Текст: Денис Безносов
1. Claire Fuller. The Memory of Animals
Penguin, 2023
В 2015-м, еще до пандемии и последовавших за ней многочисленных текстов об изоляции, английская писательница Клэр Фуллер выпустила роман Our Endless Numbered Days – о девочке, вынужденной жить вдали от цивилизации вместе с отцом, который убедил ее, что человечество погибло в результате ядерной катастрофы. Позднее тема отшельничества и самоизоляции появилась в других книгах Фуллер: Bitter Oranges и Unsettled Ground. The Memory of Animals перемещена вглубь современного Лондона, но ощущение пустоты и неприкаянности по-прежнему растворено повсюду.
Двадцатисемилетняя Нэффи принимает участие в испытании экспериментальной вакцины. Она заболевает, но, кажется, препарат начинает помогать; впрочем, уже поздно – ее привезли в больницу, там она впадает в беспамятство, а после обнаруживает, что осталась одна в постапокалиптическом мире, где по улицам бродят стаи бездомных собак, не работает телефон и телевидение. Время в таком мире тянется по-другому, оно кажется мучительно долгим, вязким, растянутым донельзя. Отныне придется не жить, как прежде, а выживать. Впрочем, в отличие от большинства пострадавших, Нэффи обладает некоторым иммунитетом.
Ключевой темой The Memory of Animals становится проживание резкой смены прошлого на настоящее. Персонажи хватаются за понятные предметы, хранят их как реликвии, рассматривают старые фотографии, предаются сентиментальным воспоминаниям. Оптика главной героини тоже обращена преимущественно назад – вплоть до гротескных писем осьминогу, что жил у нее когда-то в домашнем в аквариуме.
Самая сильная сторона романа – атмосфера гнетущей пустоты, враждебного вакуума, которым полна любая – добровольная и нет – изоляция. Написанная в русле постковидных произведений, The Memory of Animals качественно выделяется на их фоне. Если абстрагироваться от конкретного контекста, очевидного для современного читателя, отчасти банальная история Нэффи звучит вполне универсально: как сюжет о человеке, вынужденном кардинально сменить привычную жизнь на стоическое выживание.
2. Max Porter. Shy
Faber & Faber, 2023
Сочинения Макса Портера утроены скорее по законам поэзии, нежели прозы, и напоминают лирические эссе. Сюжет зачастую весьма условен, сопровождается и даже размывается графико-метрическими ухищрениями, а размышления персонажа постоянно проникают во внешнюю реальность. Все три предыдущие книги Портера — Grief Is the Thing with Feathers, Lanny и The Death of Francis Bacon — устроены подобным образом, отчего их жанр по-модернистски неустойчив и размыт.
Сюжет Shy (если уместно говорить о сюжете) помещен в середину 1990-х. Протагонист — шестнадцатилетний трудный подросток с говорящим именем Шай (что можно перевести как «Стесняшка»), который курит, непристойно ругается, дерется и грабит магазины. Его выгнали из двух школ, причем из первой в тринадцатилетнем возрасте. Он никого не любит и не ценит, одержим электронной музыкой, ходит в школу, призванную исправить «наиболее опасных и агрессивных молодых правонарушителей страны».
Роман начинается с того, как Шай сбегает с уроков с рюкзаком, полным камней, и направляется в сторону пруда. Веса камней хватит с лихвой, чтобы утащить его тело ко дну. Весь последующий текст — исповедальный внутренний монолог мальчика, бредущего к пруду, поток сознания, в котором тесно переплетаются воспоминания, терапевтические беседы с самим собой, музыкальные импровизации, мечты о прекрасном будущем и грубовато-мальчишеские выводы. Словом, Портер снова действует в духе классического модернизма.
Поток сознания устроен весьма прихотливо — его собственная внутренняя речь смешивается с родительской, с фразами, выхваченными из каких-то других, в том числе враждебных, контекстов; слова героя сталкиваются с чужими, чужеродными, принадлежавшими прохожим, учителям, одноклассникам. Кое-где даже встречается голос диктора из документального фильма о его исправительной школе. Разумеется, огрызающийся подросток в конце концов вызывает жалость, потому что это не он такой неправильный, это просто мир вокруг него немного съехал с катушек.
