кампания против "космополитов" была бы слишком пресной и "академичной", но в ней пульсировала вечно живая жилка - государственный и человеческий антисемитизм, которого (вопреки мечтам немецкой пропаганды) все-таки не было в "борьбе с троцкистами" 1930-х. Теперь он зазвучал практически открыто - хотя, конечно же, публично ни разу не назывался, от фишки "пролетарского интернационализма" пропаганда и не думала отказываться. Впрочем, собственно книг о "борьбе с космополитами" не было. Писатели участвовали в ней в основном вербально - выступали на собраниях, громили врагов, исключали из ССП, ну и, надо думать, "гнали телеги" в ЦК партии, в другие "инстанции". Тем не менее это создавало соответствующую атмосферу "и вся-то наша жизнь есть борьба".
Другая столбовая дорога для литературы - стандартно-радостная. Воспевание трудовых подвигов и счастливо-зажиточной жизни советских людей, в колхозах (особенно актуально на фоне голода 1946 г. и последующих "трудностей с продовольствием") и городах. Знаковое произведение соцреализма в этом жанре - знаменитые "Кубанские казаки". В литературе - бесконечный бестселлер "Кавалер Золотой Звезды" Бабаевского, написанный в 1947-1951 годах, да во многих томах, а также борзые пьесы А. Софронова, А. Сурова, Б. Ромашова, резко выдвинувшихся в конце 1940-х гг. Эти произведения в жанре "теории бесконфликтности" (борьба хорошего с прекрасным) стали экзаменом на мастерство и мужество для актеров МХАТа: "Три сестры" тебе всякий дурак сыграет, а вот попробуй протяни "Московский характер", "Зеленую улицу" или "Великую силу", чтоб не брякнуться на пол и не захрапеть! Тут и теория Станиславского не поможет - спасет только железная сила воли.
Ну, кажется, все, пришли к Аду Свидригайлова, пустой избе с тараканами по углам? Но нет - "всюду жизнь"!
В те же годы писатели что-то писали. Пастернак, допустим, - "Доктор Живаго" (в стол, понятно), а вот Гроссман "За правое дело" даже опубликовал, а гвардии капитан Виктор Некрасов за "В окопах Сталинграда" аж Сталинскую премию получил (1947 г.)!
Такой в самых общих чертах была литературная жизнь эпохи сумерек сталинизма.