Автор: Александр Костерев, г. Санкт-Петербург
Восторг
— Фа-фа-Фа-фа? — несколько повышая голос, задавал свой вопрос Саксофон, создавая ощущение звуковой неустойчивости.
— Пап-пап-пап-па-а-а-п! — мягко «сурдиня» звук и восстанавливая динамическое равновесие неспешными четвертными длительностями, возражала Труба, пытаясь внести в свой музыкальный мир хотя бы секундную завершенность.
— Вопрос-ответная схема — один из универсальных и основополагающих принципов музыкального формообразования, предусматривающий возникновение внутренней связи мотивов, фраз, предложений, при котором они образуют взаимодополняющие пары, — с легким французским прононсом буквы «р» комментировал этот диалог исполнителей легендарный питерский музыковед Владимир Борисович Фейертаг.
Таинственно щелкали замки на его рыжем кожаном, видавшем виды портфеле, и оттуда, как по мановению волшебной палочки, являлись, поблескивая круглыми виниловыми боками под лучами скупого весеннего питерского солнца, раритетные Джон Колтрейн или Майлз Девис, из личной коллекции Фейертага, а музыкальное волшебство, состоящее из внезапных синкопированных звуков и созданного ими настроения, наполняло аудиторию.
Субботнее утро после трудовой недели безусловно располагало ко сну, но ровно в 12 часов в музыкальном училище начнется священнодействие — сравнимое по силе воздействия разве что с Нагорной проповедью, — посвящение в историю джаза, которое немыслимо пропустить, и музыканты всего города в независимости от возраста, профессиональной специализации, принадлежности к учебному заведению устремляются в мир джаза Владимира Фейертага, чтобы потеснее набиться в классную аудиторию на 30-40 человек, избегая участи опоздавших — слушать очередной захватывающий рассказ стоя в коридоре.
Пока саксофон Колтрейна рассказывает свою историю о «Всевышней любви» (A Love Supreme), Владимир Борисович смотрит в окно на притихшую улицу: ему, как он неоднократно признавался, нравится наблюдать вокзалы, поезда, дорогу, движение… Джаз, блюз — это и есть движение — музыки и души.
На какие размышления навела его музыка сегодня: блокадное детство, учеба в музыкальной семилетке, университет, музыкальное училище, издание в содружестве с барабанщиком Валерием Мысовским первой в послевоенном СССР книжки о джазе в далеком 60-м, на которую, несмотря на хрущевскую оттепель, было потрачено неисчислимое количество немузыкальных сил, работа лектором, организация джазовых фестивалей?
О том, что именно тяжелое военное время привело домашнего мальчика Володю к джазу, думалось особенно неохотно. Благодаря маме, работавшей пианисткой в эстрадном оркестрике одного из кинотеатров, мальчишке удалось пятнадцать раз кряду посмотреть, а главное, послушать незабываемую музыку биг-бэнда Глена Миллера к «Серенаде Солнечной долины» и навсегда «заболеть» ею. Детей военного поколения привлекал не американский образ жизни богемного горнолыжного курорта Сан-Валли, а возможность увидеть, что и как музыканты играют, а главное, с каким настроением и драйвом они это делают.
Элегантность
Как давно это было, в 1942 или 1943 году?
Володя не был вундеркиндом, но однажды отчетливо осознал, что сыгранный им в госпитале на рояле фокстрот, подобранный на слух, а затем военная песня Матвея Блантера вызвали больший взрыв аплодисментов, чем прилично исполненная по памяти соната Бетховена, и что такая разная музыка, включая джаз, нужна людям.
Война застала семью Фейертагов в Питере. Как их вытаскивали уже из блокадного города, Володя помнил плохо, но детское любопытство всё время тянуло посмотреть, как падает и разрывается бомба, а на родительское запрещение следовал ответ: «Я же закроюсь!»
Бесконечные переезды по стране вместе с мамой, которая работала с театром: Хабаровск, Благовещенск, Чита, Иркутск… По окончании десятого класса долгое возращение в освобожденный и до боли родной Ленинград, учеба в университете на филфаке и в музыкальном училище, организация студенческих самодеятельных оркестриков пятидесятых.
— Респонсорная техника в афроамериканской музыке (уорк-сонг, холлер, спиричуэл, блюз) и джазе, — продолжал лекцию Владимир Борисович, — представлена необычайным многообразием средств и приемов — от самых простых (перекличка) до самых сложных, лежащих в области логики импровизации и композиции, гармонии и мелодики, в распределении функции между отдельными исполнителями и инструментальными группами.
Массовые мероприятия советского времени предполагали почти обязательное участие лектора. Даже известная классическая музыка в филармонии — и та требовала нескольких вступительных слов, сродни тому, как обязательным элементом любой переводной книги было развернутое предисловие литературоведа, объясняющее читателю «правильное» понимание ее содержания.
В начале 60-х Фейертаг руководил оркестром, сочинял аранжировки, читал лекции в Народном музыкальном училище, ввиду огромного количества заявок был принят в штат «Ленконцерта» и оказался востребованным как лектор и ведущий — благодаря в основном ленинградским музыкантам, прежде всего Иосифу Вайнштейну, который представил его руководству.