3. Abraham Verghese. The Covenant of Water
Grove Press, 2023
Доктор медицины, профессор Стэнфордского университета и один из руководителей Стэнфордской медицинской школы Абрахам Вергезе прославился в 2008 году романом «Рассечение Стоуна» (Cutting for Stone) – о любви, медицине, сиамских близнецах и Эфиопии. В многостраничном «Рассечении» Вергезе выступил в качестве классического романиста, умеющего и рассказать захватывающую историю, и попутно до глубины души тронуть читателя. Кроме того, важнейшую роль сыграли корни писателя – Вергезе родился в Эфиопии в семье индийских христиан, но позже оказался в Америке – все это нашло свое отражение в книге. Роман обрел невероятный успех и пробыл больше двух лет в списке бестселлеров New York Times – только на английском совокупный тираж составил больше миллиона.
The Covenant of Water – вещь не менее объемная и эпическая, повествующая о трех поколениях семьи. Местом действия выбрана Керала, на юго-западе Индии, местность, где когда-то жили родители Вергезе. Действие начинается задолго до раздела Индии, в 1900-м, когда двенадцатилетняя девочка рыдает на коленях у матери, потому что должна выйти замуж за сорокалетнего овдовевшего мужчину. Она будет жить, чтобы любить и слушаться мужа, в семнадцать родит ему дочь, потом долгожданного сына. Ее сын подружится с сыном слуги и из первых уст узнает о кастовой системе, из-за которой они никогда не будут равны, но многие годы будут пытаться нащупать взаимопонимание.
Потом роман перескакивает в 1970-е. Внутри раздробленного общества, где традиции постоянно вступают в конфликт с новоиспеченной современностью, оказывается некий врач из Шотландии. Потерпев неудачу в Глазго, он приезжает работать сюда, заводит отношения с женой коллеги, делает непоправимую медицинскую ошибку. Его сюжет напрямую связан с семьей, начало которой было положено семьдесят лет назад. Огромная семья разрастается и множится. Из поколения в поколение ее члены умирают от заболеваний, так или иначе связанных с водой. Из поколения в поколение они пытаются разобраться с проклятием. Тем временем Индия обретает независимость и борется за территории.
Рассказывая о судьбах отдельных людей, о микротрагедиях отдельно взятой семьи, Вергезе попутно говорит о целой нации, стране, десятилетиями пытающейся преодолеть постколониальную травму, переродиться в нечто иное, новое, вырваться из-под чар метафорического проклятия. Не сказать, что The Covenant of Water хоть сколько-нибудь оригинален (все-таки это не The God of Small Things Арундати Рой и не Midnight's Children Салмана Рушди), но весьма увлекателен, крепок и явно не проигрывает «Рассечению».
4. Jim Crace. еden
Picador, 2022
Джим Крейс – непревзойденный мастер мрачных аллегорий. Более-менее знакомые символы у него оказываются либо вывернутыми наизнанку, либо показанными с иного ракурса. В его мире все предстает непривычным – будь то герои (скажем, бездыханные тела протагонистов в Being Dead или первобытные люди в The Gift of Stones), историческая эпоха (период Огораживания при Тюдорах XV–XVI вв. в Harvest) или библейский сюжет (сорокадневное странствие Христа по пустыне в Quarantine). К тому же почти всегда его проза наделена специфическими стилевыми качествами – архаичная лексика наряду с современной, метризация, сочетание аскетичного минимализма с размашистой пышностью, вкрапления беккетовского оглушенного абсурда. Крейс всегда обманывает ожидания, преподносит нечто странное, жуткое и потому завораживающее.
В романе eden («эдем» здесь пишется с маленькой буквы, как нарицательное) деконструкции подвергается мифологема прекрасного Эдема. В саду, разумеется, все подчинено гармонии, здесь текут чудесные реки, цветут плодородные поля, поют райские птицы и обитают волшебные животные. Все здесь идеально, даже форма сада представляет собой идеальную окружность. Адам и Ева давно покинули эдем, и с тех пор больше не было никаких нарушений. Теперь в саду живет несколько десятков людей, они могут пользоваться благами, «дышать, ни о чем не беспокоясь», соблюдая единственное правило – они обязаны слушаться ангелов.
Ангелы, между тем, выступают в виде надзирателей. Поскольку на самом деле они были созданы крылатыми вовсе не по образу и подобию райских птиц, но для того, чтобы наблюдать за порядком с высоты («существа, способные проникать в небеса, могут служить своему повелителю и своим властелинам где угодно»). И день и ночь ангелы следят, чтобы обитатели эдема послушно выполняли свои обязанности, чтобы трудились и отдыхали в специально отведенное время, не делали ничего запрещенного, не задавали лишних вопросов, не допускали нежелательных массовых собраний, чтобы ухаживали за растениями, пекли хлеб, вспахивали поля, выращивали пищу, славили всевышнего и молились. Во имя великого порядка.
Но не все гладко в эдеме. Его обитатели всячески противятся выполнению прямых обязанностей, изображают болезни, наносят себе увечья и при любой возможности отлынивают от работы. Однако все искренне верят (не без помощи надсмотрщиков), что за пределами сада раскинулась всепоглощающая пустота, дикая неизвестность, где живут каннибалы, призраки, хищники и одичалые люди. Правда, всегда есть и те, кто ни во что не верит и решает совершить побег.
Эдем Крейса выступает аллегорией любого изолированного общества (секты, поселения, страны, вообще любой общности с той или иной формой автократии). И вместе с тем книгу можно прочесть как своего рода пародию на антиутопии, где внутри тоталитарной системы возникает протест. Отсюда – стилистические «смещения»: скажем, в мрачно-патетичный стиль повествования вмешивается фривольная чувственная сценка с участием ангела и сбежавшей обитательницы сада. В целом же, мизантроп Крейс верен себе и в очередной раз не самым добрым образом отзывается о человечестве.
5. Сорж Шаландон. Сын негодяя (пер. Н. Мавлевич)
Издательство Ивана Лимбаха, 2023
Гауптштурмфюрер СС Клаус Барби, известный как «лионский мясник», он же «палач Лиона», был осужден четырежды: в 47-м (после чего эмигрировал в Боливию, где играл не последнюю роль в правительстве Луиса Гарсиа Месы), в 52-м (за преступления в Юрских горах), двумя годами позднее (за массовые убийства с Сен-Жени-Лавале) и, наконец, в 87-м (был приговорен к пожизненному и умер через четыре года в тюрьме). Этот последний процесс, начавшийся 11 мая 87-го в Лионе, становится своего рода отправной точкой для полудокументального романа-расследования французского писателя Соржа Шаландона в мастерском переводе Наталии Мавлевич.
Именно в мае 87-го протагонист-рассказчик, военный журналист, освещающий процесс над «лионским мясником», узнает, что все эти годы его отец врал ему и матери. Папа, многие годы рассказывавший о бравых подвигах и сотрудничавший с Сопротивлением, на самом деле прожил совсем другую жизнь – впрочем, действительно богатую на события, но скорее авантюрные, связанные с постоянным «переобуванием». Не зря дед рассказчика невзначай называет внука «сыном негодяя».
Копаясь в документах и свидетельствах, рассказчик постепенно узнает, что война оказалась для отца увлекательной игрой в кошки-мышки – он четырежды дезертировал и четырежды менял мундиры. Сегодня он помогает Сопротивлению, завтра служит в бригаде «Шарлемань» (она же позднее – Французский добровольческий гренадерский полк СС), послезавтра воюет с немцами.
Потом воюет с французами, воюет с русскими, не воюет ни с кем, а отсиживается в тылу, оказывается в плену, нет, добровольно сдается в плен, нет, оказывается в заключении. Отец на учениях, отец на допросе, отец в тюремной камере, отец переплывает реку, скрываясь от врага, отец носит свастику на рукаве, отец говорит, что носил свастику, чтобы втереться в доверие. И так далее. В его лжи не так-то просто разобраться, тем более он никогда ни в чем напрямую не признается (потому что непонятно, смог ли признаться во всем самому себе).
Таким образом, в «Сыне негодяя» происходит сразу два судебных процесса: Барби сидит на скамье подсудимых, глядя (с наглой претенциозностью) в лица судьям и жертвам, а отец героя – среди слушателей, бок о бок с сыном, задающим «неудобные» вопросы. То есть процесс над «лионским мясником» выступает в роли гамлетовской «Мышеловки» – глядя в свое отражение, отец вроде бы должен что-то понять и раскаяться.
На примере частной ситуации Шаландон говорит не только о вине и ответственности за преступления, но и о достоверности истории – даже полученной из первых рук. Он пишет о людях, рассредоточенных по соседним домам и кабинетам, проживающим свои обыкновенные жизни как ни в чем ни бывало и готовых приспособиться к чему угодно ради успокоения. О людях, готовых сколько угодно «переобуваться» и говорить то, что разрешат либо потребуют от них победители. «Сын негодяя» – крайне важный, искренний и потому чрезвычайно неудобный роман о последствиях, о вине и ответственности, о том, что непременно происходит потом, когда все в мире понемногу пытается встать на свои места.