— Перекрестная ритмика — это, как правило, африканский тип импровизационной ритмической полифонии, основанный на свободном сочетании разных метров. — И неожиданно, опровергая теорию курьезным воспоминанием из своей оркестровой практики, Владимир Борисович добавляет с улыбкой: — Существует устойчивое убеждение, что представители негроидной расы обладают феноменальным обостренным природным чувством ритма. Кстати, в нашем оркестре был барабанщик — негр, абсолютно лишенный чувства ритма — ирония судьбы, и еще одно подтверждение, что исполнение джазовой музыки не зависит от национальности и цвета кожи, а определяется исключительно внутренними способностями музыканта.
Востребованный лектор Фейертаг был популярнее тех, кто читал о том, как Ленин слушал великую сонату Бетховена; а комбинированные абонементы на его увлекательные лекции, включавшие рок, советскую песню и джаз, продавались «с нагрузкой». Продавцы абонементов к «Фейертагу» продавали еще пару невостребованных циклов. Успех его лекций заключался не столько в уникальности предлагаемой, собранной по крупицам переводной информации, сколько в искренней, образной, доверительной и доброжелательной манере ее подачи, сопровождаемой уникальными музыкальными записями из редкой авторской коллекции.
Восхищение
С 1972 года у Фейертага медленно и сначала неохотно «пошли» абонементы в престижных, пусть и не академических питерских залах, хотя для филармонии он по-прежнему оставался persona non grata. А в 1974 году, когда в некоторых музыкальных училищах были созданы эстрадно-джазовые отделы, композитор Юрий Саульский пригласил Фейертага в методическую группу по подготовке учебных курсов по джазовой музыке.
Жизнь — как длинная дорога с постоянно меняющейся панорамой за окнами в полутонах джазовых тональностей, активность — как стиль жизни и хобби! Всегда в центре джазовых событий с генетической предрасположенностью к переменам, встречи, дружеские контакты, джемы с местными музыкантами в городах России и Европы. Трудно перечислить всех, кого Фейертаг вдохновил на участие в фестивалях, вытащил на свет божий из небольших провинциальных городков, сырых, плохо освещенных подвальчиков, бескорыстно выполняя роль «разводящего» и диспетчера. Джазовый менеджмент и продюссирование, многочисленные выезды за рубеж, с коллекцией заграничных паспортов, заштампованных визами от корки до корки, в частности в Германию, с лекциями о советском джазе через контакты с руководством Совета по музыке ФРГ.
90-е Фейертаг отметился появлением на телевидении с авторской передачей, а после «Ленконцерта» в театре Михаила Боярского «Бенефис» Фейертаг начал организовывать не просто джазовые фестивали — настоящие городские тематические праздники: «Мы помним Эллингтона», «Золотая труба Армстронга», Концерт духовной музыки Дюка Эллингтона.
С 2007 года история джаза в оригинальной трактовке Фейертага уверенно зазвучала в Университете культуры и искусств, в питерском музыкальном училище имени Мусоргского, органично влилась в джазовые радиопрограммы, назло времени интернета, продолжала выливаться на страницы его «живых» книг о джазе.
Мальчишка из команды, который никогда не стремился выбиваться и держаться отдельно, но имеющий безграничные способности к выживанию в быстроменяющихся условиях, о котором друг и коллега — известный российский исследователь и историк джаза, музыкальный педагог, критик, переводчик Юрий Верменич — написал: «Фейертаг доказал, что джазом можно существовать!»
Всё от Бога. Аминь.
Восторг. Элегантность. Восхищение. Все от Бога. Спасибо, Господи. Аминь, — эти слова из любимого стихотворения Колтрейн «играет» на саксофоне, почти произнося их губами, а звуки «Всевышней любви» становятся зримыми, раскрывая драматичный процесс личной внутренней борьбы музыканта за духовную чистоту, выражая глубокую благодарность всевышнему за подаренный талант и музыкальное мастерство.
Финальной нотой повисает рассказ Фейертага, а слушатели музыкального училища еще долго-долго не могут преодолеть глубокое впечатление от этой чарующей музыки…
Субботним вечером они разбредутся по ресторанам и клубам в надежде найти свой джаз, без готовых ответов на вопросы, которые каждый день задает им жизнь, но с ясным пониманием, что джазовая вопрос-ответная схема по-прежнему работает: важно на любой, пусть самый замысловатый вопрос найти точный ответ, не сфальшивив ни тональностью, ни судьбой.
Сегодня славное советское лекторство, с присущей ему творческой театрализованной интеллигентной манерой подачи материала, как жанр, безусловно и тихо умирает, а Время изустного просветительства уходит в прошлое. Стало проще и доступнее просвещать интернет-порталами, а не печатным словом книги или журнала. Умудренный опытом и сединами, энергичный и улыбчивый пожилой человек, доверительно и образно рассказывающий со сцены о джазе, кому-то может показаться старомодным.
Но тысячи, десятки тысяч талантливых исполнителей и почитателей, приведенные в «джазовый лагерь» бесконечной любовью к этому искусству Владимира Борисовича Фейертага, по-прежнему помнят, что в начале было Слово и Слово было у Бога, и Слово было Джаз.